Заснуть не удавалось. Лили бил озноб, она буквально сотрясалась от холода. Одеяло не грело ни в малейшей степени, влажные джинсы превратились в холодный компресс. Через некоторое время Лили Норвуд поняла, что странный звук, который она слышит последние несколько минут, — это стук ее собственных зубов.

Она бы заплакала, да уже не осталось слез, поэтому Лили просто заскулила от отчаяния. В ту же минуту громадная жесткая ручища сгребла ее вместе с одеялом и прижала к чему-то теплому и большому. Лили не сразу, но все-таки поняла: большое и теплое — это тело Дона Фергюсона. В ту же секунду она рванулась так, словно ее прижгли каленым железом, но вырваться из стальных объятий было не так-то просто. Сварливый голос Дона Фергюсона раздался у нее над ухом:

— Спите, девственница несчастная! Никто на вас не посягает. Вы мокрая, зареванная и чумазая, от вас несет болотной тиной, и вообще спать надо. Со мной не замерзнете и не простудитесь. На счет три отпускаю, думайте быстрее.

На счет три он просто захрапел, а Лили лежала тихо, словно мышь под метлой. Оскорбленная гордость вопила: «Прочь от мужчины, бесстыдница!», но подлый здравый смысл шипел в ухо: «Он спит, тебя не трогает, и он теплый. Представь — сейчас придется лежать в мокрых джинсах на холодной земле и ждать рассвета. Ужас!»

Лили осторожно подтянула коленки к груди, руки прижала крест-накрест к плечам и, прикрывшись таким образом от возможного насилия, задремала.

Дон Фергюсон был не просто теплым, он вполне мог заменить собой печку. Ровное, мерное дыхание чуть шевелило волосы на макушке Лили, и тут ей пришло в голову, что уж рядом с ним-то к ней никто не подкрадется. Она глубоко вздохнула — и заснула мертвым сном.

Дон Фергюсон лежал на боку в страшно неудобной позе и добросовестно старался дышать ровно. Шрам двадцатилетней давности гудел и ныл, ногу сводило, но Дон не шевелился.

Она спала тихо, как ребенок. От ее волос пахло мокрыми птичьими перьями. Его ладонь полностью накрывала все ее плечо, узкое и хрупкое. Под ладонью было тепло, но дальше кожа почти заледенела. Дон осторожно передвинул ладонь вниз. Только бы не спугнуть этого мокрого воробья, только бы не разбудить неловким движением смешную эту барышню с такими изумленными зелеными глазами…Она не проснулась и не испугалась. В ответ на движение его руки она стремительно повернулась на другой бок, ввинтилась ему под мышку, чуть повозилась и блаженно замерла в тепле. Дон лежал и чувствовал себя полным идиотом. Потом спохватился и бережно прикрыл ей спину сползшим одеялом, подумал и обнял ее обеими руками.

Это было ужасно странное чувство. Словно несешь в сложенных ковшиком ладонях драгоценную воду. Надо идти осторожно, потому что стоит пролиться хоть капле — уйдет вся вода…

Он никогда ни с кем не жил вместе. Приходил, ночевал, иногда оставался на несколько дней — если требовалось залечить рану или отсидеться, пережидая погоню. Как только женщина начинала чинить его белье и пришивать пуговицы к куртке, он уходил.

Несколько отчаянных негритянских девчонок ночевали здесь, на болоте, в его хижине. Эти норовили утром сварить ему кофе, отмыть от копоти кружки… После этого их участь была решена.

Дон Фергюсон никогда не испытывал желания и необходимости жить с кем-то. Заботиться о ком-то…

Согревать кого-то ночью.

Маленькая рыжая дурочка, спящая у него на груди, считающая Джерри Бешеного принцем и верящая в родственные чувства Дункана Малкехи, потрясла его мир до основания. Рушились преграды и бастионы, которые Дон Фергюсон старательно воздвигал всю свою жизнь. Он все еще дышал ровно, но сердце билось все чаще и чаще, все сильнее, уже заполняя собой всю грудную клетку, все его большое, сильное израненное тело.

И когда сердце почти вырвалось из груди, неподалеку хрустнула ветка.

Лили проснулась, потому что рука Дона Фергюсона зажала ей рот, а сам он тихо дунул ей в ухо. Она вытаращилась на него, еще не очень понимая, где находится, и тут он прошептал едва слышно:

— Здесь кто-то есть. Когда скажу — беги в камыши и сиди там, что бы ни случилось.

Странный это был шепот. Губы почти не шевелились, ни одного звука не раздалось, но вся фраза отчетливо прозвучала у нее в голове. Телепат он, что ли?

В следующий момент он прыгнул, загораживая ее собой, вломился в черные заросли позади хижины, и в лунном луче страшно и хищно блеснул клинок армейского ножа в его руке… Лили шарахнулась к воде, зажимая себе рот рукой. Нельзя кричать, нельзя подвести Дона, ведь он обещал ее защитить, и он защитит, а потом она вернется к Джереми, и все выяснится, Господи, помоги пожалуйста ведь ты все можешь господи ты боже мой…

Из воды позади Лили выросла черная рослая фигура, схватила ее за плечо, и Лили с неимоверным облегчением упала в обморок.

Клинок замер в нескольких миллиметрах от горла мужчины. Тихий насмешливый голос произнес:

— Смотри-ка, не потерял навыков. Отличная реакция.

Дон Фергюсон отступил на шаг, неуловимым движением крутанул в пальцах нож и сунул его в ножны на щиколотке. Криво ухмыльнулся в ответ.

— А вот ты сдал. Подкрадываться с таким грохотом… Кроме шуток, я тебя чуть не прирезал.

— Не прирезал же. Где девушка?

— Должна быть в камышах.

— О господи! М'денга!!!

— Ты ее привел?

— Она меня принесла, так точнее. Я не могу ходить, если помнишь.

— Я специально ни о чем не спрашиваю, проявляя такт.

— Мы поехали в обход на джипе. Потом верхом через мангровую рощу. В лодке через реку. И метров триста — на плечах у Дьяволицы.

Из тьмы возникла М'денга. На руках она несла бесчувственную Лили. Лицо негритянки по обыкновению ничего не выражало, но, подойдя к Рашу и Фергюсону, она просто разжала руки, и Лили упала бы плашмя, если бы Фергюсон не подхватил ее в последний момент. Раш сердито зыркнул на свою молчаливую спутницу и с тревогой схватил Лили за запястье.

— Что с ней?

— Белая больная. Бояться шороха. Плохая жена.

— Иди отсюда. Стереги нас.

М'денга надменно выпрямилась и бесшумно исчезла в темноте.

Дон задумчиво рассматривал Джереми Раша. Тот сидел на невысокой коряге и вполне мог сойти за здорового человека, если бы не вывернутые под странным утлом безжизненные ноги, обутые в высокие кожаные сапоги…

Что-то странное было в этих сапогах. Или он их уже где-то видел?

— Как же она тебя дотащила?

— Своя ноша не тянет. На самом деле она просто здорова как лошадь. Надо привести Лили в чувство.

Вдвоем они принялись хлопать девушку по щекам и брызгать на нее водой, а потом Дон Фергюсон догадался отвинтить крышку со своей заветной фляжки и поднести к носу Лили.

Самогон подействовал лучше любого нашатыря. Лили чихнула и села. Секунду она смотрела, не понимая, а потом с радостным вскриком бросилась на шею Рашу. Дон нахмурился.

Раш бережно поцеловал девушку и осторожно высвободился из ее объятий.

— У нас очень мало времени, ребята. По следу идет Малкехи. Он в бешенстве и не хочет слушать никаких доводов. Он поклялся, что схватит Лили, а мой дом сожжет…

— О господи…

— Что это он, сбрендил? За ним такого не водилось…

— Он не знает короткой дороги, проводника у него нет, и он вполне может утонуть в трясине — но я считаю, береженого Бог бережет.

Дон поднял голову.

— И что ты предлагаешь?

Джереми Раш ответил ему прямым и спокойным взглядом.

— Я предлагаю вам уйти на твою заимку. На болотное ранчо. Туда Малкехи не доберется. Мы с М'денгой проводим вас.

— Но тебе же…

— Мне не трудно. М'денга и ты донесете меня до лодки, а дальше все время по воде, ерунда. Зато я буду уверен, что вы добрались нормально.

— Хорошо. Лили, собирайся.

Раш метнул быстрый взгляд на девушку, потом на Дона. Еще утром они были на «вы»…

Собрались быстро. М'денга легко подхватила Раша на руки и зашагала сквозь тьму так, словно на дворе был ясный день. Дон догнал ее и пошел сбоку, поддерживая друга, Лили уныло плелась сзади. Она смотрела прямо перед собой, чувствуя бесконечную усталость и странную апатию.