— Может, как-нибудь потом расскажу.

— Так торопишься лечь спать? — Губы Рене скривились в хищной усмешке, выражение его глаз заставило Селин вздрогнуть. — Стало быть, ты не лгала, ты действительно рано ложишься спать из-за ребенка. Сколько ему — пять, шесть или больше?

— Это девочка, — устало поправила его Селин. — Уходи, завтра я все тебе объясню.

— И не подумаю, — ледяным тоном отрезал Рене. — Ты солгала мне при собеседовании, и как твой работодатель я должен узнать всю правду о тебе.

— Я не лгала.

— Не пытайся отпираться.

Рене сделал несколько шагов, и Селин, стараясь совладать со страхом, с вызовом взглянула на него, сжав кулаки.

— Ну хорошо, я расскажу тебе, — процедила она сквозь зубы. — Пройдем в гостиную. Но после этого ты сразу же покинешь мой дом, ясно?

Проигнорировав ее тон, Рене молча последовал за Селин в гостиную. Он уселся в кресло, сразу заполнив собой тесное пространство комнаты. Селин прикрыла дверь и присела напротив Рене на подлокотник другого кресла, сплетя пальцы рук на коленях. Ей хотелось как можно скорее покончить со всем этим.

На нее с новой силой нахлынули все страхи и переживания последних недель. Селин ясно осознавала, что сидящий напротив нее мужчина может легко разрушить ее жизнь, лишив ее ребенка, если только узнает, кто отец девочки. Ему ничего не стоит положить конец ее карьере, пустив в ход свои связи и влияние. Но Селин попыталась взять себя в. руки и рассуждать трезво. В конце концов, Рене ведь не знает, что Энни доводится ему племянницей, так чего она боится?

На секунду Селин почувствовала угрызения совести, что скрывает дочь от кровного родственника, но чувство самосохранения взяло верх.

— У меня есть дочь, ей пять лет, — начала Селин. — Я знаю, что должна была сразу сказать о ней, но я боялась.

— Боялась чего? — Лицо Рене оставалось бесстрастным.

— Тебе не понять…

— Тогда потрудись объяснить мне все.

— Очень тяжело одной растить ребенка и нести на своем горбу весь груз ответственности.

— Где ее отец?

— Погиб в автокатастрофе.

— Он француз?

— Д-да. Я умолчала о дочери, поскольку это уменьшало мои шансы получить работу. Наличие у кандидата малолетнего ребенка часто отпугивает работодателей, поскольку они видят в этом лишь головную боль для себя. Зачем им рисковать, когда вокруг полно других соискательниц, не обремененных семьей и детьми? Я собиралась позднее рассказать тебе о дочери, но предвидела твою негативную реакцию и поэтому откладывала. — Селин тяжело вздохнула. — Ты прав, я виновата перед тобой. Мне не следовало соглашаться на твое предложение.

— Что-то мне не верится, что ты пошла на все эти ухищрения только чтобы скрыть существование ребенка. — Рене усмехнулся и, прищурившись, внимательно посмотрел на Селин. — Теперь многое встает на свои места: твое стремление уйти точно в пять, уклонение от сверхурочной работы. Но я не понимаю, зачем было скрывать, лгать мне? Большинство женщин, работающих в моей компании, замужем и имеют детей. Давно канули в Лету пресловутые предрассудки насчет одиноких матерей, да и сплетни у нас не приветствуются. Так почему же ты решила все скрывать? Что за этим стоит?

— Ничего, — сказала Селин, вставая. — Если ты чувствуешь, что не можешь теперь со мной работать, я пойму.

Рене остался сидеть в кресле и проронил, задумчиво скребя пальцем подбородок:

— Меня интересует другое.

— И что же? — Селин с трудом скрывала нетерпение, нервы ее были на пределе, она жаждала лишь одного: чтобы Рене как можно быстрее покинул ее дом.

— Почему ты неустанно повторяешь, что готова в любое время покинуть работу? Тебе разве нужно постоянное подтверждение твоей незаменимости?

— Как тебе такое пришло в голову!

— Тогда почему? Тебе ничто не угрожает. Теперь ты раскрыла мне свою тайну… — Рене выдержал длинную паузу, чтобы пощекотать ее нервы, — и можешь спокойно продолжать работать в компании. — Наконец он поднялся, и Селин облегченно вздохнула. — Жду тебя завтра на работе, как обычно. Не волнуйся, я не стану мучить тебя напрасными придирками, я же не бездушное чудовище и прекрасно понимаю, что от матери-одиночки нельзя требовать того же, что от свободной бездетной женщины. Но было бы намного лучше, если бы ты ничего не скрывала. Надеюсь, это твой единственный секрет? — не без ехидства осведомился он. — Твоя работа требует определенной конфиденциальности, так что я должен полностью доверять тебе. Ясно?

— Да, я виновата, что не сказала тебе правду о дочери, и прошу прощения. Но, если ты все же не доверяешь мне, тогда лучше мне уволиться!

— Должен заметить, мне нравится твоя решительность. Ты просто неотразима!

Селин что-то пробормотала в ответ. После всего пережитого за какие-то два часа у нее просто-напросто сел голос.

Рене уже остыл и решил сменить тему.

— Теперь мне понятно, почему ты так озабочена перестройкой дома. Конечно, ты хочешь выделить место для игр и игрушек ребенка.

Рене открыл дверь в холл, и Селин с ужасом увидела, что на нижней ступеньке лестницы стоит Энни, прижимая к себе любимого медвежонка. Рене проследил за взглядом ее расширенных от ужаса глаз и обернулся к девочке.

— Мамочка, ты обещала мне молочный коктейль. Я хочу пить, — прозвучало в гробовой тишине.

Итак, случилось то, что должно было случиться. Селин в страхе ожидала подобного финала с тех самых пор, как подвизалась работать у Рене Хантера. Сейчас она отрешенно взирала на происходящее, понимая, что не в ее силах что-либо изменить.

Рене вступил в полосу света, и Энни, изумленно глядя на него, неуверенно прошептала:

— Дэн?

Она бросилась к матери и уцепилась за ее руку, ища спасения. Селин трясущимися руками подхватила девочку на руки и прижала ее голову к своему плечу, словно хотела укрыть от опасности.

— Мамочка, что он здесь делает?

— Это не Дэн, — тоже шепотом ответила Селин, чувствуя, как ничего не понимающий Рене сверлит их взглядом.

— Она назвала меня Дэном! — удивленно воскликнул Рене, когда к нему вернулся дар речи.

Но Селин строго взглянула на него и погрозила пальцем, прежде чем он успел начать расспросы. Она, держа ребенка на руках, пошла в кухню. Энни подняла голову и из-за плеча матери с опаской и любопытством разглядывала загадочного мужчину.

Не имея возможности оглянуться, Селин мысленно представляла, как эти двое впились друг в друга глазами. Ее мутило от осознания неизбежности объяснений с Рене. Не глядя в сторону Рене, она усадила Энни за кухонный стол, налила в специальную емкость стакан молока и, добавив туда сахару и немного порошка какао, принялась взбивать все это миксером.

Ее движения были размеренными, как будто ничего не произошло и мир не рушится у нее на глазах. Молчание Рене навевало мысли о затишье перед бурей. Селин готова была истерически засмеяться, но с усилием сдержалась, осознавая необходимость сохранять перед дочерью видимость спокойствия,

— Все готово, золотко! — Она ласково пощекотала дочку, стараясь отвлечь ее. — Ты можешь выпить это в кроватке, а утром я все тебе объясню.

— Дэн спустился с небес, чтобы навестить нас?

— Нет, дорогая. Этот дядя просто очень похож на Дэна. — Селин подхватила девочку и прошла мимо остолбеневшего Рене, бросив на ходу ледяным тоном: — Не ходи за нами, я скоро спущусь.

— Хочется надеяться, что ты наконец все мне объяснишь.

Не вздумай угрожать мне, хотела добавить Селин, но страх связал ей язык.

— Кто этот дядя? — спросила девочка уже в кроватке, когда Селин подала ей стакан с коктейлем. — Почему он так похож на Дэна?

Селин попыталась представить, какие мысли могли возникнуть у дочери. Конечно, Энни воспринимала все довольно смутно, поскольку была полусонной. Но восторга тут явно не наблюдалось. Дэн никогда особенно не пытался расположить ребенка к себе, и Энни воспринимала его как постороннего человека, который иногда приносил ей подарки, в зависимости от настроения и от наличия денег. Он с самого начала пожелал, чтобы Энни называла его просто Дэном, что позднее оказалось очень кстати, поскольку слово «папа» подразумевало определенную близость, которой между ними никогда не было. Со временем безразличие Энни сменилось чем-то похожим на неприязнь, поскольку девочка замечала, как Дэн расстраивал Селин, хотя та всячески старалась скрывать это от ребенка.