Мы подъехали к больнице, я заплатила водителю как минимум в пять раз больше, потому как не успела поменять деньги на местную валюту, но, честно говоря, мне было всё равно. Я вбежала внутрь, и стала искать хоть какие-нибудь указатели на отделение неврологии. Кажется, Бенджамин говорил, что Саймон лежит в неврологии. Но он также говорил и об интенсивной терапии…так, куда же мне идти? Где он? Я застыла на месте, глазами ища помощи у проходящих мимо людей.

– Мисс? – спросил кто-то с приятным голосом. Я обернулась и увидела, что кто-то всё-таки сидел за информационным столом. – Могу я вам чем-то помочь?

У неё был южный акцент, слава богу. Не знаю, кого я ожидала увидеть, второпях вбежав во вьетнамскую больницу, но уж точно не крошечную блондинку с голосом как у Дельты Берк [Американская актриса].

– Я ищу человека, который лежит здесь, Саймон Паркер. Я – его невеста, с ним произошёл несчастный случай. Мне сказали, что он здесь. Но я не знаю, где именно, на каком этаже…

– Саймон Паркер, да, он здесь. На четвёртом этаже. Хотите я вас к нему провожу?

И вот тут я разревелась, меня затрясло, а из глаз полилось море слёз. Я не смогла себя сдержать, моё тело самопроизвольно отпустило накопившееся напряжение. Всё это вылилось в безудержные рыдания.

– Да, спасибо вам, – удалось произнести мне. Она протянула мне парочку бумажных салфеток, а потом отдала всю коробку.

– Саймон Паркер, он – фотограф?

– Да, – ответила я, позволив ей отвести меня к лифту. – А как вы узнали?

– К нам не так часто попадают пациенты из Америки, поэтому сотрудники быстро узнают о них. Он упал с высоты?

– Да. Но я ничего не знаю о его состоянии с тех пор, как приземлилась. Вы не знаете, как он? – спросила я, вытирая лицо салфеткой. Двери лифта открылись на четвёртом этаже.

– Вам лучше поговорить об этом с его доктором. Я могу лишь отвести вас к его палате, – мы дошли до сестринского поста, она быстро переговорила с медсёстрами, которые указали на палату Саймона. Даже не поблагодарив её, я ринулась к двери, на которой было написано его имя.

Прежде чем войти, я собралась с мыслями, сделала глубокий вдох, подготовила себя к тому, что могу увидеть и вошла внутрь. Я буду сильной, очень сильной, что бы ни ожидало меня за этой дверью, ради него я буду сильной.

Может и не очень сильной, потому что, когда я увидела Саймона, лежащим на больничной койке в окружении трубочек, аппаратов, издающих монотонные звуки, я чуть не упала в обморок. Его голова была забинтована. Спал ли он? Был ли без сознания? Для меня были важны две вещи: первая – он не видел, как я всем телом привалилась к двери, когда он проснётся, перед его взором будет собранная Кэролайн; и второе – самое важное, я была благодарна, что у меня получилось прямо сейчас быть рядом с ним. Поэтому я вслух поблагодарила судьбу за это, а потом нежно, едва касаясь, отодвинула его волосы ото лба. Его лицо было усеяно порезами и царапинами, более глубокие, на левой щеке, закрывал пластырь-бабочка. Синяки расцвели на его шее и на верхней части туловища, которое было плотно замотано киперной лентой. Я выдохнула, вздрогнув, и оставила поцелуй на его щеке, которая пахла так знакомо, даже несмотря на антисептик. Затем, наконец, я принялась за поиски медсестры, доктора, кого-нибудь со стетоскопом, кто мог рассказать мне о состоянии Саймона.

Я зарегистрировалась на сестринском посту. Бенджамин всё уладил, меня внесли в список посетителей Саймона, я могла свободно и обо всём расспросить лечащего врача. Так как Бенджамин всё ещё был доверенным лицом Саймона, то в первую очередь учитывалось бы его мнение, если бы пришлось принимать какое-либо решение. Я знала, что любое решение будет принято вместе со мной, но для меня это было скорее чем-то абстрактным, нежели тем, что может произойти в действительности.

Я поговорила с лечащим врачом, он более подробно объяснил мне то, что я уже слышала от Бенджамина. Они ждали результатов последней магнитно-резонансной томографии. Этим утром Саймон периодически просыпался, поэтому доктор разрешил мне остаться с ним, а как только результаты будут готовы, доктор меня найдёт.

Я так и поступила: позвонила Бенджамину, устроила свой чемодан на полу, села на стул у кровати Саймона и стала наблюдать за тем, как он спал. Я взяла его за руку, снова восхищаясь, какие у него длинные пальцы, красивые, сильные руки. Кончиками пальцев я рассеянно гладила его руку, его ресницы немного затрепетали. Видел ли он сны? Интересно, о чём? Может о той фотографии, которую он пытался сделать до того, как упал…

Пока меня обуревали эти беспорядочные мысли, я вдруг почувствовала, как он сжал мою руку, как делал это уже тысячу раз. Мой взгляд метнулся от наших рук к его лицу, его сапфировые глаза были открыты. Он несколько раз моргнул.

– Привет, – прошептала я, его взгляд рассеянно пробежался по комнате, и, наконец, остановился на мне.

– Привет, малышка, – прошептал он, и мои глаза защипало от слёз. “Привет” и “малышка” теперь официально являются самыми прекрасными словами в английском языке. – Классно выглядишь. – Добавьте ещё два слова к вышеперечисленному списку.

– Я позову медсестру, – сказала я, потянувшись к кнопке вызова персонала.

– Я так рад, что ты здесь, – пробормотал он и отключился ещё до того, как медсестра успела встать со своего стула. Но это была нормальная реакция в его состоянии.

Весь тот день и ночь Саймон то просыпался, то снова засыпал. Результаты последней томографии показали, что, несмотря на то, что у него было довольно сильное сотрясение, серьёзных последствий не будет. Бенджамин тоже пообщался с врачом и договорился о том, что я останусь с Саймоном в больнице до его выписки.

Около трёх утра Саймон стал просыпаться уже по-настоящему, но этому предшествовали самые забавные двадцать минут моей жизни. Долбёжник под действием седативных препаратов затмил все виденные мною до этого шоу. Всё началось с:

– Привет, Кэролайн. Я тебе когда-нибудь говорил, как сильно я тебя люблю?

– Ты всё время об этом говоришь, малыш. Я всегда рада твоим признаниям.

– Я буду говорить тебе об этом чаще.

– Конечно, Саймон. Ты можешь мне говорить о чём угодно.

– Эй, Кэролайн. Я тебе когда-нибудь говорил, как сильно я тебя люблю?

– Конечно, говорил, последний раз около двадцати минут назад.

– А что такое минута?

Случалось, и такое…

– И на дне пещеры было такое ощущение, что мир разверзся и там были звёзды… но казалось, что… мы были звёздами… но звёзды были повсюду… мы были звёздами… и знаешь, что ещё?

– Что, Саймон?

– Мы были ими.

– Кем?

– Ими.

– Ими?

– Звёздами… мы были ими… звёздами…

И, если вам понравилось, то понравится и это:

– Дети. Я хочу наполнить тебя детьми. Ну, как например, сделать тебя беременной малышами. У нас появятся малыши. Малыши. Малыши. Кэролайн? Малыши.

И, наконец:

– Кэролайн, я так рад, что ты здесь. Но зачем ты привезла с собой так много эльфов?

У меня болел живот от смеха. Саймон был таким смешным под действием обезболивающих. По мере того, как действие препаратов стало ослабевать, его речь стала обретать логику и смысл. Он попросил воды и кивком головы указал, что напился.

– Давай-ка ложись обратно, тебе не следует долго находиться в сидячем положении, – я попыталась уложить его на подушку. Врач сказал, у него ещё какое-то время может кружиться голова.

– Со мной всё нормально, – нахмурившись, произнёс он, наблюдая, как я разминала спину. – А ты как себя чувствуешь? Хочешь немного поспать?

– Я поспала в самолёте.

– Это не правда, ты никогда не спишь в самолётах, – поправил он.

Пойманная, я печально улыбнулась.

– Я в порядке, честно. Лучше расскажи мне, как ты, раны беспокоят?

– Да, немного.