Аннотация

Талантливой художнице Кейт не суждено получить признание в викторианской Англии, потому что, по общественным представлениям, творцом может быть только мужчина. После множества потрясений судьба дает ей лишь один счастливый шанс: девушка знакомится с нормандским аристократом, бароном де Сентевиллем, и вскоре он уже восхищается ее талантом. А вот художницу отталкивают жестокость и высокомерие барона, привыкшего к беспрекословному подчинению. Чем закончится противостояние двух сильных натур?

Приглашение в замок

Посвящается Патрисии Майрер, которой я хочу выразить глубокую признательность за ее заботу и поддержку на протяжении более чем двадцати лет. Все эти годы она вдохновляла меня своей самобытностью, интуицией, вкусом и бесчисленными талантами.

В тот июньский день, когда я совершенно случайно проникла в страшную тайну отца, было очень жарко. Этому открытию предстояло полностью изменить нашу жизнь. Никогда не забуду ощущение ужаса, охватившего меня тогда. Солнце сверкало так ярко, что на ум приходило определение «безжалостно». Стоял самый, пожалуй, жаркий на моей памяти июнь. Отец сидел напротив. Казалось, за эти несколько минут он постарел на добрых, впрочем, совсем недобрых, десять лет. В его глазах я прочитала отчаяние. Он вынужден был отбросить свое неуклюжее притворство, потому что понимал, что впредь уже не сможет скрывать от меня свою трагедию.

Мне было суждено первой узнать о ней. Я всегда была для него ближе всех остальных, даже моей матери, когда она была еще жива. Я тонко чувствовала все порывы его души. Мне были понятны и восторг отцовского творчества, и жажда успеха, и горечь неудач. Мягкий и простодушный, отец полностью преображался, переступая порог студии, где он проводил большую часть своей жизни. Студия всегда была смыслом его существования. По крайней мере, с пятилетнего возраста. Здесь, в этой студии, расположенной именно в доме, принадлежавшем Коллисонам на протяжении последних ста лет, он просиживал целые дни, наблюдая за работой своего отца. Я часто слышала рассказ о том, как, когда ему было всего четыре года, он исчез, и все думали, что ребенок потерялся, пока нянька не обнаружила его в студии. Он был поглощен рисованием, используя для этой цели одну из лучших собольих кистей своего родителя.

В мире искусства имя Коллисон было хорошо известно. Оно всегда ассоциировалось с миниатюрами, и в Европе не существовало ни одной сколько-нибудь значительной коллекции, где бы не присутствовал хотя бы один шедевр Коллисонов.

Создание миниатюр было давней традицией нашей семьи. Отец утверждал, что этот талант передается у нас из поколения в поколение, однако чтобы стать великим художником, необходимо начинать рисовать, едва лишь выбравшись из колыбели.

Все Коллисоны так и поступали.

Они писали свои миниатюры еще с семнадцатого века. Один из наших предков был учеником Исаака Оливера [1], который, в свою очередь, брал уроки не у кого-нибудь, а у самого Николаса Хиллиарда [2], знаменитого миниатюриста времен королевы Елизаветы.

До последнего времени в семье обычно рождался сын, который становился продолжателем дела своего отца и обеспечивал не только преемственность традиции, но и наследование славного имени. Моему отцу не удалось произвести на свет сына. Все, чего он достиг в этом плане, было рождение дочери, то есть меня.

Полагаю, это стало для него источником постоянного разочарования, хотя он никогда об этом не говорил. Как я уже отмечала, за пределами студии это был чрезвычайно кроткий человек, трепетно уважающий чувства всех окружающих. Говорил он очень медленно, потому что тщательно взвешивал каждое слово, прежде чем что-либо изречь, при этом неизменно учитывая возможное впечатление, которое его слова способны произвести на других людей.

За работой отец преображался. Он трудился, как одержимый, забывая о еде, назначенных встречах и любого рода обязательствах. Порой мне казалось, что такой лихорадочный темп жизни объясняется тем, что он считает себя последним из Коллисонов. Со временем он, правда, осознал свою ошибку, когда его дочь тоже открыла для себя очарование кистей, пергамента и слоновой кости. Я твердо решила продолжить семейную традицию. Мне хотелось со всей убедительностью дать понять отцу, что дочерей отнюдь не следует сбрасывать со счетов и что они способны добиться не меньших успехов, чем сыновья. Это было одной из причин того, что я начала жадно познавать радости живописи. Другим, гораздо более важным мотивом, стало то, что, невзирая на свой пол, я унаследовала от предков непреодолимое стремление к созданию этих изящных изображений.

Таким образом, имели место и побудительный мотив, и, как мне хотелось надеяться, талант, способный составить достойную конкуренцию любому из моих предшественников.

В то время отцу было уже под пятьдесят, но выглядел он гораздо моложе своих лет благодаря ярко-синим глазам и всклокоченным густым волосам. Он был высоким (я иногда слышала, как его называют долговязым) и очень худым, из-за чего казался достаточно нескладным. Я думаю, многих удивляло то, что такой неуклюжий с виду человек может создавать столь утонченные миниатюры.

Его звали Кендал. Это имя также передавалось у нас из поколения в поколение. Когда-то в семью вошла девушка родом из Озерного края. Тогда же и прозвучало впервые имя Кендал. По традиции имена всех наших мужчин должны были начинаться на «К». Буквы «К. К.» в нижнем правом углу миниатюр были такими крошечными, что их удавалось разглядеть лишь с большим трудом, но именно эти инициалы значились на многих знаменитых произведениях искусства. Это приводило к неразберихе, когда кто-нибудь пытался выяснить, кому же из Коллисонов принадлежит тот или иной шедевр. Зачастую время создания миниатюры приходилось определять лишь по деталям костюма модели или характерным особенностям фона.

До тридцати лет мой отец был холостяком. Он относился к категории людей, склонных игнорировать все, что способно каким-то образом отвлечь их от главного дела их жизни. Это в полной мере касалось и брака, хотя он и осознавал свой долг, подобный долгу монарха, то есть обязывающий произвести на свет наследника для продолжения династии.

Лишь после встречи с графом Лэнгстоном из Глостершира осознание необходимости вступления в брак стало чем-то большим, нежели проявление чувства долга перед семейной традицией. Граф тогда заказал ему миниатюры графини и двух своих дочерей, леди Джейн и леди Кэтрин, которую все называли леди Китти. Отец всегда говорил, что миниатюра леди Китти была самым совершенным из его произведений. «Она излучала любовь», — добавлял он. Временами он бывал очень сентиментален.

Что ж, результатом этой встречи стал его роман с Китти, но, разумеется, у графа были совершенно иные планы относительно судьбы своей дочери. Он ни в коей мере не был ценителем искусства. Ему были нужны миниатюры Коллисона лишь потому, что, по мнению людей его круга, они придавали интерьеру определенный лоск.

«Обыватель», — отзывался о нем отец. Граф считал художников не более чем прислугой, к которой светским людям надлежит относиться соответственно ее положению в обществе. Что же касается дочери, то он рассчитывал выдать ее по меньшей мере за герцога.

Но леди Китти оказалась девушкой, способной настоять на своем, тем более что она влюбилась в художника так же страстно, как и он в нее. В итоге они сбежали, и разъяренный отец сообщил своей дочери, что ворота Лэнгстонского замка закрылись за ней навсегда. Поскольку она была настолько неосмотрительна, что вскоре после побега поспешила стать Китти Коллисон, семья Лэнгстонов порвала с ней всяческие отношения.

Узнав об этом, леди Китти лишь пренебрежительно фыркнула и приготовилась провести в Коллисон-Хаус всю оставшуюся жизнь, которая, должно быть, показалась ей весьма скромной.

вернуться

1

Исаак Оливер (ок. 1562–1617), ученик и младший современник Хиллиарда, происходил из Руана, но жил в Англии. (Здесь и далее примеч. пер.)

вернуться

2

Николас Хиллиард (1547–1619) — придворный миниатюрист английских королей в конце XVI — начале XVII века, принадлежал к блистательной плеяде елизаветинцев и был современником Шекспира. В Англии портретная миниатюра стала видом изобразительного искусства, в котором с наибольшей полнотой выразила себя эпоха Возрождения. Крошечные изображения, написанные на пергаменте, наклеенном на кусочек игральной карты, соединяют в себе стремление к точной передаче внешнего облика модели с интересом к ее внутреннему миру. Обычно такими изображениями обменивались влюбленные, и тогда миниатюра превращалась в своеобразное любовное признание. Заключенные в драгоценные медальоны, такие портреты были важным элементом повседневной жизни английского двора, где культивировались рыцарские обычаи с их идеей служения Прекрасной Даме, чувству идеальной любви.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: