— А если они спросят дядю Костю?

Выразительным жестом Василий успокоил приятеля, дав ему понять, что это дело он уладит сам.

Дядя Костя, старик лет шестидесяти, выполнявший на стадионе функции завхоза, сторожа, садовника, билетера, подравнивал штрафную площадку. Вася молча принялся помогать ему, потом заметил, будто невзначай:

— Котька за водой в баке наблюдает.

Старик внимательно взглянул на Ваську и неодобрительно покачал головой.

— Ой, высекут вас шомполами!

Васька достал из-за пазухи уже распечатанную пачку сигарет и с особой корректностью протянул дяде Косте. Тот сразу же сменил гнев на милость. В это время послышался автомобильный гудок. К раздевалке подкатил автобус. Из него высыпали футболисты «Люфтваффе». Среди них Василий успел заметить тренера команды «Рух» — Глобу.

Высокий и нескладный, с лысиной, блестевшей, как биллиардный шар, он шагал рядом с судьей предстоящего матча и что-то горячо говорил. Василий продолжал трамбовать штрафную площадку, словно не замечая прибытия команды, а дядя Костя поспешил в раздевалку.

Не случайно немцы решили назначить судью из «местных». Еще раз они демонстрировали этим свою полнейшую уверенность в победе. Кроме того, этим оккупанты предупреждали всякие сомнения в объективности судейства. Впрочем, как говорит пословица, шила в мешке не утаишь: кое-кому из киевлян уже было известно, что судья — один из организаторов националистических команд «Рух» и «Сич» — прибыл в Киев из Львова, где вполне успешно совмещал занятия спортом со службой в полиции.

В разгоряченном мозгу Василия стремительно проносились мысли. Многое отдал бы он сейчас, чтобы оказаться на месте Котьки. С ленивым безразличием вошел он в другое отделение раздевалки, размышляя над тем, сможет ли выбраться его дружок из засады, когда игроки противника выйдут на поле и в раздевалке никого не останется. И потом, если Котьке удастся подслушать планы «Люфтваффе», успеет ли он сообщить об этих планах Русевичу или Свиридову? Если не успеет, то вся затея Василия — мыльный пузырь, и риск этот ни к чему.

Вскоре к стадиону прибыли три машины с солдатами. Появились отряды полицейских и эсесовцев с огромными овчарками на ремнях. Ворота предполагалось открыть за полтора часа до начала состязания, но вокруг стадиона уже собирались толпы людей.

Василий нетерпеливо поглядывал в окно раздевалки — его очень тревожило отсутствие Русевича и Свиридова: он считал, что перед матчем они должны были бы размяться. Он чихнул и вспомнил о Котьке, в эти минуты томившемся на крыше раздевалки. Тот не мог позволить себе такую вольность и, вероятно, переносил теперь самые горькие муки. Так оно и было: словно на зло Котьке страшно хотелось чихнуть — пыль здесь стояла столбом. Эта неодолимая потребность отвлекла его от прямого задания, к тому же как-то неожиданно к нему подкрался страх. Заглядывая в щель, он сразу узнал полированную лысину тренера «Руха». Не все игроки «Люфтваффе» были в поле его зрения — часть из них сидела у стены, а другие расселись вокруг Глобы и слушали его негромкую речь.

Как видно, было в этой речи что-то очень смешное: немцы переглядывались, подталкивали друг друга локтями и посмеивались, а Глоба все чаще заикался, растерянно разводил руками и краснел. «И чего он, плешивый, краснеет? — удивленно думал Котька, напряженно вслушиваясь и с трудом улавливая отдельные слова. — Вон, лысина, будто вишневым соком намазана. И почему немцы усмехаются все время? Может, он рассказывает о чем-то веселом? Нашел тоже когда веселиться, и хоть бы громче говорил!»

А Глобе было совсем не до шуток: он очень плохо знал немецкий язык, путал значение слов и пытался подправить свою речь с помощью запомнившихся поговорок, но одна из этих поговорок оказалась настолько неуместной, что команда «Люфтваффе» встретила ее дружным хохотом.

Котька, наконец-то, понял: «Вон что, голубчик, да они же смеются над тобой. А что это за новый господин? Кажется, переводчик? Ну так и есть — переводчик! Давай-ка, русявый, только погромче говори»!

Стройный молодой шатен, призванный Глобой на помощь, держался в кругу спортсменов натянуто и стесненно — он поминутно кланялся, вытянув руки по швам, ждал, пока Глоба закончит фразу, и повторял ее по-немецки четко и бесстрастно. Постепенно в раздевалке установилась тишина, лица спортсменов стали сосредоточенны и серьезны; словно по команде, они поворачивались то в сторону Глобы, то к молодому шатену, а он с равнодушием автомата строго отчеканивал слова.

Вытирая большим носовым платком вспотевшие ладони, Глоба докладывал самым почтительным тоном:

— Так называемая «команда хлебозавода», уважаемые господа, на самом деле представляет собой первоклассный коллектив мастеров футбола «Динамо». Большинство игроков известно не только здесь, но и за границей, так как имеет немалый опыт международных встреч. Киевляне играли во Франции, в Бельгии, встречались с турками и с блестящей командой басков. В команде есть игрок из сборной страны — Свиридов, его называют «непробиваемым беком», «королем защитной линии». В сочетании с опытным вратарем Русевичем они представляют из себя мощный дот.

— О майн гот! — прервал его летчик с железным крестом на мундире. — Какой же дурак развесил по городу афиши, в которых динамовцев именуют командой хлебозавода?

Глоба неопределенно покачал головой. Да, он согласен с этим замечанием, и у него возникали подобные сомнения. Больше того, сам начальник гестапо, оберфюрер Эрлингер, выразил возмущение глупостью организаторов матча. К тому же и воскресный день выбран неудачно: скопление больших масс народа в оккупированном городе недопустимо, а поражение «Люфтваффе» в таких условиях может оказать отрицательное политическое воздействие на эти массы.

Летчик прервал рассуждения Глобы с раздражением:

— Не беспокойтесь! «Победительница Бостонного фронта» не имеет ни единого поражения. К тому же мы укрепили линию нападения. Наша пятерка способна сокрушить любую оборонительную линию русских. И мы, конечно, их сокрушим. В этом я уже заверил и господина Эрлингера, и господина Радомского.

— Я не сомневаюсь в вашей победе, — кланяясь, проговорил Глоба. — Я только полагаю, что силы противника следует заранее знать.

— Кто выделяется среди русских нападающих? — резко спросил летчик.

Глоба снова поклонился:

— Точно бьет по воротам центральный нападающий. Его фамилия Корж. Центральный полузащитник Кузенко — гроза вратарей. Вдвоем они сильны, но в одиночку не представляют большой опасности.

Летчик достал коробку спичек и стал раскладывать их на столе в том порядке, в каком состав команды занимает на поле свои места: вратарь, два защитника, три полузащитника и пять нападающих. Все игроки приблизились к столу и внимательно наблюдали за тренером. Котька не спускал глаз с немцев, напряженно глядя на их затылки. Он с трудом понял, что сказал тренер. В общем, его мысль сводилась к тому, чтобы первые пятнадцать минут вести разведку боем и стараться сразу же перенести игру на сторону киевлян. Если окажется, что игра не будет складываться в пользу «Люфтваффе», тогда Отто и Морис… Тренер дважды повторил эти имена и многозначительно взглянул на двух сидевших рядом игроков:

— Отто и Морису это не впервые…

Он вынул изо рта дымившую сигару и поднес ее к спичке, обозначавшей вратаря. Серная головка вспыхнула. Тренер снова затянулся сигарой и поднес ее к другой спичке, обозначавшей центрального полузащитника. Он поднят два пальца и спросил:

— Генуг?

— Зер гут! — отозвался тот, которого он назвал Морисом.

Котька не сразу понял смысл этой пантомимы, но чем больше вдумывался, тем яснее представлял, какая угроза нависла над его любимой командой. Нужно было немедленно что-то предпринять. Любой ценой следовало сию же минуту выбраться из этой проклятой засады и обо всем информировать Ваську. Возможно, он, Котька, сам сообщит о слышанном и виденном дяде Коле. Однако до начала игры нечего было и помышлять о переселении с «небес» на «землю».