— Что ж делать, голубчики, это не балет!

Он и сам все больше изумлялся: несмотря на грубые выходки «летчиков», атаки киевлян нарастали и становились неотразимыми. Весь состав команды «Люфтваффе» ушел в глухую защиту. На своей штрафной площадке «гости» вели себя особенно нагло, и судья был вынужден все чаще прекращать игру.

Теперь, когда киевляне наладили взаимодействие своих линий и проводили одну комбинацию за другой, команда «Люфтваффе» почувствовала свое тактическое бессилие. Уже дважды Краус спасал ворота от неминуемого гола. Дважды парировал он мяч на угловой. Это удалось ему и в третий раз, однако и зрителям, и судье, и всем игрокам было ясно, что одна из угловых подач должна неизбежно закончиться голом.

Третий угловой подавал Макаренко. Защитник «Люфтваффе» перехватил подачу, но тут же словно запутался в мяче; Кузенко легко отобрал у него мяч и прорвался к воротам. Два полузащитника встали на его пути, и один из них поставил Ивану подножку. Падая, Кузенко сбил Кнопфа. Это послужило поводом для скандала. На поле тотчас же появились эсесовцы. Один даже выбежал с собакой на ремне, но пес испугался суматохи и потащил своего хозяина назад.

Товарищи подняли Кузенко, окружили тесным полукругом и отвели в сторонку. От трибуны командования к месту происшествия спешил полковник.

— Приказываю разойтись! За непослушание — арест!

Офицеры переглянулись и стали «смирно».

— Инцидент исчерпан, — сказал полковник, обращаясь к судье. — Русский игрок проявил грубость, и вы должны сделать ему внушение.

Он обернулся к офицерам.

— Я ценю ваши патриотические чувства, господа. Впереди еще много времени, и наши мастера, конечно, увеличат счет… Приказываю покинуть поле.

Судья назначил штрафной удар в сторону киевлян. Климко головой отбил мяч Макухе, а тот передал Кузенко. Обойдя в центральном круге Кнопфа, Иван сильным ударом передал мяч Макаренко. Через несколько секунд мяч снова оказался у Кузенко; ему удалось обвести двух игроков. До ворот противника оставалось чуть более двадцати метров. Защита уже заняла оборонительную линию, ожидая от Ивана очередной передачи кому-то из киевлян. В эти секунды Кузенко принял неожиданное смелое решение. Казалось, трибуны стадиона вздрогнули. Под самой планкой мяч вошел в сетку ворот. Краус стоял неподвижно, словно игра его не касалась. Он не допускал мысли, что с такого расстояния, с такой силой и точностью ему могли забить гол.

…Во втором тайме Русевичу нечего было делать, он почти не вступал в игру. Сложив по привычке руки на груди, он мерил широким шагом ворота. Теперь было ясно — «Люфтваффе» не могла избежать поражения: до конца матча при счете 5: 1 оставалось восемь минут.

Зрители по-прежнему не покидали своих мест, хотя они не могли не заметить, что выходы запружены полицией и отрядами военных; гестаповцев, полицейских и эсэсовцев было, пожалуй, не меньше, чем зрителей.

Гонг возвестил, что до конца состязания осталось пять минут. Окончательно потеряв инициативу, команда «Люфтваффе» теперь отбивала мяч за черту поля, беспокоясь только о том, чтобы не допустить атакующих на свою штрафную площадку. А киевляне развертывали очередную атаку, как будто счет 5: 1 не был для них достаточной победой.

Необычно выглядела киевская команда: окровавленные лица, изодранные майки, наклейки и повязки на руках и ногах. И было странно, что все игроки словно забыли о своей половине поля: Климко, Свиридов и Макуха оставили свои зоны, и только один Русевич скучал у ворот. Он отчетливо слышал, как с трибун прозвучали новые дружные возгласы:

— Раз-гром фри-цев под Мо-сквой!

— Капут дейч!

Можно было подумать, что фразы эти были предварительно разучены в каждом секторе и теперь согласованно, четко перекатывались над стадионом.

Вслушиваясь в раскаты голосов, Русевич все отчетливей сознавал, что оккупанты не простят киевлянам их сегодняшней победы. Однако он не испытывал страха. Та могучая сила общего порыва, которая в последние минуты поединка всколыхнула стадион, неуловимо передалась и Русевичу. Получив мяч в центральном круге, Свиридов пронесся на правый край и передал его Макаренко; тот снова перебросил в центр, где мячом завладел Кузенко. Подбодряемый нараставшим гулом трибун, Кузенко легко обошел двух защитников и спокойно встретил выбежавшего навстречу Крауса. С удивительной легкостью он обошел и Крауса и вместе с мячом вбежал в ворота.

Затем не спеша поднял мяч ногой, взял его в правую руку и, вежливо поклонившись, подал вратарю.

Точно буря пронеслась над стадионом — не было слышно свистка судьи, возвестившего окончание матча. Команды уже собрались двумя полукругами в центре поля, а буря с новой силой сотрясала стадион, и была она для Русевича и его друзей восторженной, волшебной, опьяняющей музыкой.

Когда шквал аплодисментов несколько утих, с трибун отчетливо донеслись крики:

— Били, бьем и будем бить!

— Дейч капут!

— Динамовцам — ура!

Довольно нестройно команда «Люфтваффе» выкрикнула свое «хайль». Что же были намерены ответить киевляне? Трибуны затаились, ожидая этого ответа. Пауль Радомский был уверен, что после переданного им строгого предупреждения они не посмеют своевольничать и прокричат нацистское приветствие. К его величайшему негодованию, над стадионом снова трижды прозвучало: «Физкульт-ура!» И снова команда Киева обернулась к трибунам. Она приветствовала киевлян. Радомский сорвался с места и затряс кулаками:

— Никого не выпускать со стадиона! Проверка документов! Арестовать всех подозрительных! Мы им покажем, кому из нас капут!

Через минуту репродукторы завопили:

— Внимание! Ахтунг!

На лицах зрителей отразилось тревожное недоумение: что еще придумали оккупанты? Выполняя распоряжение командования, диктор объявил:

— Приказано всем оставаться на своих местах. Прекратить выкрики и аплодисменты. Футбольным командам надлежит немедленно покинуть поле без всякого выражения своих чувств. Каждый, кто попытается нарушить приказ, будет арестован.

По рядам пронеслась весть, что у самых ворот стадиона выстроились черные гестаповские машины, в которые загоняют арестованных. Полицаи уже шныряли по рядам, хватали подозрительных, скручивали им руки, волокли к выходу. На Западной трибуне завязались стычки с полицией. Только мальчишки, казалось, не признавали опасности — команду «Люфтваффе», с поспешностью покидавшую поле, они встретили залихватским свистом и веселыми выкриками «капут».

Чтобы не вызывать овации зрителей, киевляне шли с опущенными головами, но к их ногам летели букеты цветов…

С того самого дня, когда Русевич оказался в плену, никогда еще не было у него так легко на сердце, как в эти минуты. И одновременно он испытывал смутное беспокойство: неужели будет задержана такая масса народа?

Еще издали он заметил, как в раздевалку вошли трое военных — что им понадобилось там? Возможно, гестаповцы обыскивали одежду футболистов… Возможно, ожидали их, чтобы арестовать…

Тревога Николая оказалась напрасной: военные были венгры.

Смуглый черноглазый Иштван сказал:

— Мы пришли к вам как спортсмены к спортсменам. Я, мои друзья очень рад ваша блестящая победа!

— Мы тоже рады еще раз убедиться, что встретили среди вас друзей, — сказал Николай.

Иштван притронулся к его плечу.

— Я много играл в футбол — в Будапешт, Вена, Бухарешти, Мадрид, Париж… Вы — высокий класс игроки. Я с вами поехал бы в любое турне. О, мы сделали бы деньги! А сегодня мы готовили вам маленький сюрприз… Прошу пройти в ту комнату.

В соседней комнате был приготовлен скромный стол: вино, бутерброды, фрукты, даже эрзац-шоколад — венгерские футболисты не поскупились. Иштван неспроста заметил, что поражение «Люфтваффе» для его команды — праздник. Чувствуя себя гостеприимным хозяином, он с комичной вежливостью пригласил игроков за стол и сам наполнил стаканы. Никто, однако, не успел прикоснуться к вину: в раздевалку ворвался Васька.

— Полицай застрелил мальчишку! — крикнул он испуганно, вздрогнул, попятился, вытер рукавом лицо и юркнул обратно в дверь. Русевич первый поднялся из-за стола: