– Все хорошо? Господин Кинт?

– Да, просто показалось… а что там, у пруда?

– Там клиника господина Мадата, для эм… для лечения душевных недугов и прочих заболеваний, связанных с нервными расстройствами.

– Понятно, – Кинт еще раз отодвинул штору, но у пруда уже никого не было.

– Скажите, – доктор замялся и пару секунд смотрел в пол, а потом спросил, – вы ведь не аристократического происхождения?

– Нет, – Кинт улыбнулся и поковылял к кровати.

– Просто очень много шума по вашей милости поднялось после тех событий в Латинге, а господин Морес так озабочен вашим здоровьем, будто вы аристократ очень высокого сословья… и не только Морес…

– Да уж, но мы с господином Моресом просто давние друзья.

– А моя супруга, вы давно с ней знакомы? – спросил в лоб доктор Горн. – Не кого-либо, а именно ее вызвали в управление тайной жандармерии посреди ночи и приказали лететь в Латинг… а потом, когда вас доставили сюда, она не отходила от дверей операционной…

– Возможно, – Кинт присел на кровать, – возможно, я понял о ком идет речь.

– Так вы знакомы с Маани?

– Знаком, но очень давно ее не видел…

– Знаете, – Горн присел на кровать рядом с Кинтом, продолжая смотреть в пол, – вы, наверное, хороший человек, если ради вашего спасения были задействованы такие силы… и я догадывался, но когда увидел вас, то все понял.

– О чем вы?

– Маани сама вам расскажет, – доктор вздохнул, – она очень переживала, но сама стеснялась приходить, дабы не порождать слухи и сплетни, и присылала сына, чтобы он присматривал за вами.

– Скорее подсматривал, – хмыкнул Кинт.

– Да, – доктор Горн тоже улыбнулся, – он пробирался в лазарет, чтобы не встретиться со мной, а потом убегал…

– Заговорщики.

– Точно… – Горн кивнул и поднялся, – так что, мне сказать супруге, что вы хотите ее видеть? Она сама не придет, но я же вижу… я все понимаю…

– Вы что-то не договариваете, доктор.

– Я пошлю за Маани и сыном, – доктор остановился в дверях, – отдыхайте.

– Вы тоже хороший человек, доктор Горн, – сказал Кинт, ему действительно хотелось увидеть Маани, просто увидеть, узнать, что у нее все хорошо… Нет, прежних, бередящих душу чувств уже не было, было лишь тепло от того, что в этом мире есть близкий человек. – Доктор Горн, мне бы что-то накинуть, неловко, знаете ли, разговаривать с дамой в исподнем.

– Вам принесут халат… – доктор вышел.

Спустя час, Кинт, обувшись в стоптанные шлепанцы и завернувшись в казенный халат, от которого несло порошком от моли, стоял у окна и разглядывал черепичные крыши бывшей столицы терратоса. Чадящие вдалеке, на окраине города, высокие трубы цехов и фабрик, лениво плывущие по небу дирижабли. Кинт давно не был в этом городе, однако, никаких ностальгических воспоминаний не ощущалось… именно этот город лишил его честного имени, именно отсюда он загнанным зверем бежал, прячась в трюме корабля. Но были и те, благодаря кому Кинт не до конца разуверился в людях. Кинт даже улыбнулся, вспомнив двух толстушек, мать и дочку в маленькой пекарне на площади, еще, была артель портовых грузчиков… Еще Кинт думал о заглядывающем в палату мальчишке, он уже прекрасно понял, кого он ему напоминает, да и возраст маленького Кинта совпадал по срокам с той встречи с Маани, когда они, забыв про все, скакали среди лугов, а потом предавались любви в полевых цветах… Вдруг в памяти отчетливо всплыла картинка:

Скревер был уже загружен образцами руд, бумагами с отчетами руководителя экспедиции и какими-то работами студентов. Прежде чем запустить силовую установку, Маани поманила отдельно стоящего от остальных Кинта, он вбежал по крылу к кабине…

– Вот возьми это, – Маани протянула Кинту брошь, простую, из серебра с парой самоцветных камней, – на память.

– Жаль, мне нечего тебе дать на память обо мне… разве что пистолет, – грустно улыбнулся Кинт.

– Нет, пистолет не надо, – рассмеялась Маани, а потом, покосившись на стоящих недалеко профессора и студентов поцеловала Кинта, – ты мне уже все дал, я буду помнить тебя.

– Прощай, – Кинт спрыгнул с крыла и отбежал подальше.

Дверь скрипнула и Кинт обернулся. В комнату просочился мальчишка, а следом вошла Маани, она была одета в белое платье до пят, даже не видно ее обуви, соломенная шляпка венчала замысловатую прическу… взгляд… её взгляд был несколько растерян, а на губах застыла кроткая улыбка.

– Матушка, видишь, он уже ходит, я же говорил, – радостно сообщил мальчишка, с черными, как уголь глазами, тряся мать за руку.

– Здравствуй, Маани, – Кинт прошел им на встречу, остановился перед гостями и поцеловал Маани руку, которую она подала и которая дрогнула, как только Кинт прикоснулся к ней губами.

– Здравствуй, Кинт.

– Здравствуйте, господин Кинт, – мальчишка сделал шаг вперед и коротко поклонился.

– Я вас тоже приветствую, молодой господин Горн.

– Нам надо поговорить, Кинт.

– Давай поговорим, и неплохо бы на улице, там, в каштановой аллее лавочки, можем спуститься туда.

– Тебе не будет трудно?

– Надо ходить, пойдем.

Кинт, конечно, погорячился, проход по длинному коридору лазарета, спуск по лестнице и путешествие на две сотни шагов до аллеи вызвали одышку, и холодный пот выступил на лбу.

– Тяжело? – с сочувствием спросила Маани, присев рядом на лавку.

– Терпимо.

– Матушка, можно мне на пруд, там за кустами?

– Иди, только не пугай птиц.

– Хорошо! – подпрыгивая, мальчишка скрылся за живой изгородью из аккуратно подстриженных кустов, пышно цветущих и от которых доносится приятный сладкий аромат.

– Ты уже догадался? – спросила Маани, взяв Кинта за руку, и кивнула вслед убежавшему мальчишке.

– Да, это нетрудно… – Кинт прикрыл своей ладонью руку Маани, – я, конечно, в детстве не часто смотрелся в зеркало, но увидев его в первый раз, отметил, что есть в нем что-то знакомое, а потом, после разговора с твоим супругом сегодня утром, я все понял.

– И что же теперь делать?

– То есть?

– Мой муж тоже обо всем догадался, слишком все было быстро, ты был ни жив – ни мертв, я не могла скрывать своих переживаний, – затараторила Маани, а потом уткнулась в плечо Кинта и заплакала.

– Думаю, господин Горн никак не изменит своего отношения ни к тебе, ни к…

– … твоему сыну? – закончила за Кинта Маани.

– Он же про это не знает, – Кинт кивнул в сторону озера.

– Нет.

– Вот и пускай все остается как есть, твой муж хороший человек, он все понял и принял, я буду держать язык за зубами и держаться от вас подальше, от меня ведь одни неприятности и рядом ходит смерть.

– Я все расскажу Горну, расскажу о нас.

– Но ведь нет уже никаких нас, есть ты и твоя семья, не рушь свое счастье.

– Глупый, – Маани шмыгнула носом, и утерла глаза платочком, – я расскажу о нас тогда, десять лет назад, просто он должен все узнать от меня, и перестать уже догадываться, и что-то там себе думать, и ты прав, у меня счастливая семья.

– Вот это хорошо, будь с ним честна.

– Господин Морес меня просил не распространяться о событиях в Латинге, но что это была за бойня, Кинт?

– Это была жирная точка в одной давней и очень неприятной истории мести.

– Господин Кинт! Господин Кинт! – к лавочке спешила женщина из прислуги лазарета, – вот вы где… ой, добрый день, мадам Горн.

– Добрый день, – Маани встала и поправила шляпку, – ну я пойду, мне надо проведать еще одного человека.

Маани направилась по дорожке к пруду, а женщина из прислуги наклонилась к Кинту и сказала:

– Господин Горн послал за вами, вам пора принимать порошки и ужинать.

– Что ж, идемте… – Кинт тоже поднялся с лавки, не без труда, но от помощи отказался.

Следующие два дня прошли немного интереснее относительно предыдущих, доктор Горн был в великолепном настроении, и даже принес Кинту трость, простенькую деревянную, и с ней стало действительно сподручнее спускаться и подниматься по лестнице. Доктор разрешил Кинту прогулки после приема пищи, то есть утром, после обеда и после ужина, Кинт с удовольствием гулял вокруг лазарета и думал… думал о том, что ему теперь делать, зная, что у него есть сын, но решил, что делать ничего не надо, он радовался тому, что у маленького Кинта есть мать и отец, что он не познает горя сиротства и одиночества, у мальчика есть дом, и он окружен заботой любящих его людей… Кинт доставал из кармана халата лист бумаги, на котором был аккуратным почерком написан адрес семейства Горнов в Актуре, и короткое «пиши, не теряйся…», снова убирал его и кивал каким-то своим мыслям.