Следовательно, неизвестный покинул место преступления по внутренней лестнице, добрался до второго этажа, открыл французское окно и, словно акробат, ускользнул по карнизу. Такой поступок наводил сразу на несколько мыслей: во-первых, неизвестный прекрасно знал, как устроен дом; во-вторых, бегство произошло глубокой ночью, когда риск быть застигнутым на месте преступления наименьший; а главное, преступник молод, и это позволило ему проделать достаточно сложные акробатические этюды, не свалившись вниз и не напоровшись на острые копья ограды. Сделанные им выводы противоречили первой гипотезе, согласно которой виновником преступления являлся дворецкий, попытавшийся потом убить себя.
Добравшись до балкона, Николя хотел вернуться в комнату, но обнаружил, что за время его отсутствия кто-то успел закрыть окно изнутри. Необходимо срочно убедиться, сделано это нарочно или случайно. Второпях он было решил проделать опасный путь неизвестного акробата, но быстро от него отказался; не хватало ему еще расшибиться о камни мостовой! Он не мог так рисковать. Продвинувшись дальше по карнизу, он осторожно заглянул в другое окно. В комнате, напоминавшей будуар, в задумчивой позе сидел герцог де Ла Врийер. Для Николя открывались две возможности: либо разбить стекло в первом окне, либо дать знать о себе герцогу наиболее логичным способом, а именно постучав в окно. Ему пришлось стучать довольно долго, пока, наконец, министр не обратил на него внимания и не открыл окно.
— Сударь, сударь, — воскликнул герцог, — меня предупреждали, что вы имеете же обыкновение выходить через дверь, а входить через окно! Пусть так, не надо ничего объяснять! Это ваше дело.
На минуту он задумался, а потом со вздохом повернулся к большому портрету Людовика XV, где на картуше извивалась надпись, что сей портрет подарен Сен-Флорантену королем в 1756 году.
— Какой великодушный повелитель! — жалобным голосом проговорил он. — Он любил нас, действительно любил. А вы, господин маркиз, могли бы сделать карьеру…
Недоговоренная фраза повисла в воздухе.
— Он ценил ваше открытое лицо, — продолжил он через несколько секунд, — ваше редкостное умение развлекать его, но более всего ваше загадочное качество никогда и ничего не просить. Я не говорю об оказанных вами услугах, всегда сопряженных с риском; всегда деликатный, вы творили поистине чудеса и не щадили собственной жизни. Отважных и верных так мало…
Николя решил воспользоваться хорошим расположением духа министра.
— Сударь, позвольте мне задать вам один вопрос. Каково ваше мнение о Жане Миссери, вашем дворецком?
— Сказать, что он твердой рукой управлял моим домом, было бы не совсем верно, — ответил герцог. — Он служит мне пятнадцать лет, унаследовав место своего отца. На его плечи ложатся расходы по содержанию дома; он подбирает прислугу на кухню и для прочих надобностей. Слуги поступают к нему в подчинение, и он, если считает необходимым, вправе выгнать любого. В его обязанности входит договариваться с поставщиками хлеба, вина, съестных припасов, овощей и фруктов. Купив вино, он передает его виночерпию для дегустации, а тот потом докладывает дворецкому, какого вина и сколько требуется закупить. Еще дворецкий ведет переговоры с бакалейщиком, у которого приобретает сахар, свечи, факелы, масло и еще много чего. Не могу же я все знать! Дрова, посуда, овес, сено, солома и прочие необходимые мелочи также относятся к его компетенции. Наконец — и это главное! самое главное! — он должен подбирать и обучать прислугу, которой предстоит обслуживать обеды и ужины, в том числе и очень поздние ужины, которые устраиваю я.
— Вы считаете его честным человеком?
— Я в это верю и никогда не стану контролировать какого-то слугу, даже если продажность его будет доказана. Когда ты вынужден полагаться на слуг, не стоит обременять себя подозрениями. Чтобы тебе хорошо служили, надо уметь закрывать глаза. Теперь прощайте, у меня еще есть работа.
Николя знал, что настаивать не следует. Пройдя через кабинеты и анфиладу прихожих, он вышел к парадной лестнице и направился на антресольный этаж навестить раненого дворецкого. Ему казалось, что он неплохо ориентируется в особняке, однако тут он понял, что не может попасть из одного крыла в другое, не пройдя через первый этаж. Там он довольно легко отыскал внутреннюю лестницу и по ней поднялся на антресоли. Проплутав несколько минут в темных коридорах, он, наконец, увидел открытую дверь.
За дверью находилась просторная светлая комната с бергамскими обоями на стенах и тремя большими окнами, смотревшими во внутренний двор. В камине гудело жаркое пламя; на мраморной каминной доске стояло трюмо, каждое из зеркал которого было оправлено в деревянную позолоченную раму. На кровати с пологом из красного дамаста в цветочек лежал полный человек. Его обмотанный окровавленными бинтами торс виднелся из-под стеганого хлопчатобумажного одеяла; с другой стороны из-под одеяла торчали ноги. Слева от кровати висел фрак цвета сухой листвы, панталоны до колен того же тона, белая рубашка и желтый галстук. Помимо кровати, в комнате стояли большой дубовый шкаф, столик маркетри, два кресла, обитые желтой саржей, небольшой комод и маленький столик-бюро, покрытый бумагой. Добротная мебель и расстеленный на полу турецкий ковер свидетельствовали о пристрастии хозяина к комфорту. На зачехленном стуле дремал человек в черной одежде и сером парике. Приглядевшись, Николя понял, что человек щупал пульс у Жана Миссери. Незнакомец повернул к Николя тонкое бесцветное лицо. Ему, похоже, за шестьдесят, подумал комиссар.
— Сударь, с кем имею честь?
— Комиссар Николя Ле Флок. Мне поручено вести расследование. А вы, сударь?
— Доктор Жевиглан. Меня вызвали сегодня утром, когда произошло несчастье. Молодой женщине мое искусство уже не могло помочь. Что же касается этого господина, то фортуна пожелала, чтобы лезвие ножа, скользнув по ребру, не задело ни одного жизненно важного органа. Полагаю, он поправится.
— Он пришел в сознание?
— Нет, и это меня беспокоит. Его рана не настолько тяжела, чтобы надолго погрузить его в состояние беспамятства. Боюсь, причина здесь в ином. Удар при падении или воспаление оболочек мозга. Как это лечить? Наша наука только учится бороться с подобными симптомами.
Николя с удовольствием слушал речь доктора. Он был рад, что тот не подражал надменным педантам, каковыми часто являлись его собратья, и не пытался ввести его в заблуждение. С достойной похвалы простотой и скромностью он говорил о непознанных болезнях, которые ему приходилось выявлять и лечить.
— Могу я посмотреть на рану?
— Безусловно. Вы увидите, что кровотечение почти прекратилось и рана чистая. Слегка приподнимите повязку. Вот, смотрите, все чисто.
Комиссар склонился над распростертым телом.
Порез со скошенными краями рассекал брюшную стенку в области подреберья. «Ничего общего с зияющей дырой на затылке горничной», — подумал он. Кухонный нож прекрасно подходил в качестве орудия, которым порезали дворецкого.
Для очистки совести он все же задал вопрос. Ответ доктора не удивил его.
— Совершенно очевидно, что такую рану легко нанести кухонным ножом соответствующего размера.
— А что вы скажете о ране молодой женщины?
— Вам, дорогой, надобно найти пробку, способную заткнуть ту дыру!
— Мне надо задать вам еще один вопрос доктор, и прошу нас честно на него ответить, — продолжил Николя. — Исходя из характера повреждения вашего пациента, можете ли вы сказать, что господин Миссери покушался на самоубийство, как некоторые свидетели пытаются меня в этом убедить?
Собеседник с сомнением покачал головой.
— Люди часто говорят то, чего не знают. Хочу обратить наше внимание на одно важное обстоятельство, хотя, возможно, вам оно и покажется незначительным: разве человек, замышляющий самоубийство, станет наносить себе удар справа, рискуя повредить печень и скончаться в страшных мучениях? Выбор смерти при помощи клинка предполагает удар в сердце, а следовательно, в левую часть груди. Заметьте, у меня нет оснований поддерживать ту или иную гипотезу. Однако представим себе, что кто-то решил убить дворецкого. Он подкрался к нему сзади и, зажав, словно тисками, левой рукой голову, правой нанес удар кинжалом. Общая ошибка, всегда совершаемая в пылу нападения. Раненый, потеряв много крови, лишился чувств, и нападавший вполне мог поверить, что его удар оказался смертелен. Но возможно, моего пациента хотели не убить, а всего лишь оставить лежать на месте преступления, дабы подозрения пали на него.