Его просьба явно обрадовала хозяина дома.

— Садитесь, сударь, прошу вас. Ваш вопрос мне нравится и делает мне честь.

Он сам придвинул гостю кресло-бержер, заскрипевшее под тяжестью тела Николя. Граф слегка хромал — наверняка последствия давнего ранения.

— Этот рельефный план воспроизводит картину сражения возле мыса Финистер. В 1767 году моему тогдашнему командиру, Франсуа дез Эрбье маркизу д'Этодьеру, поручили сопровождать караван судов, перевозивший продовольствие на Антильские острова. Какое это было зрелище! Представьте себе: двести шестьдесят торговых судов в сопровождении восьми семидесяти и семидесятичетырехпушечных линейных кораблей… Черт возьми, меня до сих пор дрожь берет! Но едва мы вышли с рейда в Бресте, как английский крейсер под командованием контр-адмирала Хоука попытался преградить нам дорогу.

— Англичане превосходили нас по численности?

— Увы, почти вполовину! Четырнадцать тяжелых кораблей выстроились в линию. Маркиз, превосходный моряк, выстроил в такую же линию и наши корабли, прямо напротив англичан. Мы были полны решимости сопротивляться, чтобы позволить нашему каравану, подгоняемому попутным ветром, удрать, словно заяц.

— И враг позволил ему уйти?

— А как вы думаете? Конечно, он попытался его задержать. Когда Хоук понял, что рискует провалить задание, он отправил «Льва» и «Принцессу Луизу» на охоту за караваном. Маневр был рискованный — надвигался ветер, да и мы не намеревались смотреть, как они, набирая скорость, стараются прошмыгнуть у нас под носом. Начав стрелять цепными ядрами, мы сильно повредили их корабли, и они не смогли догнать наш караван. Черт побери, этот рассказ пробуждает у меня жажду! Пока красавица наводит красоту, воспользуемся ее отсутствием. Господь да призрит в своем лоне мою покойную жену, но скажу честно: надзирать за дочерью — это худшее из бедствий, которое может случиться с человеком моего склада. Ведь это она, плутовка, стоит у руля!

Он направился к книжным полкам, где за парой фальшивых переплетов хранился хрустальный графин и два стаканчика. Наполнив их жидкостью с восхитительным ароматом, он протянул стаканчик Николя.

— Старый ром с острова Бурбон. Надеюсь, он придется вам по вкусу.

— Я обожаю его, сударь. Один из моих друзей, корабельный хирург, пристрастил меня к этому напитку.

— Как его зовут?

— Гийом Семакгюс.

Д'Арране хлопнул себя по ляжке.

— Ах ты, черт! Гийом! Это ему я обязан своей ногой! Он вытащил из меня острый кусок рангоута, пронзивший мне икру и сломавший кость. Я буду счастлив, сударь, вновь его увидеть. Не откажите, станьте моим посланцем!

Они выпили. Алкоголь оказался крепким и насыщенным.

— Вернемся к моему рассказу. Разъярившись, Хоук решил уничтожить нас и бросил на нас всю свою эскадру. Оборона была не менее впечатляющей, чем атака. Они обошли нас с двух сторон. Несколько наших судов после отчаянной восьмичасовой схватки спустили флаги. Когда «Громовержец» больше не мог сражаться, от него оставался один горелый остов, усеянный телами убитых и раненых. Двадцатилетний гардемарин, господин де Сюфрен, плача от ярости, запретил всем даже касаться фала, удерживавшего флаг на корме.

Д'Арране налил себе еще стаканчик, предварительно предложив такой же Николя, но тот отказался.

— Судите сами! Солнце село, но французская эскадра продолжала сопротивление… Оставался «Громовержец», где развевался адмиральский вымпел, и «Неустрашимый», которым командовал Водрей. Лишившийся всех мачт, «Громовержец» напоминал, скорее, плот, чем судно.

— А вы сами, сударь, на каком корабле находились в это время?

— Я был старшим помощником Водрея. Именно тогда он рискнул предпринять отчаянный маневр: подставив борт вражескому огню, мгновенно срезавшему картечью его ванты и штаги, он ухитрился спустить шлюпку с горсткой храбрецов, которые на расстоянии пистолетного выстрела от англичан привязали «Громовержец» к кораблю Водрея! И «Неустрашимый» потянул за собой «Громовержец»! Прибив на корме свои флаги, оба корабля оторвались от англичан, и через шесть дней глава эскадры возвратился в Брест, а конвой добрался до Антильских островов, и там прекратился голод!

— Отец, вы опять за свое! — раздался насмешливый голос. — Ораторствуете, попивая ваш адский напиток, и утомляете нашего гостя бесконечными морскими историями!

Граф мигом стал похож на кающегося грешника, а дочь, бросившись к нему на шею, расцеловала его.

— Он ведь наверняка не сказал вам, — произнесла девушка, оборачиваясь к Николя, — что ниспосланной провидением лодкой командовал он сам. Однако вижу, вы уже познакомились.

Граф подмигнул Николя.

— Вот, смотрите, как девушка, получившая воспитание в монастыре, обращается со своим старым отцом! Знаешь ли ты, Эме, что наш друг знаком с Гийомом Семакгюсом, о котором я тебе все уши прожужжал? Ему я обязан тем, что передвигаюсь на двух ногах! А? Какое совпадение! Ради такого случая прощаю тебе твою прогулку.

— Семакгюс один из самых дорогих моему сердцу друзей, — промолвил Николя.

— И где живет этот старый пират?

— В Вожираре, возле Круа-Нивер.

— Сударь, полагаю, раздумывать нечего: завтра я устраиваю ужин в честь господина де Сартина, государственного секретаря по делам морского флота. Надеюсь, вы не откажетесь присоединиться к нам?

И, решительно тряхнув головой, продолжил:

— Я надеюсь получить должность командующего и уповаю, что завтра желание мое исполнится. Говорят, Сартин представил вас покойному королю. Впрочем, вашего имени вполне хватило бы… и тех подвигов, о коих я наслышан… Уверен, бывший начальник полиции будет рад вас видеть.

— Господин граф, не знаю, могу ли я вот так…

— Нет, нет, никаких отговорок. Это приказ. А еще лучше — просьба.

— К которой присоединяюсь я, — лукавым голосом добавила Эме д’Арране.

Перед ее улыбкой он не смог устоять.

— В таком случае, — ответил Николя, — я повинуюсь.

Когда, распрощавшись, он вновь очутился в своем экипаже, перед его глазами все еще стояло лицо юной красавицы, склонившейся в насмешливом поклоне. Вернувшись на прежнюю дорогу, он обнаружил, что судьба второй раз назначила ему свидание в одном и том же месте: в двух шагах от особняка д’Арране находился дом, где в свое время для него приоткрылась тайна человека со свинцовым чревом.

Ветер усиливался, но сквозь тучи уже пробивалось солнце. Когда, поравнявшись с королевскими конюшнями, экипаж свернул в сторону площади, недавно переименованной в площадь Дофина, Николя стал невольным свидетелем буйства стихий, боровшихся за владычество в небесах. Подобно жерлу невидимого орудия, поток солнечных лучей, прорвавшись сквозь мглу, исторгал залпы света, озаряя окаймлявшие площадь надменные строения. На аспидно-синем небе, служившем продолжением темных дворцовых крыш, вырисовывалась мрачная громада часовни. Темно-красные кирпичи на фасадах, окружавших мраморный дворик, алели при каждой вспышке молнии, а стены министерского крыла загорались, словно облитые расплавленным золотом. Постепенно пучок лучей небесного светила переместился на стены дворца, и его окна, большие и малые, засверкали тысячами огней. Дворец задрожал, заходил ходуном, словно внутри него пробудилась неведомая прежде жизнь. Высоко в небе черные тучи гнались за маленькими фиолетовыми и розовыми облачками; те облачка, которым удавалось ускользнуть от своих преследователей, скрывались за соседним лесом, в то время как другие, кувыркаясь, присоединялись к темной массе, притянутые к ней, словно магнитом, и мгновенно растворялись в ее черноте. Мелькнувшая в просвете радуга стремительно и бесследно растворилась во мгле. Вмиг все померкло, и безмолвная прелюдия небесной тишины взорвалась вспышками брызнувших во все стороны молний, следом за которыми глухо зарокотал гром и хлынул дождь, скрыв горделивый замок за струящимся водяным занавесом. Великолепие окрестных пейзажей исчезло под низвергавшейся сверху бесцветной трепещущей массой, грозившей смыть все на своем пути. Николя ощутил, как грудь его наполняется резкими запахами земли и каменной соли. Обезумев от льющейся на нее воды, лошадь взяла в галоп.