— Ну, и что вы намереваетесь делать? Вы решили покопаться заступом в нежных недрах этого великолепия, дабы выловить оттуда сокрытые от наших взоров вкусненькие кусочки? А как же ваша подагра? Уж не намереваетесь ли вы, сударь, нарушить предписания высокоученых мужей с медицинского факультета? Неужели вы решили погасить огонь остроумия, создающий очарование ваших речей, дарующих радость вашим друзьям, ради единственного и суетного удовольствия, именуемого чревоугодием, после чего ваши руки, колени и ноги несколько дней станет терзать подагра? Разве вам не горестно сознавать, как будет страдать Марион, создательница сочнейшего бастиона, на приступ коего вы устремились с юношеским проворством, когда узнает, что она повинна в ваших несчастиях? А после подагры, сударь, настанет черед ревматизма, вы впадете в черную меланхолию, и виновником вашего дурного настроения будете только вы, и никто более. Разве мы, сгорая от зависти, не договорились, что даруем вам привилегию первым обонять аромат, вырвавшийся из-под корочки этого шедевра, а вы, желая угодить нам, удовлетворитесь божественными запахами и не станете вкушать тяжелую квинтэссенцию?

— Я бы с удовольствием отяготил свой желудок сей квинтэссенцией, — пробурчал Ноблекур.

С сокрушенным видом он пошевелил кончиком вилки сокровища, таившиеся в недрах крепости чревоугодия.

— Ах, как это жестоко! — проворчал он. — Вы напомнили мне одну старую парижскую сказочку, где трактирщику заплатили звоном монет за аромат жаркого. Что ж, я готов пойти на жертву, но взамен требую оказать мне милость и дать попробовать малюсенький кусочек сего сокровища. Например, крохотный кусочек трюфеля. В конце концов, это всего лишь гриб.

— Ни за что, — отрезал Семакгюс, — даже маленький кусочек трюфеля действует возбуждающе. Я бы посоветовал вам ограничиться кусочком корочки, и не более того.

— Будь проклят возраст, лишивший нас радостей жизни! Увы, теперь для полного счастья нам не хватает либо задора, либо здоровья. Неужели придется отказаться от наших роскошных блюд, подле которых заграничные кушанья выглядят жалкими потугами на подобие кухни, ибо их можно есть только в обществе бразильских дикарей, но никак не в нашем благотворном климате, где чистота, изысканность и отменные вкусовые качества являются как предметом, так и целью нашего усердия.

— Можешь философствовать сколько тебе угодно, господин прокурор, но мы будем непреклонны, — отрезал Семакгюс.

Пока Катрина разрезала дымящуюся крепость на четыре части, Ноблекур смаковал завоеванную в тяжелой борьбе добычу.

— А почему четыре кусочка? — удивленно воскликнул он. — Разве ты забыла, что меня отлучили от дегустации этого шедевра кулинарного искусства?

— Что я слышу! — в том же тоне ответила ему Марион. — И это говорит церковный староста прихода Сент-Эсташ! Как вы могли забыть о доле бедняка? Так вот, значит, каково ваше милосердие! А если я скажу, что хочу оставить кусочек для Николя? Поставлю тарелку на краешек плиты, прикрою крышкой, и коли поддерживать в плите небольшой огонь, пирог не засохнет. Этот кусочек восстановит его силы, ведь ему приходится столько бегать!

— Но это слишком большой кусок для неблагодарного сотрапезника! Он слишком часто пропускает наши пиршества, — запротестовал Семакгюс.

Ноблекур бросил на него суровый взор.

— А разве вы не были молоды? И разве мы все, здесь присутствующие, не постарались понять его и поддержать? Ведь что ни говори, а положение у него сейчас незавидное.

Желая внести разнообразие в беседу, Марион, покраснев от смущения, промолвила:

— Если господин прокурор пожелает, я расскажу вам, как я готовила этот пирог.

— Давайте, рассказывайте. Зачастую рассказ доставляет не меньше удовольствия, чем само изделие.

— Прежде всего, скажу честно: я получила рецепт вон от того господина, — и старая кухарка посмотрела на Лаборда.

Удивленные возгласы заглушили ее голос, а первый служитель королевской опочивальни, с притворным смущением прикрыв лицо салфеткой, жалобным тоном произнес:

— Я всего лишь хотел немного разнообразить жесткую диету нашего дорогого хозяина. К тому же рецепт не мой. Его создателем является Его Королевское высочество Луи-Огюст Бурбон, принц де Домб, губернатор Лангедока.

— Ого! — насмешливо заметил Бурдо. — Внук великого Бурбона, написавший «Гасконского повара»!

— Прекрасно, вот мы и порадуемся, — заметил почтенный магистрат. — Рассказ о великих свершениях моей кухарки станет отличной прелюдией к пиршеству, ожидающему моих гостей. Ну, а мне, уже насладившемуся ароматом пирога, перепадет только жалкий кусочек корочки!

Снисходительно улыбаясь, Марион слушала шуточки хозяина. Воспользовавшись короткой передышкой, она поспешила начать рассказ, не намереваясь отказать себе в удовольствии сыграть главную роль в развлечении господ.

— Итак, сначала я приготовила песочное тесто, — начала она, — и положила его в холодное место. Потом принялась за фарш: смешала фуа-гра с мелко нарезанным салом, петрушкой, луком, грибами и рублеными трюфелями. Лучше всего смешать все заранее, чтобы кусочки как следует пропитались соками друг друга и приобрели неповторимый вкус. Ну, дальше я открыла добрую дюжину зеленых устриц из Канкаля… собственно, больше мне и не понадобилось. Устриц я всегда бланширую в воде, потом откидываю на дуршлаг и собираю стекшую с них воду. Когда устрицы обсохли, я начала класть в форму начинку: слой фарша, слой устриц, и так несколько слоев. Потом достала песочное тесто, в которое вбила еще несколько желтков, чтобы оно стало желтым и гибким, и накрыла им мою форму. Когда печь достаточно раскалилась, я поставила форму в плиту и держала там до готовности пирога. А из воды, оставшейся от моих устриц, я сделала заливку, добавив в нее две горки масла из Ванвра, предварительно распустив его и соединив и с мелко порезанной зеленью. Этот соус…

Она показала на серебряную соусницу.

— …надобно сдобрить лимонным соком. Собственно, лимонный сок добавляется по вкусу, но мне кажется, лимон не только придаст фаршу сочности, но и вернет устрицам их природный вкус, тот самый, который у нас сохранился в заливке.

— И как же называется этот чудо-пирог? — поинтересовался Ноблекур; во время рассказа кухарки ему явно не сиделось на месте. — Не знал, что Марион способна на такие кулинарные подвиги!

— Неблагодарный! — воскликнул Семакгюс. — Она служит ему уже сорок лет, а он только сейчас это обнаружил!

— Сорок три, чтобы быть точной, — скромно уточнила Марион. — Но, отвечая вам, скажу, что подвиг тут не мой, а зеленых устриц — это они придали особый вкус начинке. Еще один секрет этого пирога заключен в тесте. Тесту тут надобно дать возможность вылежаться на холоде, а еще хорошенько его вымесить, чтобы раскатать почти так же тонко, как слоеное, но при этом оно должно быть достаточно прочным, чтобы удержать в себе всю начинку.

— В самом деле, — улыбнулся Лаборд, — выслушав такой рассказ, можно с полным правом утверждать, что ты попробовал кушанье дважды.

— Я даже задался вопросом: не вызовет ли прослушивание сего рецепта у нашего друга приступ подагры? — задумчиво произнес Семакгюс. — Такой приступ вполне можно будет назвать пинком Комуса!

Все расхохотались. Николя слушал, огорчаясь и радуясь одновременно. Он присутствовал на празднике, хотя друзья его об этом не подозревали. Непонятное чувство, охватившее его, не позволяло ему толкнуть дверь и, переступив порог, оказаться в залитом свете пространстве библиотеки. Внезапно ощутив озноб, он понял, что у него начинается лихорадка; вскоре недуг сдавил ему виски. От угнетавших его противоречивых чувств — печали, накатившей словно волна, и ностальгии по невозвратному прошлому — у него возникло желание забыться навеки. Взяв себя в руки, он сосредоточил свое внимание на беседе, продолжавшейся с еще большей живостью.

— Его Величество, — говорил Лаборд, — давно сам готовит и накрывает на стол для своих самых близких гостей — тех, кто получает приглашение в малые апартаменты. Если бы сейчас с нами был Николя, он бы подтвердил мои слова. Как-то раз, зная, что «наш дорогой Ранрей» как Его Величество имеет обыкновение называть Николя, разделяет его пристрастие к куриным крылышкам, король сам подал ему тарелку, наполненную этими изысканными кусочками куриной тушки.