— Не понял, поясните, что за счёт?

— Ну как же? Вы же сами подписали документы о передаче полка в собственность господина Циммермана.

— Когда?

— Недавно. Когда ещё застрелиться хотели.

— Ой вэй! — Штоцберг схватился за голову. — Я и сейчас хочу! Вы не одолжите пистолет, пан Фердинанд? Один патрон я оплачу.

— Да не стоит так переживать и убиваться, пан плуковник. Господин Циммерман клятвенно заверил, что в его полку жалованье будет увеличено минимум в два раза. И звания тоже.

— И звания в два раза?

— Нет, дадут очередные. А мне — через одно, сразу подплуковника.

— Пожалуй, я подожду стреляться, — пан Иоганн задумчиво почесал длинный нос, спугнув последнего кузнечика. — Жизнь-то налаживается! За это нужно непременно выпить.

— А вылет? — уточнил пан Бомжик, стараясь удержать равновесие.

— Боитесь, что в воздухе остановит полиция?

— Нет, но….

— Возражения не принимаются. Я тоже полечу!

Знамя полка гордо и смело развевалось на правом фланге, как ему и положено. Да, положено развеваться, и это уже проблемы знаменосцев — обеспечить процесс развевания. Стройности шеренг могла позавидовать любая гвардия, если бы не сетник Бомжик, регулярно выпадающий из стоя несмотря на все старания сослуживцев его удержать. Впрочем, пана Фердинанда быстро затолкали куда-то назад, и больше не обращали внимания на подобные мелочи.

Слух о грядущем повышении жалования успел уже облететь всех, вызвав небывалый энтузиазм, и господина Циммермана, появившегося на наспех сколоченной трибуне рядом с плуковником, встретили радостными криками и бурными аплодисментами, переходящими в овацию. Новый владелец полка расчувствованно поклонился, едва не сверзившись через невысокое ограждение, и поднял руку, требуя тишины.

— Здравствуйте, дорогие мои мальчики и девочки! — начал свою речь Циммерман. — Братья и сёстры!

— Простите, — шёпотом подсказал Штоцберг, — но в полку нет женщин.

— Спасибо, — ответ прозвучал так же негромко. — Я знаю.

Главный ревизор высморкался, отчего его последующие фразы зазвучали громче и отчётливей.

— Да, воины мои, вы не ослышались — братья и сёстры. Проклятый демократический режим, который вот уже пятнадцать лет смотрит на вас с пропеллеров этих самолётов, угнетает настоящих мужчин и в этом плане! Скажем своё веское и решительное "нет" проискам мировой закулисы. После успешного выполнения задания я сам лично позабочусь о вас, дети мои! Да!!! Дружная боевая семья нуждается в пополнении! Фотографии будущих сестёр и прейскуранты на степень родства будут сегодня же вывешены возле штаба.

Под одобрительный гул строя, прерываемый восторженными рукоплесканиями, господин Циммерман умилился проникновенности собственной речи, вытер непрошенную слезинку в уголке глаза, и продолжил:

— А сейчас Родина в опасности! Пусть не совсем наша, и не совсем в опасности, но этим нас не смутить! Да, пока ещё нежити топчут чужие пажити, но это не повод сидеть сложа руки! Страшный враг стоит на пороге, дадим ему адекватный и симметричный отпор! Ура, товарищи…, пардон, господа!

— Ура-а-а-а!!! — разнёсся над аэродромом воинственный клич.

— Мы летим бомбить большевиков? — уточнил плуковник.

— Зачем? — чёрные глаза владельца полка на краткий миг утратили мировую скорбь и стали удивлёнными.

— Но пан подмаршалёк, рассказывая о задании, упоминал именно об этом.

— И надо было слушать старого дурака, пан Штоцберг? Зачем Вам оно? Будете наносить удары по Румынии…

— А они чем провинились? — но тут плуковник вспомнил то чудо авиационной техники, на котором предстояло лететь, и согласился: — Действительно сволочи. Но постойте, у нас же нет общей границы?

— Разве? — господин Циммерман уткнулся носом в любезно предоставленный планшет с картой. — А это что?

— А это Венгрия.

— Да? Странно, первый раз слышу про такую страну. Пан Иоганн, Вам нужна Венгрия?

— Мне лично? — удивился Штоцберг. — Нет.

— Как хотите, тогда заберу себе. Распишитесь, пожалуйста, здесь, что не возражаете.

Маленький самолётик затерялся в ночном небе, неравномерно завывая и позвякивая доживающим последние минуты двигателем. И то чудо, что вообще долетел в такую даль. ИАР-27 считался машиной неприхотливой и надёжной только при неотлучном пребывании его на земле. Что произойдёт при попытке преодолеть на нём больше трёхсот километров, предсказать не брался никто. Но, тем не менее, самолёт долетел, отбомбился по заданным целям на румынской территории, и сейчас пытался вернуться домой, подгоняемый попутным ветром. В чём ему помогал опытный штурман, постоянно доливающий бензин из канистры.

Плуковник Штоцберг вертел головой по сторонам, вглядываясь в темноту, и безуспешно пытался отыскать хоть какой-то ориентир. Но в полуночной безлунности даже речки не проблёскивали, а проклятые мамалыжники, будто нарочно, потушили все огни и завалились спать.

— Иржи, ты определился? — крикнул командир полка в переговорную трубку.

— Каким образом? — следом за вопросом штурман выдал что-то вовсе непотребное, подтвердив свою профессиональную подготовку. — На этом куске летающего собачьего дерьма даже высотомера нет!

— Так где мы сейчас?

— В заднице, командир.

Мотор вдруг взвыл развалившимися подшипниками, и из-под капота, пробив его, вылезла какая-то промасленная кривая железяка, определить первоначальное предназначение которой не представлялось возможным. И во внезапно наступившей тишине плуковник произнёс:

— Ладно, Иржи, можешь дальше не уточнять. Теперь уже нет разницы, что под нами. Сажусь как получится, и пусть Пресвятая Дева будет в том помощницей.

Штоцберг направил самолёт вниз, молясь про себя, чтобы там не оказалось какой-нибудь деревни или оврага. И как назло у этой воздушной каракатицы шасси не убираются, а так бы на брюхе безопаснее было бы приземляться. Но опасения оказались напрасными, машина с треском влетела в кукурузное поле, прорубая за собой просеку, несколько раз подпрыгнула, и остановилась. На дрожащих, подгибающихся ногах лётчики выбрались из кабин, и штурман предложил:

— Поджечь?

— Зачем?

— Не знаю, но читал, что русские пилоты всегда так делают, предварительно прострелив бензобак.

— Давай, — согласился командир. — Хоть в кои-то веки побудем русскими лётчиками. Знаешь, Иржи, чёрту бы душу заложил, чтобы полетать на их самолётах.

В тишине послышался лёгкий шорох кукурузных стеблей, и на просеку высыпали вооружённые автоматами люди в странной пятнистой форме, с трудом различимой в темноте.

— Могу посодействовать, — произнёс один из них по-русски.

— С чёртом?

— Нет, с самолётами. Руки вверх, господа. И позвольте представиться — капитан Трошин, простите, Трошман…. Армия Галицийского Каганата. Сами пройдёте, граждане, или помочь?

Тлеющие угли костра, на которых жарился здоровенный хряк, отбрасывали неровный отблеск на броню стоящего неподалёку танка. Но и этого хватало, чтобы разглядеть на башне эмблему — звезду Давида, перекрещенную двумя мечами, на фоне бело-сине-красного круга.

— Буду с вами откровенным, господин плуковник, — галицийский офицер громадным тесаком отхватил кусок мяса от туши на вертеле, попробовал и поморщился. — Сыровато ещё. Ну так вот… По первому варианту вы всем полком пойдёте под суд Международного Трибунала.

— За что?

— За неспровоцированное нападение на другое государство. Кстати, наши войска как раз и вошли сюда для охраны мирного населения, банков, вокзалов, почты и телеграфа.

— Этот вариант меня не устраивает, — поёжился полковник. — А что другой?

— Отправитесь на Дальний Восток. Нет, не в лагерь. Пару месяцем постажируетесь у полковника Величко, на китайцах потренируетесь, а потом вернётесь в свою родную Чехословакию, пригласив с собой несколько советских дивизий для защиты от румыно-венгерской агрессии. Как?