Через неделю должны были начаться заседания суда, и Найджелу предстояло вести важное дело, поэтому они отложили свой медовый месяц, но он пообещал, что к концу года они отправятся куда-нибудь на юг, к солнцу.

— Кроме того, дорогая, — добавил он, — есть еще один плюс: мы начинаем нашу семейную жизнь в собственном доме.

Они вернулись в Лондон к вечеру. Сгущались сумерки, когда они подъехали к тихому проезду и остановились у своего дома. В опускающейся темноте осенняя листва деревьев казалась черной. Вдали послышался приглушенный гудок катера на Темзе.

Найджел широким жестом распахнул входную дверь и, подхватив Джулию на руки, перенес через порог.

— Наконец-то дома — с тобой. — Он осторожно поставил ее на ноги и, почувствовав, что она дрожит, обнял за плечи. — Ты не замерзла, дорогая?

Она неуверенно засмеялась:

— Нет. Наверное, это просто нервы. — Высвободившись, она прошла в гостиную и позвонила. — Комната чудесная, правда? По-моему, мы прекрасно все обставили.

Она продолжала бессвязную болтовню, зная, что если не рассеет охватившее ее напряжение, то может закричать. Через несколько минут появилась домоправительница, поздравила их и сказала, что ужин будет подан, когда они пожелают.

Джулия взглянула на часы:

— Мы поужинаем в семь тридцать — как раз хватит времени, чтобы переодеться. — Миссис Хамфри удалилась, а Джулия взяла сумочку. — Я пойду наверх, Найджел.

Он ласково ей улыбнулся:

— Хорошо, дорогая. Но не думай, что тебе удастся убежать от меня!

Ее щеки зарделись, но она не ответила и, повернувшись, вышла из комнаты.

Их первый ужин дома прошел в длинной, узкой столовой, обставленной шератоновской мебелью. Пламя свечей отражалось в серебре и хрустале. Еда была превосходной, но Джулия к ней почти не прикоснулась, думая только о том, что ждет ее впереди. Найджел тоже ел очень мало, и они оба были рады, когда ужин наконец закончился и они смогли пройти в библиотеку, где их ждал кофе на серебряном подносе. Были выключены все лампы, и пламя камина освещало отделанные деревянными панелями стены и красно-желтые узоры персидского ковра.

Джулия села на диванчик у огня, пламя отбрасывало золотистые блики на ее лицо. Найджел опустился рядом, с любовью глядя, как она разливает кофе. Он снова заметил, что по ее телу пробежала дрожь, и, наклонившись вперед, взял ее за подбородок.

— Дорогая, что случилось? Ты расстроена из-за того, что мы не смогли поехать в свадебное путешествие? Мы поехали бы, если бы через пару недель у меня не было слушания важного дела. Очень важного, а я еще не совсем готов к нему.

Ее губы изогнулись в иронической улыбке.

— Твои дела очень много для тебя значат, правда? Даже больше, чем медовый месяц? — Он явно удивился сарказму, прозвучавшему в ее вопросе, а она продолжила: — Ты защищаешь или обвиняешь?

— Обвиняю.

— Это значит, ты будешь во что бы то ни стало добиваться осуждения, так?

— Конечно. Этот человек — законченный негодяй.

— И ты всегда убежден, что те, кого ты осуждаешь, заслуживают этого?

— Конечно. Иначе я не участвовал бы в обвинении.

Она быстро поднялась и отошла от него.

— Откуда ты знаешь, что всякий раз прав? Откуда у тебя эта уверенность в собственной непогрешимости?

— Джулия, дорогая. — Он встал и хотел, было, обнять ее, но она отстранилась.

— Не прикасайся ко мне!

— Что случилось? Почему мы тратим время на спор о каком-то мошеннике? Никому не будет вреда, если он окажется за решеткой.

— Вот ты опять! А откуда ты знаешь, что он мошенник? И откуда ты знаешь, что никому не будет вреда, если он окажется за решеткой? А может, у него семья и он ей нужен?

Найджел смотрел на нее с изумлением.

— Я не понимаю тебя, дорогая. Ты говоришь так, будто это имеет к тебе какое-то отношение.

— Имеет.

— Каким образом?

Очень тихо — иногда так тихо, что ему приходилось наклоняться вперед, чтобы услышать, — она рассказала ему о человеке, которого он когда-то обрек на тюремное заключение своим безжалостным обвинением.

— Если бы не ты, его могли бы оправдать, но ты был так уверен в его виновности, что отнял у него единственное, чем он дорожил, — его доброе имя. Из-за тебя он умер в тюрьме. Потому что тебе дороже была твоя репутация юриста, который никогда не проигрывает дела, чем ценность человеческого существа. Ты был так уверен, что прав? Неужели ты никогда не чувствуешь опасений, что ты, как и все люди, можешь ошибаться?

— Не думаешь ли ты, что я добиваюсь осуждения, если допускаю, что человек может быть невиновен?

— Какое право ты имеешь судить?

— Моя работа в том, чтобы выяснять такие вещи. — Он протянул ей руку, но она снова отступила. — Ты слишком мягкосердна, Джулия. Какое мне дело, есть ли у преступника жена, семья? Об этом должен был думать он, а не я.

— В случае, о котором мы говорим, тебе есть до этого дело. Человек, которого ты осудил, человек, который умер в тюрьме, — был моим отцом!

Лицо Найджела побелело, даже губы казались бескровными.

— Твой отец? О ком ты говоришь?

— Сэр Хьюго Трэффорд.

— Трэффорд? Но твоя фамилия…

— Тревелиан — девичья фамилия моей матери. Я взяла ее потому, что мое имя ты смешал с грязью!

— Понятно. — Его щека нервно подергивалась, и, когда он потянулся за сигаретой, пальцы его дрожали. — И что я теперь должен делать, Джулия?

— А что бы ты хотел? Хочешь обнять и поцеловать дочь «негодяя и обманщика», человека, недостойного своего титула? Это не оскорбит твои понятия о добре и зле? Или в том, что касается тебя, ты не так несгибаем?

— Бога ради, Джулия! — Воскликнув, он подошел к ней и схватил за плечи. — Ты не знаешь, что говоришь!

— Вот как? Я давно собиралась это сказать. В тот день, когда ты вышел из зала суда, я поклялась, что ты заплатишь за то, что сделал. Если бы не ты, моего отца оправдали бы.

— Чепуха. Твой отец был виновен. Взялся бы я вести обвинение или нет, он все равно попал бы в тюрьму.

Не обращая внимания на эти слова, она продолжила:

— Я вынуждена была переменить фамилию, потому что ты заставил меня стыдиться моей собственной. Я нашла работу и надеялась со временем забыть, как я тебя ненавижу. Но когда я снова увидела тебя, поняла, что это невозможно. Я не приняла твоего приглашения, потому что не хотела быть рядом с тобой. Но ты был настойчив, ты был намерен добиться своего, и я подумала, что могу разрушить твою жизнь так же, как ты разрушил жизнь моих родителей.

— Я не могу поверить этому. Ты говоришь об этом так хладнокровно!

— Да, я сделала это. Так же хладнокровно, как ты уничтожил моего отца и мою мать.

— Почему ты сейчас говоришь мне об этом? — Гневным движением он затушил сигарету. — Ты моя жена, Джулия. Мы любим друг друга.

— Я люблю тебя?! — В ее голосе послышалось такое отвращение, что он отступил на шаг. — Знай же, что, каждый раз, когда ты прикасался ко мне, я думала только о том, что этими руками ты указывал на моего отца! Когда ты целовал меня, это были губы, которые его обвиняли! Когда ты говорил «дорогая», я слышала только «негодяй, мошенник, обманщик»! — Ее голос дрогнул. — Я ненавижу тебя, Найджел! Больше всех в мире.

— Тогда зачем ты притворялась, что любишь меня? Зачем вышла за меня замуж?

— Потому что ты меня любишь! Таким счастьем было жениться на мне, не правда ли? Но я никогда не буду принадлежать тебе, Найджел! Никогда! Ты и твоя логика! Человек, который никогда не ошибается, чьи суждения всегда верны! — Она невесело засмеялась. — Ну вот, теперь ты знаешь, что можешь ошибаться. У тебя есть все, не правда ли? Положение, успешная карьера… и красивая жена, которая никогда не будет твоей! Мы будем чудесной парой, Найджел, и я буду приветливо принимать всех твоих умных, самодовольных друзей. Но ты и я будем знать, что это только красивая оболочка. — Ее голос опять дрогнул. У нее не было сил продолжать.

Пристально вглядевшись в его побелевшее лицо, она заметила глубокие морщины, которые пролегли у его рта, и стремительно выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь.