— Открой глаза, юная леди, и смотри, — словно гром небесный, раздался откуда-то сбоку голос Князя.

— Нет, — прошептала я, — я не хочу.

И голос мой показался мне громче замкового колокола. Сердце пустилось вскачь.

Люциан продолжал гладить девушку, словно знакомясь с ее телом. Она не сопротивлялась. Просто смотрела ему в глаза, будто там таилось все знание мира, надежда и спасение.

Палач отошел от нее и вдруг взмахнул рукой. Я не заметила, чтобы у него там что-то было. Но звук был такой, будто упругая плеть рассекла воздух, а затем встретилась с нагим беспомощным телом. Брызнула кровь. Гвендолин зашлась в крике. И я тоже закричала.

Что было дальше, я не видела. Слезы застилали мне глаза. Но я все слышала. Крики. Звуки ударов. Стоны. Хрипы. Кошмарное бульканье. И над всем этим нежный голос Палача. Убаюкивающий, успокаивающий. Несущий наслаждение. Голос, который резал не хуже самого острейшего клинка. Это был жуткий контраст. Мне казалось, я никогда больше не смогу избавиться от полных муки криков и низкого с хрипотцой голоса, произносящего любовные словечки.

«Палач… палач», — как заведенная повторяла про себя я и все никак не могла остановиться…

Наверное, я потеряла сознание, потому что очнулась уже в своей комнате, в постели. Рядом никого не было. Шею, в том месте, где ее зафиксировали, саднило. Я, поморщившись, потерла больное место. Запястья жгло. Но это было ничто по сравнению с картиной, которая возникла перед моими глазами.

Как же так? Как такое может быть? Как Люциан, мой любимый благородный друг, мой сказочный Принц, мог творить подобное? И тут я вспомнила слова Князя: «Он — Экзекутор. Убийца. У меня на службе… Я могу напомнить о Договоре».

Ну конечно, решила я, сжав зубы, все дело в каком-то Договоре. Именно поэтому Люциану приходилось творить эти страшные вещи. Во мне проснулась такая лютая ненависть к Князю, какой я, наверное, никогда не испытывала. Даже тогда, когда узнала, что отряд наемников перебил всю мою семью и спалил дотла мой замок.

Ненависть заставила меня подскочить с кровати, и как есть, растрепанной, нечесаной, в измятом платье, броситься к Князю.

Он сидел в своем кабинете за столом. Один. Я ворвалась к нему взбесившейся кошкой. Увидев меня, он приподнялся. А я набросилась на него с кулаками.

— Как ты мог? — захлебываясь ненавистью, кричала я. — Ты заставляешь его делать эти страшные вещи!

— Мири! — голос Князя был жестким, грубым, предупреждающим.

Я не обратила на это внимание. Я растопырила пальцы и вцепилась ногтями ему в лицо, царапая в кровь, пытаясь добраться до глаз. Князь стряхнул меня и, словно щенка, отшвырнул от себя. Я отлетела на другую сторону комнаты, задела кресло и упала. Но продолжала кричать.

— Он благородный Принц. Он светлый, красивый, замечательный. Но ты его заставляешь!!! Этого самого доброго на свете человека! Это низко! Низко!!!

— Мирослава Килби, немедленно прекрати истерику! — рявкнул Князь.

Я поднялась на ноги. Глаза мои горели яростью. Мне казалось, что волосы мои развеваются от несуществующего ветра.

— Ненавижу тебя! — уже спокойнее заявила я, вкладывая в свои слова всю ненависть, на какую только был способен десятилетний ребенок. Голос мой охрип от крика.

Потом развернулась и вылетела из кабинета, хлопнув со всей силы дверью.

Я мчалась по коридорам замка, распихивая слуг. Какая-то девушка, охнув, выронила поднос. Звон разбившегося стекла еще долго звенел у меня в ушах, эхом отражался в высоких сводах. Но я не остановилась. Ноги несли меня наверх, по лестнице, на третий этаж, мимо чадящих факелов. Мимо теней, притаившихся за пыльными фигурами в древних доспехах.

Перед кованой дверью в покои Палача я замедлила свой бег. Потом глубоко вдохнула и, нажав обеими руками на покрытую чеканным узором поверхность, открыла дверь.

Люциан сидел в кресле. Его скрещенные в лодыжках вытянутые ноги лежали на небольшом пуфике. Он все еще был полуобнажен, на теле его темнела засохшая кровь. Кровь моей замученной гувернантки. Помыться он не успел. В руках он держал кубок.

Увидев меня, он едва успел его отставить, как я с разбегу прыгнула к нему на колени и изо всех сил в него вцепилась

— Мири, — попытался остановить меня Люциан, но я обхватила его за шею и начала целовать такое родное лицо.

— Я знаю, знаю, он тебя заставил, — задыхаясь, повторяла я. — Заставил! Люциан, мне так жаль. Так ужасно жаль!

Я разрыдалась, уткнувшись лицом ему в плечо. Люциан сидел мгновение, замерев, потом его рука поднялась и начала медленно гладить мои волосы.

— Мне все равно, — шептала я, сбиваясь и икая. — Все равно. Ты всегда будешь моим Принцем, Люциан. Ты ни в чем не виноват. Таких, как ты, больше нет.

Люциан молчал. Одна его рука прижимала меня к своей покрытой чужой кровью груди, вторая продолжала медленно меня гладить. Спокойно. Размеренно. Пока я не заснула у него на руках…

Утро я встретила в покоях Палача. Сам он, как обычно, элегантно одетый, сидел в кресле у накрытого для завтрака столика.

— Умывайся и одевайся, — приказал он мне. — Служанка принесла твою одежду. Скоро соберут все остальное.

Я вскочила с постели и быстро сделала все, что он мне сказал. У меня даже не возникло мысли с ним спорить, о чем-то переспрашивать. Люциан сказал — значит, нужно делать. И я с радостью все выполнила.

Завтракали мы в молчании. Пока я не вспомнила кое о чем.

— Я… Люциан?

— Что, малышка?

— Почему… почему меня вчера не наказали?

Выражение лица моего Принца не изменилось, оставаясь все таким же спокойным и бесстрастным.

— Князь посчитал, что ты уже достаточно наказана.

Я отложила ложку.

— Тем, что смотрела на… на… — я не смогла закончить фразу и схватила кубок со свежевыжатым соком.

— Вот видишь, какая ты умница. Все сама прекрасно понимаешь, — Люциан пригубил вино из своего кубка.

Я не знала, что делать дальше. Меня вдруг охватила печаль. В эту ночь что-то во мне изменилось. Но что, я пока не понимала.

Люциан внезапно поднялся и, подойдя к двери, распахнул ее. В комнату вошли две служанки и заместитель начальника гарнизона.

Все трое низко склонились перед Палачом. Вояка, бледнее, чем после весело проведенной ночки, что-то тихонько сказал Люциану, потом передал свиток. Люциан его развернул, внимательно прочитал, потом повернулся ко мне.

Я подскочила. Что-то случилось?

— Люциан? — я вопросительно на него смотрела.

— На этом мы прощаемся с тобой, мое дитя, — голос его был мягок, но тепла в нем не было.

Такого привычного тепла, которое окутывало меня всякий раз, когда я была рядом с моим Принцем. Мне показалось, что пол уходит из-под ног. Будто снежный буран появился из ниоткуда, опрокинул меня навзничь, проник сквозь одежду и высосал все мое тепло.

— Миледи, — рыцарь замолчал, прочистил горло и продолжил, — вас ждет карета. Отряд сопровождения готов. Вы отправляетесь учиться в пансион святой Катарины. Это очень хорошее место. Вам там непременно понравится. И там будет множество юных леди, с которыми вы обязательно подружитесь.

Воину с трудом удавалась такая сложная речь — речь, обращенная к маленькому растерянному ребенку. Ребенку, весь вид которого показывал, как он несчастен, что он недавно пережил огромное горе, и вот ему нанесли еще один удар.

Я повернулась к Люциану. Он не отвел глаз. Просто стоял и смотрел на меня, ожидая, по-видимому, повиновения. Я минутку раздумывала. Я была мала, но понимала, что вопрос с помещением меня в пансион давно решен. Князь — мой официальный опекун. Он давно оформил все нужные бумаги и имел право принимать любые решения относительно моей судьбы, но это меня как раз не пугало. Меня волновал Люциан. Я хотела знать, будет ли ему меня не хватать. Почему он так спокоен, равнодушен и… холоден?

И тогда мне в голову вдруг пришло замечательное решение. Я поеду. Я буду хорошо учиться. Я вырасту! А потом я вернусь, а Люциан все еще будет здесь. И когда он увидит меня, такую умницу, красавицу, а не маленькую девочку с разбитыми коленками, тайком пробирающуюся ночами в его покои, он попросит у Князя моей руки. Обязательно! И Князь ему не откажет!