Лэнгли был здесь раньше только один раз, теперь он огляделся вокруг и сказал, что комната очень милая.

Сайан налила кофе, извинившись за то, что он растворимый. Наконец они одни.

— Ты говорила Барни, куда мы идем? — спросил Лэнгли.

— Ну конечно нет. Хотя, даже если бы и сказала — я все равно не поверила бы, что он туда явится.

— А я бы поверил. Он считает тебя привлекательной. — Вид у него стал беспокойным. — Ты ведь тоже не испытываешь к нему отвращения, правда?

Сегодня она испытала именно это.

— Моя привлекательность для него состоит в том, что я под рукой и что я не замужем, — улыбнулась Сайан. — Но я же не идиотка, я же не стану принимать всерьез то, что говорит Барни.

— И не надо. Не делай этого. — Лэнгли взял ее за руку. — Для Барни жизнь всегда казалась шуткой. Он всегда был таким. Знаю, что это просто привычка, но я до сих пор чувствую себя в ответе за него, и я не вынес бы, если бы он тебя обидел.

— Я не обиделась. — Она наклонилась к нему и с жаром произнесла: — Мне кажется, он забавный, вот и все. Каждый, кто думает только о себе, может быть беззаботным, и в этом есть свой шарм, но меня это не привлекает.

Так что конец вечера оказался очень милым. Они выпили кофе и еще поговорили о выставке картин Лэнгли. Он рассказал ей об отце, и она в который уже раз пожалела, что ей не довелось с ним познакомиться, потому что наверняка он был прекраснейшим человеком, таким же, как Лэнгли, и Эмили ей говорила то же самое.

Сайан рассказала ему про тетушку Мэри, и теперь они уже не могли снова стать просто коллегами по работе. Конечно, они с самого начала были друзьями, но сегодня они стали роднее и ближе друг другу, и, когда Лэнгли пора было уходить, он обнял ее и сказал:

— Сайан, ты такая необыкновенная.

Он поцеловал ее, и она подумала с абсолютной уверенностью, что он ждал ее с того момента, как она появилась на свет. Что ее жизнь была дана ей только для того, чтобы встретить его, и ничего лучше и правильнее этого не могло быть…

На следующее утро она проснулась под стук пишущей машинки и резко села в кровати, в мозгу закружились панические мысли. Она снова проспала, и теперь уже не на несколько минут. Сайан схватила домашний халат, лежавший рядом с диваном, и высунула голову за занавеску.

— Который час? — спросила она.

— Без четверти десять, — ответил Барни. — Кстати, сегодня воскресенье.

Ну конечно, сегодня же воскресенье! Сегодня днем они с Лэнгли идут в город.

— Ах! — сказала она. — Прости, что я помешала твоей работе. — Потом она вспомнила еще кое-что. — Ах нет, никаких извинений — ты же испортил мне вчера вечером свидание!

— Разве? — Голос его звучал удивленно. — А я думал, что, наоборот, помог. Разве Лэнгли не попросил тебя выйти за него замуж, когда вы пришли вчера сюда?

— Нет, конечно. Не в первое же свидание!

— Отлично. Скажи ему, что я сделал тебе предложение, посмотрим, что получится.

— Ха! И он еще говорит о реализме. Кто же в это поверит? Лэнгли же первый и не поверит, он тебя слишком хорошо знает.

— Думаешь?

— О да, он тебя знает просто как облупленного. — Сайан сказала с ноткой обвинения: — Ты ведь считаешь, что жизнь только шутка, верно? Ты ничего не принимаешь всерьез.

— А она и есть шутка, — отозвался Барни. — То состояние, в котором сейчас находится мир, может быть только шуткой.

Она сама была счастлива, и мир ей казался не таким уж плохим. Она взмолилась:

— Ну пожалуйста, не встревай больше, не мешай нам, прошу тебя.

Он постучал еще немного на машинке.

— Ладно, можешь действовать сама.

— Хорошо, — сказала она. — Очень хорошо.

Он продолжал стучать, склонив голову. У Лэнгли были каштановые волосы. Когда он целовал ее прошлой ночью, она пробежалась по ним пальцами — они были мягкие. У Барни волосы были темные, почти черные, густые и жесткие.

Сайан ушла к себе в комнату, занавеска упала за ее спиной, и она подумала, как замечательно, что сегодня воскресенье.

По воскресеньям Сайан обедала с Фионой и Джорджем, помогала по хозяйству или убиралась вместе с ними на тех этажах, где были магазин и мастерская, пока Фиона возилась на кухне. Сейчас она спустилась на кухню, где Фиона и Джордж завтракали и читали газеты. Сайан выпила с ними чаю, съела пару тостов, и Фиона, с наслаждением греясь в солнечном свете, который струился через окно кухни, сказала:

— Сегодня будет слишком жарко для горячего обеда. Может, откроем консервированную курицу и настругаем немного салата?

— То, что нужно, — сказала Сайан.

Джордж согласился по поводу жары. Он сказал, что, пожалуй, уберется в магазине и мастерской попозже, и Сайан предложила:

— Если решите, что я могу вам чем-нибудь помочь, просто крикните мне. Пойду попробую что-нибудь слепить.

Она надела старый рабочий халат, закатала рукава и взяла старый ящик из-под каких-то товаров, чтобы использовать его как подставку. Она слышала из-за занавески стук машинки, но через какое-то время перестала его замечать. Она не могла бы сказать, когда это случилось, но в какой-то момент работа захватила ее, как будто что-то внутри безжизненной глины пыталось вырваться наружу. Теперь ей уже становилось нелегко — она переживала, злилась, когда что-то не получалось. Дело не шло, она никак не могла добиться той формы, которую задумала, но не оставляла работу, и, когда вошла Фиона с чашкой кофе, она стояла на полу на коленях, безнадежно глядя на свое творение, и ничего не слышала вокруг, пока Фиона не спросила:

— Бог мой, что это такое?

— Легко тебе спрашивать, — сказала Сайан. — Видимо, можно не интересоваться, нравится тебе или нет.

— По-моему, не очень. — Фиона вздрогнула, как от холода.

Сайан поблагодарила ее за кофе. Теперь она снова слышала стук машинки.

— Я только что отнесла Барни чашку, — сообщила Фиона. — Он тоже посмотрел на меня, как будто я из другого мира.

Обедала Сайан у себя в комнате. Фиона принесла еду наверх и сказала:

— Уже половина третьего, я догадалась, что ты еще работаешь. — Она бросила еще один взгляд на работу Сайан. — Не могу сказать, что теперь мне больше нравится. От него мне становится как-то одиноко.

— Почему?

— Не знаю даже. Это человек, женщина. Но она мне почему-то напоминает скалу, которую я видела в детстве. Там вокруг больше ничего не было, только эта скала, и она была так высоко, и я думала, как тяжело ей, наверное, держать все небо.

Время летело незаметно. Сайан не могла поверить своим ушам, когда вдруг в дверь постучал Лэнгли и спросил, можно ли ему войти. Она накинула на фигуру мокрую тряпку, открыла дверь, вышла в коридор и сказала:

— Прости, у меня часы остановились. — Лучше нагло солгать, чем признаться, что она была поглощена куском глины и совсем забыла про него. — Ты мог бы пока пойти поболтать с Барни, по-моему, он еще здесь. Или с Джорджем и с Фионой. Я буду готова через десять минут.

Лэнгли заглянул в складскую комнату, и Барни посмотрел на него с отнюдь не приветливым выражением, так что он спустился по лестнице и нашел Джорджа. Сайан успела помыться и переодеться в похвально короткий срок и от спешки выглядела ничуть не хуже, даже разрумянилась. Она еще раз пространно извинилась, и Лэнгли сказал, что за десять минут она сотворила чудо.

Они попрощались с Джорджем и Фионой, выехали из деревни и поехали еще дальше в глушь, по лесным дорогам, через фермы, по горбатым мостикам. В домике с соломенной крышей они выпили чаю с горячими ячменными лепешками и домашним сливовым вареньем. В одной деревушке они остановились и осмотрели дом, где родился знаменитый поэт. Сайан слышала про него, но не смогла бы вспомнить ни строчки из его стихов, даже если бы от этого зависела ее жизнь. А Лэнгли помнил. Он знал их довольно много и по дороге домой читал ей стихи. Он хорошо чувствовал музыку слова, у него был красивый, хорошо поставленный голос, и она слушала его с наслаждением. Любимой темой этого поэта была природа, и все картины Лэнгли тоже были посвящены деревенскому ландшафту, так что Сайан не удивилась, когда он сказал ей, что этот поэт всегда служил ему своего рода вдохновителем. Она подумала: интересно, а он знает, что Барни черпает вдохновение у Нелл Гвин? Потом она решила, что, наверное, знает, и промолчала. Неуместное упоминание этого имени могло испортить все настроение этого романтического дня.