Вот почему Сара пригласила Эмму! Марк даже не знал о ее планах. Три года назад Сара появилась, чтобы сообщить Эмме о Гиллиан – невесте Марка. Теперь она предупреждала о золотом призраке. Не из сострадания, конечно. Саре Хардич были безразличны чужие страдания. Просто ей хотелось дать понять Эмме, что Марк Хардич недосягаем для нее.

Сара говорила о Гиллиан, а Эмма слушала, побледнев. Действительно, Гиллиан от рождения была одарена всем: красотой, богатством. Она происходила из рода, по древности равного Хардичам. Судьба благоволила к ней до одного весеннего утра, когда ее лошадь споткнулась.

Сару, казалось, не остановить. Можно было только резко изменить тему беседы, но это было равносильно признанию, что тема приносит боль. Эмма сидела тихо. Вскоре она решила найти какой-нибудь благовидный предлог, чтобы уйти. Сара не будет ее задерживать. Цель достигнута.

Вдруг Сара посмотрела на наручные часы и сказала:

– Скоро придет Марк.

Неужели, подумала Эмма. Получается, Сара просто использовала время, пока они были наедине, чтобы навредить.

– Еще одно. Это был стул Гиллиан, и мы не сидим на нем, – добавила Сара. – Не думаю, что Марку понравится, что вы сидите на этом стуле.

Эмма быстро встала. Это был стул с полированными подлокотниками красного дерева, обитый парчой цвета сливок. Она переместилась на стул, стоящий рядом. Настроение ухудшилось. То, как Сара сгущала краски, развлекало ее в первые минуты. Но сейчас она больше не забавлялась. Она испытывала чувство страха. С нее хватит.

Когда дверь открылась и Марк вошел в комнату, она затаила дыхание на мгновение.

– Эмма, я рад, что ты смогла прийти, – сказал он и подошел, чтобы поздороваться за руку.

Сара нахмурилась. Когда Марк хмурился, он выглядел внушительно; Сара выглядела просто злой.

Марк сел около Эммы.

– Как ты устроилась? Как дела на новом месте?

– Прекрасно. – Она была счастлива.

– Моя сестра в числе ваших постоянных клиентов.

– Гиллиан тоже была, – сказала Сара.

Она подала нарезанный пирог. Эмма больше получаса мусолила маленький бутерброд, но он не лез в горло. Она взяла пирог и начала есть его. Потом заметила, что Сара ковыряет пирог вилкой. «Аристократичные манеры», – сказал бы отец Эммы, улыбаясь. Она сомневалась, ела ли когда-нибудь Сара пирог руками.

Марк спросил Эмму о самочувствии отца.

– Все хорошо, – сказала она. И спасибо за те документы. Он нашел их очень интересными.

– Ваш бедный отец, – вздохнула Сара.

Эмма была озадачена.

– Сейчас у него все хорошо с сердцем.

– Я не говорю про болезнь, – сказала Сара.

– Тогда о чем вы?

– Я о продаже земли и мельницы тому ужасному человеку. Я не обвиняю вашего отца, я уверена, что он и не думал о продаже, пока с ним не заговорили об этом.

Выходило, будто отец не смог противостоять натиску Корби Кемпсона. Эмме пришлось более или менее вразумительно объяснить, что она тоже сначала не поверила в продажу. Она дала понять Саре Хардич, что не позволит выставлять отца идиотом.

Сара наклонилась вперед, от удивления и негодования ее голос сделался пронзительным:

– Вы знали, что все было улажено за полдня? Ваш отец встретил этого Кемпсона, а следующим утром поверенные подготовили документы. Мы и не знали ничего до появления строителей на мельнице.

– Я тоже ничего не знала, – сказала Эмма для Марка, а не для Сары.

– Вы видели его, конечно, – сказала Сара. – Я знаю, что он часто бывает в вашем доме.

– Вы говорите о Корби? Да, он бывает.

– Что вы думаете о нем? – требовательно спросила Сара, и Эмма поняла, что это вопрос с подвохом. Марк ненавидел Корби, а Сара подчеркивала, что Корби и Эмма, вероятно, друзья. «На чьей вы стороне?» – вот как на самом деле звучал вопрос. И Марк также ожидал ответа.

Эмма и Корби не были близкими друзьями, хотя теперь она заскучала бы без его визитов в «Милл-Хаус». Но сказать о симпатии означало прекратить любое общение с Марком. Никто не смог бы дружить с этими двоими людьми одновременно. Она почти слышала голос Корби: «Выбирайте, дорогая Эмма».

У нее не было выбора. Она любила Марка слишком долго. Никто не шел в сравнение с ним. Несмотря на гнев тонкогубой Сары, с неодобрением смотревшей на все происходящее, Эмма все-таки была здесь. И все из-за Марка, который велел сестре пригласить ее. Марк Хардич – сильный и гордый, полный достоинства. И Корби – беспокойный и безжалостный. Марк Хардич, как и его дом, противостоял шторму. Корби был частью шторма.

Она услышала свой собственный голос, холодно произносящий:

– Я едва знаю этого человека. Этого недостаточно, чтобы составить свое мнение о нем.

Тактика была правильной. Она показала свое безразличие, а Марк закивал с таким выражением лица, как если бы это был тот ответ, который он хотел услышать.

Она же мысленно спрашивала себя, будет ли Корби смеяться, узнав все это. Вероятно, он скажет: «Вы правы. Вы не знаете меня достаточно».

Сара не успокоилась. Она опять принялась за свое:

– Но конечно, такой постоянный посетитель…

Марк бросил:

– Сара, моя дорогая, я думаю, что мы исчерпали этот предмет.

Выражение лица Сары красноречиво говорило, что они даже не приблизились к нему. «И не подумайте заканчивать эту тему», – казалось, кричали глаза Сары, смотрящие на Эмму.

Марк поставил на стол пустую чайную чашку.

– Не хочешь ли взглянуть на конюшни? – спросил он Эмму.

Эмма ухватилась бы за любое предложение, которое позволило бы оставить Сару и уйти. Она пошла бы знакомиться даже со слесарным делом, предложи он это.

Когда ей было девятнадцать, она притворно интересовалась скаковыми лошадьми, все из-за конного завода, которым владел Марк. Но она не была на скачках с той поры, как уехала из дома в Лондон. Она не могла помнить клички лошадей, завоевавших Главный национальный приз или выигравших Дерби. Но совершенно точно, они не принадлежали Хардичу.

Они вышли из дома во внутренний двор, где стояли конюшни. Марк сказал:

– У сестры добрые намерения, но наш разговор зашел куда-то не туда.

– Нет, – тихо сказала Эмма. Он мог принять это за вежливое опровержение. Однако Эмма просто хотела сказать: «Добрые намерения – неужели?!»

В ярком дневном свете все, казалось, сверкало: от булыжников под ногами и без того блестящих крупов лошадей. Все улыбалось. Марк Хардич не был в дружеских отношениях со своими работниками, они слегка побаивались его, но все, казалось, были рады видеть его с Эммой. Это не было связано лично с ней. Просто все были рады, что он занят с кем-то, а не контролирует их работу. Она стала первым посетителем конного завода в этот день.

Крисси, в бриджах, резиновых сапогах, с расстегнутым воротом рубашки, мыла шваброй пустое стойло. Она бодро сказала:

– Привет, пришли, чтобы посмотреть, как я зарабатываю на хлеб? – А за спиной Марка изобразила Эмме, что умирает от любопытства. Как только работа закончится, Крисси с нетерпением будет ждать в «Милл-Хаус» Эмму с рассказом.

Три лошади вереницей влетели во внутренний двор после прогулки. Они все были роскошные животные, но один, темно-каштановый, атласно-блестящий, был особенно хорош.

– Ну что за красавец! – воскликнула Эмма. Она протянула руку, чтобы погладить его сверкающий бок, но Марк резко сказал:

– Не касайся его!

Повернувшись к нему, Эмма увидела, что на его щеке дергалась нервная жилка. Вокруг поднялась суматоха, лошадей поспешно увели. Марк спокойно сказал:

– Возвратимся назад?

Двигаясь по проходу, который вел мимо кухонь в зал, снова в гостиную, Эмма спросила:

– Ты ведешь меня назад, к Саре?

– Да.

– Думаю, что мне пора домой. Извини за лошадь.

Марк остановился:

– Ты поняла…

Она поняла, что это, должно быть, была лошадь, которая убила Гиллиан.

– Извини, – сказал он. – Конечно, ты не могла знать. – Он говорил с усилием. – Я не могу заставить себя избавиться от животного. Она очень любила его.