– А ваша жена, она получила браслет? – поинтересовалась Эмма.

– Шутит всякий раз, когда надевает его. Она говорит, что должна благодарить Корби за этот браслет.

Чайник закипел. Эмма заварила чай, и он сказал:

– Вы должны поддерживать его занятия живописью.

«Ну вот, еще один неправильно понял». Она сказала:

– Я только соседка, приглашенная на чай, и не вмешиваюсь в его дела.

– Жалко, – произнес Феликс Клоппер.

Ей очень хотелось еще порасспрашивать его о Корби, но это показало бы ее заинтересованность. Да и Клоппер вряд ли стал бы раскрывать все какой-то соседке. Поэтому они стали разговаривать на отвлеченные темы. О мельнице, о том, как хорошо она была переоборудована, как удачно это вышло, о людях с ярмарки.

Эмма рассказывала о ярмарке посуды, описывала кувшины, когда вошел Корби. Он был одет в неизменный свитер-водолазку, пиджак и темные брюки. Войдя, он позвал:

– Эмма!

– Здесь, – отозвалась Эмма, – в кухне.

– Привет, Феликс, – сказал Корби. – Я увидел ваш лимузин. Чем могу быть полезен?

– Я приехал, чтобы отобрать картины для выставки.

– Очень любезно с вашей стороны.

Клоппер объяснил Эмме:

– Не первый раз мне приходится организовывать выставку работ этого парня, я знаю его вдоль и поперек.

Эмма засмеялась:

– В следующий раз, когда вы приедете, я попрошу Корби опять дать мне ключ от мельницы.

– Но у вас есть ключ, – вежливо сказал Корби.

Она поправила:

– У моего отца есть, вы имеете в виду. – Она не поняла почему, но почувствовала, что эта поправка необходима. Она сказала: – Заварю-ка я побольше чаю?

– Не возражаете, если я сначала займусь делом с Феликсом? Ему еще надо успеть вернуться в Лондон. По крайней мере, – сказал Корби, – я надеюсь, что он собирается вернуться.

Феликс Клоппер с достоинством поднялся с табурета:

– Как бы там ни было, я готов идти. Чай был восхитителен.

Эмма посмотрела им вслед, когда они поднимались по железной лестнице. Интересно, будет ли выставлен портрет Гиллиан, и если будет, то что Марк Хардич скажет по этому поводу?

Эмма удивилась бы, если бы это произошло. Корби сохранял портрет в тайне ото всех и вряд ли бы согласился выставить его на всеобщее обозрение. Но может быть, сейчас Феликс Клоппер спросит: «А тот портрет, который я видел, вы говорили, что он не для продажи. Он все еще у вас? Вы собираетесь его выставлять?»

Феликс может найти его, разглядывая холсты, стоящие у стены. Девушка со светлыми волосами, немного похожая на Эмму, и также соседка. Марк Хардич любил обеих. Но одна была золотая девушка, которую он любил раньше, а другая пробовала занять чужое место. «Почему бы мне не спросить Корби о картине?» – размышляла Эмма. Но нет, это не ее дело.

Они спускались по лестнице, неся холсты, и она поспешила открыть дверь.

– Ну как? – спросила она Клоппера.

Он кивнул и улыбнулся:

– Эти подойдут.

Мужчины в три захода перенесли картины. Они ходили через луг и ворота мимо «Милл-Хаус» к тому месту, где Феликс Клоппер, должно быть, оставил свой автомобиль. Панчи и Хамстер присоединились к ним, помогая переносить холсты.

Эмма стояла в дверном проеме мельницы, пока небольшая группа возвращалась к мельнице. Хамстер и Панчи попрощались и пошли к своим фургонам.

Феликс собирался забрать шляпу и пальто. Он выглядел довольным. В который раз он поблагодарил Эмму за чай и сказал, что рад был познакомиться с ней.

Он церемонно попрощался за руку с Корби, а тот сказал:

– Привет от меня Кэрол.

– Она просила передать вам наилучшие пожелания, – сказал Клоппер. – Моя жена, – объяснил он Эмме, чтобы она правильно поняла. – Корби должен привести вас к нам. Моя жена будет рада, и я уверен, вам понравится моя жена.

– Спасибо, так и будет, – пробормотала Эмма с напряженной улыбкой, в то время как Феликс Клоппер повернулся к Корби, собираясь точнее договориться о встрече.

Если ехать в Лондон, то это не кончится обедом или чаем. Посещение Кэрол и Феликса Клоппер грозило ночевкой у них. Она не могла себе этого позволить, но как объяснить отказ?

Корби тем временем сказал:

– Попросите, чтобы Кэрол дала Эмме кольцо. Вот размер. – Он написал его на конверте, и Феликс Клоппер сунул его в бумажник.

Итак, «Мой отец не слишком хорошо себя чувствует, я не люблю оставлять его одного». «Я подхватила грипп». Что угодно, только кроме слов: «Я влюблена в человека, который посчитает черным предательством, если я проведу ночь под одной крышей с Корби, независимо от того, как близко он будет находиться».

Вот главная причина, и, конечно, Корби знал это. «Почему ты не отказался? Почему не мог сказать, что слишком занят живописью, чтобы ходить по гостям? Это было бы хорошим оправданием», – обращалась она мысленно к Корби.

Они снова попрощались, и Феликс Клоппер зашагал, ссутулясь, через луг своей прыгающей походкой.

– Как он вам? – спросил Корби, наблюдая, как Феликс удаляется.

– Человек, который знает, чего хочет, – определила Эмма. Она отступила назад. «Стоя рядом с Корби и провожая гостя, – подумала она, – мы напоминаем семейную пару». – Кто он?

– Британец. Родился в Будапеште, но много лет назад уехал оттуда. – Корби задержался в дверях на несколько мгновений, в то время как Эмма пошла назад, в кухню. – Я думаю, что вам понравится Кэрол, – сказал он, присоединяясь к ней. – Она, вероятно, позвонит вам.

– Вы поставили меня в неловкое положение. Вы же знаете, что я не могу принять приглашение.

– Ну, ничего. – Он, оказывается, находил это забавным. – Для начала скажите Хардичу, что выходные проведете со мной.

– Думаю, сначала надо сказать Саре. Это скрасит ей жизнь.

– Как вас заставить поверить, что это скрасит и мою жизнь? – Он улыбнулся.

«Он не упустит возможности навредить Марку. Он использует меня как оружие, если получит шанс», – подумала Эмма.

– Вы приглашали меня на чай?

– Пожалуйста, мой цветочек. Присядьте.

Она села на табурет и стала наблюдать, как он достал два больших бифштекса из холодильника.

– Тяжеловато для чая… – заметила она.

– Не говорите мне, что вы на диете.

– Нет.

– Или это, или ничто. Я не люблю сдобного печенья.

Эмма пожала плечами:

– Продолжайте тогда, я всегда готова съесть бифштекс. – Поскольку он помещал их под грилем, она сказала: – Бет думает, что противоестественно, если мужчина готовит для себя. Она испекла бы вам пирог.

– Да, кстати, – сказал он решительно. – Вот и ваш отец сказал мне, что я вам должен. Ведь вы полдня чистили и убирали.

– Выхода не было: или уборка, или дать ключ Бет.

– Ни в коем случае! – резко сказал он и осмотрелся с хозяйским видом: – Что же вы сделали?

– Мужчины! – вздохнула Эмма. – Для начала я отполировала весь пол.

– Итак, вы это сделали. – Он ни за что не обратил бы внимания, если бы ему об этом не сказали. – Это, должно быть, отняло некоторую энергию. Что является нормой оплаты за работу?

Он имел в виду, конечно, не наличные. Он мог бы купить ей конфеты, подарить цветы. Она сказала:

– Как насчет моего портрета?

У него был цейтнот в связи с выставкой, но слова были сказаны, и он ответил:

– Я не пишу портреты.

Она заметила, обвиняя:

– А для Гиллиан писали.

Она не хотела говорить это. Оцепенев, она сидела на своем высоком табурете, чувствуя себя идиоткой. Трудно было сказать большую глупость. Зачем она это сказала? Корби смотрел на нее, и она думала: «Твой отец, должно быть, так же смотрел на людей. Такими же глазами, и так же трудно было догадаться, что у них нет никакого шанса. Прежде, чем он приговорит их. Судья висельников!»

Она залепетала:

– Феликс Клоппер сказал, что он видел портрет в последний раз, когда был здесь. Портрет девушки, немного похожей на меня, – портрет соседки, только со светлыми волосами.

– И вы хотите видеть его? – спросил Корби. Он говорил достаточно мягко, но во взгляде проскальзывала ярость. Или презрение. Или еще что-то. Чувствовалось, что он еле сдерживался.