—Сколько б ты здесь ни сидел, зайчатины тебе не видать.

Тогда лис прыгнул во тьму — гоп! — почти растворился в ней. И тут же лег на брюхо: по тропинке у тополя кто-то медленно шел ему навстречу. Маленькая тень двигалась пока что вдалеке и потому не грозила опасностью.

Лис лежа повернулся и тихо пополз, чтобы перерезать ей путь. На берегу рос маленький кустик, и Карак направился к нему, — ведь неведомый зверек непременно пройдет мимо.

«Это, конечно, Мяу», — разохотившись, облизнулся Карак, поскольку Мяу, домашняя кошка, среди лис считается большим лакомством.

Лисы, разумеется, не осмеливаются нападать на диких кошек, особенно на больших котов. Дикая кошка — сама шипящая молния, стальные пружины ее когтей бьют без промаха, и, польстившись’ на ее мясо, можно поплатиться глазом.

Мяу важно вышагивала по дорожке, отрясая с лапок росу; иногда она пропадала из виду, но это лиса не смущало: это кошка то и дело спускалась к воде, считая, что еще прыгают лягушки, которые уже крепко спали в тине.

Мяу была серая, с белым пятном на боку, признаком слабости. Дикие животные редко бывают белыми, а если белеют, то лишь к зиме, как, например, горностай, ведь белый цвет — страшный предатель. Мех у горностая летом коричневый, как опавшая листва, а зимой его белую шубку на снегу не видно. В голубиной стае ястреб прежде всего убивает белого голубя, и белый воробей никогда долго не живет: его без труда замечает перепелятник.

И Мяу тоже предало и погубило белое пятно.

Лис, напрягшись, точно натянутый лук, ждал ее у куста. Глаза у него были чуть прикрыты, — ведь они могли выдать его. И когда белое пятно мелькнуло возле засады, он напал на кошку. Но это не было для нее полной неожиданностью. То ли раньше времени шевельнулась травинка, то ли Карак задел ветку, но кошка успела приготовиться и со смертельной ненавистью вцепилась зубами в его морду.

— Мья-я, хр-р-р, — хрипела она.

И хотя Карак прижимал ее к земле, она молотила передними лапами, как цепом, и если бы не тьма, было бы видно, что морда у лиса вся в крови.

— Мяу-у-у, — прощалась кошка с жизнью и мышиным мясом. — Мяу, мяу-у-у, — и напоследок сомкнула острые зубы на носу у противника.

Лис нанес Мяу еще один удар, потом, вскочив на ноги, отбросил ее подальше, но тотчас побежал к ней, — ведь кошки, по мнению некоторых, необыкновенно живучи. Но Мяу уже окончательно затихла.

Сражение кончилось, и хотя Карак не сказал: «Я это запомню!» — мы можем не сомневаться, что в следующий раз, повстречавшись с кошкой, он будет осторожней, схватит ее иначе, ведь он инстинктивно запомнил свои ошибки. Сейчас он облизывает кровоточащий нос, трясет головой, уши у него все изодраны. С яростью смотрит он на распростертого врага и тихо фырчит, точно говоря:

— Да, эта схватка была неудачной, ничего тут не скажешь.

— Ку-у-вик, ку-у-вик, — протянула вдруг на ветке маленькая болотная сова, и Карак чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Чтоб тебя вши заели, — заворчал он на сову. — И ты взялась меня пугать?

— Ку-у-вик-вик, — любезно сказала она.— Пришел конец Мяу. Да, пришел ей конец.

— Иди-ка ты отсюда! — злобно проворчал лис.

— Вик-вик! — прокричала совушка, — у тебя, Карак, морда в крови, вся в крови. Мяу была ловкая, но все же ей пришел конец.

Лис раздраженно тряхнул головой.

— Скажи, с чего тебе вздумалось тут галдеть? Неужто ты не голодна?

Откинув назад косматую голову, маленькая совушка бросилась вниз и, покачиваясь, улетела, — ведь возле реки тихо, крадучись, шел человек. Спрятавшись в высокой траве, лис стоял настороже. Он ни за что не хотел бросить Мяу и чувствовал, что человек его не видит.

То и дело останавливаясь, по тропинке шел егерь Миклош. Он смотрел то на реку, то на луг. Луна начала всходить. На воде слегка колыхалась серебристая лунная дорожка, и свет луны блеснул и на шерсти Мяу.

«Что там белеет? — спросил сам себя егерь, но поскольку не мог ответить, подошел поближе. — А-а, это же кошка мельника. Что с ней стряслось? Утром погляжу, сейчас все равно ничего не видно. Кто-то притащил ее сюда. Неужто здесь бродит лисица? Ну, против лисицы есть одно средство. — Он вытащил из кармана носовой платок и прикрыл им кошку. — Вот так! Теперь пускай попробует приблизиться!»

И пошел к старому тополю; под ним, у излучины реки, на высоком берегу, можно посидеть, подремать немного, там надеялся он увидеть когда-нибудь огромную таинственную выдру, которая, судя по следам, ходит вокруг и губит рыбу, но только непонятно, где ее нора.

Егерь не раз то в задумчивости, то с раздражением изучал ее большие следы, которые нельзя спутать со следами никакого другого четвероногого, ведь у выдры, как и у утки, пять пальцев соединены плавательной перепонкой.

Миклош брел по берегу, то и дело посматривая по сторонам и радуясь, что светит луна, — ведь восходящая луна проложила по воде сверкающую дорожку, и если ее пересечет выдра…

Мерцающий лунный свет просачивается и в устье туннеля, и Лутра как раз собирается отправиться на охоту или рыбную ловлю, как захочется. Он нюхает воду, потом мягко и бесшумно ныряет под воду. Уши у него опущены, красивая шубка покрыта пузырьками воздуха. Выдра может долго находиться в воде и под водой, но мех у нее всегда остается сухим, а потому греет даже подо льдом, где через несколько минут остановилось бы сердце человека.

Лутра проплывает под мостиком лунных лучей, и, завидев его тень, в испуге всплывает на поверхность большая щука.

Егерь подходит к дереву и, заслышав всплеск, поворачивает голову, но видит лишь круги на воде.

«Рыба резвится», — думает он, но если бы он спросил щуку, она бы ему сказала, что рыбе сейчас не до игр. С выдрой шутки плохи.

Лутра не обращает внимания на щуку. Он давно уже понял, что возле норы рыбу ловить нельзя, нельзя оставлять следы. Ничего вокруг не должно выдавать его присутствия.

Противоположный берег илистый, топкий, и там, в тихом заливчике, растет невысокий камыш. Высунув нос из воды, Лутра принюхивается, потом, словно тень, ложится на тенистый ковер. Вдруг взгляд его останавливается на каком-то непривычном, постороннем предмете, — это ружье егеря, прислоненное к дереву. Ружейный ствол блестящей холодной линией перерезает кору старого тополя, и теперь уже Лутра видит под ним и лицо человека. Но поскольку никто и ничто не шевелится, не шевелится и выдра. Опасность всегда начинается с какого-нибудь движения. Слившись со мглой и тишиной, Лутра ощущает все, что происходит во мгле. Под ним тихо струится вода, а над ним начинает куриться туман.

Сейчас он следит за излучиной реки: там творится что-то странное. Оттуда бегут волны, точно плывет лодка, но он знает, что дело не в этом. Там шевельнулась какая-то большая рыба, всплеснула вода и вновь наступила тишина. Егерь и ружье его исчезли. Лутра выполз из тины и перевернувшись на спину плывет, не покидая тени, вниз по течению, потом сворачивает к тополю. Он лениво помахивает своим толстым хвостом и хотя не проявляет к астрономии никакого интереса, кажется, будто смотрит на звезды. Но на самом деле он почуял большого сома: о нем говорил сильный плеск в излучине, а такую огромную рыбу даже выдра обходит стороной. С ней лучше не связываться. Лутра еще не забыл своей прошлогодней схватки с сомом, который был значительно меньше. Он вцепился в сома неудачно, тот увлек его на каменистое дно и там сбросил с себя, как жалкую вошь. Ему тогда небо с овчинку показалось, и он до сих пор помнит о своей неудаче.

Егерь же не боялся сома. Он перестал выслеживать выдру и пошел посмотреть, где разбойничает сом, чтобы утром рассказать о нем рыбакам.

Луна уже поднялась высоко над деревьями. Лутра нырнул и направился к бухточке, где тихо струилась вода и рос невысокий камыш, — ведь рыба любит прятаться в траве. Но это знали и щуки, которые охотились там на мирных лещей и карпов.

Хотя щука застыла, став похожей на корягу, Лутру ей не удалось обмануть. Опустившись, как бесплотная тень, он снизу схватил рыбу, которая даже не слишком билась. Когда он вытащил ее на берег, она ударила разок-другой хвостом и навеки затихла. Лутра торопливо, отрывая от хребта, ел щучье мясо, но то и дело поднимал голову и прислушивался. Ветра не было, никакой запах не доносился, но на лугу как будто что-то шевелилось, и потому, лишь наполовину насытившись, он бросил щуку. Потом спустился в воду и поплыл.