Они вытащили со дна сундука, окованного медными листами, дубовый ларец в виде дикой утки со сдвигающейся на бок спинкой с сидящим на ней утенком, и долго копались в груде колец, перстней цепочек и подвесок с драгоценными каменьями. Мелодичный звон заполнял пространство, заставляя вспоминать те давние дни, наполненные любовью и тревогой. В хате никого не было, сыновья с утра отправились нести службу на кордоне, а девки Аннушка с Марьюшкой невестились на улице. Но сколько супруги ни перебирали сокровища, ничего похожего на искомое среди них не находилось. То же самое ждало их, когда они открыли ореховую шкатулку, затем снова дубовую.

Объемистые коробки стояли на пачках с деньгами, придавливая их ко дну сундука. Даргану было неприятно сознавать, что семья владеет богатствами, вложить которые в дело не представлялось возможным. Не раз он ловил на себе пристальные взгляды супруги и каждый раз отводил глаза в сторону. Сотник не мог ответить на вопрос, почему сокровища пропадают без дела, как не желал категорически покидать родные края. Он не представлял себя без казачьего уклада жизни, без стройных свечей раин, без бурного течения непокорного Терека с таким же народом, населявшим его берега.

Сложив драгоценности на место и закрыв крышку сундука, Дарган прошел в горницу и опустился на лавку. Рядом присела Софьюшка.

— Если бы я знала, как выглядит ожерелье, то я бы постаралась вспомнить, может быть, оно было в числе тех золотых изделий, которые я отнесла на продажу богатым людям во Франции, — она медленно провела рукой по закрытому волосами лбу.

— Скорее всего, так оно и получилось, — согласился казак. — Тогда мы спешили избавиться от сокровищ, иначе нас поймали бы и сдали в комендатуру. И не сидели бы мы сейчас здесь, не рассуждали бы о жизни. Вообще ничего бы не было.

— Но про бриллиант величиной с детскую голову, имеющий глубокий синий цвет, я могу сказать точно — подобных камней не было среди добытых нами драгоценностей.

— Значит, кровник Муса дал абрекам неверные сведения. Когда настанет время, придется ему не только ногу, но и язык укоротить.

— Думаю, здесь ты прав полностью, — согласилась с мужем Софьюшка, набожность и великодушие которой тоже имели свои пределы.

Она снова загремела чугунками, так как время незаметно подошло к ужину.

Дарган встал и пошел готовить лошадь для поездки к сыновьям на кордон. Сытый кабардинец прядал стоячими ушами, помахивал подвязанным хвостом. Сотник вывел его из конюшни на баз, огладил крутые бока. Позванивала наборная уздечка с серебряными бляхами, которую казак привез в родную станицу еще с Отечественной войны. Не изменял себе Дарган и с выбором породы коней, за это время успев заменить уже пятого по счету кабардинца.

Он сунул в губы жеребца-трехлетки подсоленную хлебную корку, другой рукой похлопал его по холке, и вдруг под пальцами сотника перекатился шершавый шарик, вплетенный в гриву. Дарган замер, словно его опалило молнией, затем поспешно разгреб жесткие волосы, нащупал оберег размером чуть больше голубиного яйца, закаменевший от грязи, конского пота и дорожной пыли. Старели и погибали в битвах кони, а казак срезал талисман и вплетал его в гриву очередного скакуна. Для него он стал настоящим заговоренным амулетом, пусть языческим, над которым любила подшучивать Софьюшка. Но без оберега сотник в седло не залезал.

Выдернув из ножен кинжал, Дарган расцарапал боковину яйца до серебряной оплетки, затем ковырнул концом клинка одну из ячеек, потом вторую, третью. Из глубины камня вырвалось глубокое синее пламя и ополоснуло бородатое лицо казака неземным свечением, принудив его невольно загородиться ладонью.

Сотник вскинул голову, слепым взором уставился перед собой.

— Не может быть! — воскликнул он, сглотнул разом набежавшую слюну и приподнял широкие плечи. — Там же с детскую голову, а тут с алычину… С ядреную.

На высокое крыльцо вышла Софьюшка, вытерев ладони о концы фартука, бросила пристальный взгляд в сторону мужа и сразу опустила руки вдоль тела.

— Нашел, — с утвердительными нотами в голосе сказала она и переступила по ступенькам крыльца. — Это тот самый камень, который ты прозвал оберегом.

— А разговор идет о другом, который с голову нашего последнего внука, — ощерился на супругу Дарган. — Что ты несешь, когда это навозное яйцо величиной с недозрелую алычину.

— Чтобы ты знал, бриллиантов величиной с детскую голову просто не бывает.

Софьюшка упорно приближалась к мужу, она уже протянула подрагивающие пальцы к холке скакуна, но казак грудью встал на защиту своей собственности.

— Если этот бриллиант из королевской короны, то пусть он теперь попляшет на холке моего коня, — сотник похлопал кабардинца ладонью по выгнутой шее и добавил с усмешкой в голосе: — Больше те французские короли с петухами на хоругвях никогда не вознесутся выше двуглавых российских орлов.

— Ты меня обижаешь, — с укором воззрилась на супруга Софьюшка. — Я французская женщина и тоже отношусь к нации, всего-навсего вовремя одернутой русскими.

— Ты моя жена, — небрежно отмахнулся Дарган. — А у казацких жен национальностей не бывает.

— Но этому бриллианту место в роскошных королевских покоях, — с растерянной улыбкой произнесла женщина. — Я считаю, что нам лучше избавиться от всех наших драгоценностей, тем более что абреки прознали про это, а мы уже заплатили за них кровавую цену. Разбойники никогда теперь не оставят нас в покое, ты это понимаешь?

— Мы еще посмотрим, кто кого оставит живым и кого первым пустят в распыл. В тот раз из горцев никто не ушел, — набычился Дарган. — И кровника Мусу, этого вонючего наводчика, ждет то же самое.

— Хорошо, Дарган, бог с ним, с остальным золотом, но сейчас я умоляю тебя быть благоразумным. Сокровищу, которое сейчас у тебя в руках, нет цены. Оно должно радовать взоры всех людей на земле.

— Значит, не пришло ему еще время, — сказал как отрезал казак.

Солнце начало скатываться к горизонту и заметно краснеть. Всадник, скакавший по пыльной дороге на сером в яблоках рысаке, выскочил на пригорок, огляделся вокруг и, потянув за уздечку, завернул коня в небольшую березовую рощу. Холеный скакун всхрапнул, норовисто тряхнул выгнутой шеей, но воли хозяина ослушаться не посмел. Задевая ветви деревьев широкополой шляпой, кавалер проехал на крохотную полянку и спрыгнул с седла в высокую траву. Городок Обревиль, в который он спешил, находился в полутора лье от этого места, и прежде чем приехать туда, Буало хотел привести в порядок клубок мыслей, спутанный в голове. Накрутив конец уздечки на толстый сук, путник снял сумку с дорожными вещами, притороченную за седлом, бросил ее под дерево и прилег на траву сам.

Одет он был по-прежнему в кожаную безрукавку, из-под которой виднелась рубашка с отложным воротником и широкими рукавами, в свободного покроя брюки, заправленные в ботфорты с отворотами. На его шее так же переливалась золотым ручейком массивная цепь, а на среднем пальце левой руки играл радугой бриллиантовый перстень. Но теперь к шпаге и пистолету за широким кожаным поясом прибавился еще один, армейский пистолет, а сбоку седла виднелся ствол ружья, притороченного к нему.