— Все нормально, отличные ребята, все понимают. Комбат-молодец, у нас учился, в Ташкенте!

— Что он будет делать? Какой у него приказ? — переспросил Бронежилет.

— Им приказано идти с нами и действовать вместе. Мы идем впереди, они — за нами. Двигаем! Замполит, снова замыкаешь с пулеметчиком и санинструктором. Смотри только не уйди к «зеленым», а то обратно не примем.

— А ты меня еще раз с «духами» не попутай.

Вот так, опять на марше в хвосте. Да еще ночью. Самое главное — с ослабевшими солдатами не отстать и не потеряться. Прохладная ночь радовала душу, и идти было легко и более-менее приятно. Если только может быть приятным марш по горной местности с полной выкладкой.

Еще до первых лучей восходящего солнца мы вернулись на ту же точку, откуда весь предыдущий день топали по горам. Здесь ничего не изменилось. Пустые банки по всем склонам, запах человеческого кала и мочи. Хорошо бы в темноте не наступить на кучу дерьма, своеобразные мины-ловушки вокруг позиций. К этим минам на ночь добавляем сигнальные мины. После проверки укрытий саперами (настоящих мин нет), можно спать. Блаженство.

Завтрак. Баночка с компотом, еще меньших размеров баночка со свининой, сухарь, галета, кружка чая. Те, кто курят, закурили. У кого есть сигарета — сигарету, у кого нет целой сигареты — курит окурок или «бычок», свой или чужой. Если дадут. Какое счастье быть некурящим. Смешно и одновременно грустно наблюдать, как боец-связист нашел несколько совсем мелких-мелких окурков, распотрошил их, собрал в кучку и свернул из газетки самокрутку. В роте некурящих мало. Я, Острогин, Степа — санинструктор и Витька Свекольников. Все остальные мучаются и страдают. Страдают оттого, что курят всякую дрянь и часто. На марше дымят, на привалах дымят, а когда лежат на горе, так от безделья курят почти каждые пятнадцать минут. Закурят и тоскуют по дому, задумчивые и печальные. Как старики на завалинке в деревне.

В ущелье вошла разведрота, и афганцы, весело помахав нам на прощанье, спустились к ним.

Вскоре все скрылись в ущелье, ушли в кишлак вправо по ручью, туда, где находилось большое скопление домов, которые мы не проверяли.

Через час из-за горной гряды показались дымы. Что-то подожгли, очень хорошо горело. Вскоре раздались выстрелы, взрывы.

Серега вдруг выскочил из «эСПСа» и, громко матерясь, начал командовать. Я подбежал к нему.

— Что случилось?

— Беда с разведкой! Засада! У них куча раненых. Берем НСВ и ПК, санинструктора, твой взвод. Тебя, само собой. Товарищ капитан, вы ротой покомандуете без меня? — это уже Бронежилету.

— Покомандую. А надо ли самому, может, замполита хватит с командиром ГПВ?

— Нет, не хватит. Я там нужнее. Опыт — великое дело! На сборы — три минуты, брать только боеприпасы и воду.

Вниз, вверх — и мы оседлали гребень. Пулеметы установлены, «Утес» собран. Взводный Голубев зарядил его и стал прицеливаться. На противоположном склоне вокруг пещеры лежали раненые разведчики. Из пещеры велась стрельба. Разведка была зажата так, что голову не поднять. Скальная стена нависала над ущельем, узкая тропка стелилась вплотную к ней. Раненых не вытащишь. Ведь стрелял «дух» и вправо, и влево. Просто беда!

— Пулеметам — огонь по всем дырам: непонятно, откуда он бьет. Автоматчику, снайперу — всем огонь! Огонь! — зло орал Грошиков.

Бешеный огонь заставил «духа» или «духов» заткнуться и затихнуть.

— Разведка, что у вас? — запросил по связи Сергей.

— Засада! — ответил Галеев.

— Это я вижу, как дела?

— Шестеро ранено, один убит. Прижали нас на тропе. Головы не поднять. Видите: две щели в камнях?

— Видим.

— Вот оттуда «дух» и бьет. Он стоит, обложен камнями — достать тяжело. Прикройте нас пулеметным огнем, сейчас взводный по верхнему козырьку подползет, тогда прекратите стрельбу. Турецкий бросит гранату сверху, только так можно «духа» достать. Не зацепите Петра.

Мы принялись стрелять, не жалея патронов. Пулеметы били по расщелинам очень точно, но, несмотря на наш бешеный огонь, афганец продолжал «огрызаться».

Я посмотрел в бинокль: взводный подползал по каменному козырьку все ближе и ближе.

— Прекратить стрельбу! — заорал Серега.

Петя подполз совсем близко и бросил в пещерку одну за другой две гранаты. Бах, бах!!! Солдаты подбежали к пещере и снизу за ноги потянули стрелка. Вытащить никак не получалось. Наконец выдернули и давай его пинать. До нас доносились мат и дикие вопли солдат и мятежника.

Удивительно, но он, несмотря на множество ранений, был еще жив. Два разведчика, матерясь, распороли афганцу живот ножами и бросили тело в ущелье. Эхо донесло что-то гортанное нечленораздельное.

Взяв санинструктора и пехоту, мы отправились вниз, сверху нас прикрывали пулеметы. Один взводный и шесть солдат были серьезно ранены. Перевязали их наспех и потащили наверх на площадку. Пещера, где засел мятежник, оказалась складом, а он его охранником — смертником. Из склада вынесли более сотни реактивных снарядов и множество выстрелов к гранатометам, патроны, мины. Саперы все это добро перед отходом подорвали, когда все уже вернулись на хребет. Прилетевший вертолет забрал погибшего и раненых. Разведчики заняли площадку, а мы обнялись на прощание и ушли обратно к себе. Весь вечер, пока не заснул, перед глазами стояли израненные тела разведчиков и окровавленный афганец, звереющие солдаты, кромсавшие тело столько бед принесшего врага.

Утром роту с площадки сняли вертолеты. Вот и все, возвращаемся в полк. Броня ждет команды начать движение, выстроившись в ротные колонны.

Полк стоял вдоль речушки, протекающей в зарослях кустарника. Я подошел к пологому берегу помыть руки. Разулся и, блаженствуя, подержал ноги в мутной грязной воде. Грязной, но прохладной. Приятно. Огляделся вокруг: на том берегу — и справа, и слева — стояли афганцы и поили скот, женщины полоскали белье, мылись. На нашем берегу солдаты умывались, стирали носки, портянки. И то, что сверху по течению воду пили овцы, нисколько не смущало женщин, невозмутимо стирающих белье.

Я вернулся к машинам, офицеры и прапорщики роты стояли кружком и о чем-то оживленно беседовали, громко смеялись.

— Над чем ржем, отцы-командиры? — предчувствуя, что надо мной, поинтересовался я у толпы.

— Над тем, как ты саблю трофейную сломал, — ответил взводный Эдик.

— Вот смеху-то было бы, если бы тупой Бронежилет нас там завалил.

— Это точно. Тебе нужно держаться подальше от Грошикова, — улыбнулся Острогин.

— Насколько подальше? На дальность прямого выстрела из АКМ или на пушечный выстрел?

— Ну, что-то близкое к пушечному выстрелу. Главное, чтоб он по ошибке вертушки не навел. Ха-ха, — засмеялся командир ГПВ, — ему еще полгода служить, так что все это время ты в зоне повышенного риска.

— Да, уж точно! Он в меня стреляет чаще, чем «духи»!

— Эй, солдат, — окликнул Эдуард Свекольникова, — водички принеси. Бегом!

Довольно неприятный тип этот Эдик. Грубый и хамоватый с солдатами, наглый и надменный с офицерами. Ярко выраженный карьерист, по трупам пойдет. Здоровый, как буйвол, с широким торсом и мощными руками. «Супермен» хренов.

Солдатик очень быстро вернулся с фляжкой и протянул ее командиру взвода. Грымов сделал три больших глотка и сморщился. Передал фляжку Острогину, Серега взял ее и собрался было глотнуть. Но не успел.

— Витька! А ты откуда воду принес? Не из речки случайно? — заорал на него я.

— Из речки, — глупо улыбнулся солдат.

— Н-да, там ты видел, какая вода течет?

Острогин с фляжкой в руке молча и тупо смотрел на бойца.

— Видел, — ответил чумазый Свекольников.

— Ну, какая она? — спросил Сергей угрожающе.

— Грязная…

— А какого же черта ты ее набрал и пить даешь? Эдик, в речке той и ноги моют бойцы, и носки стирают, а местные скотину поят и белье стирают. Сплошной гепатит с холерой вперемешку.

Эдик мгновенно стал белый, как мел.

— Убью! Убью, гад такой!

Солдата как ветром сдуло, от греха подальше.