— Да! Когда на партучет в дивизию поедете, тогда и возьмете, — поддержал заменщик Миколы.

— Да там водка, — вздохнул Колян.

— И у тебя тоже? — спросил Алексеев, с надеждой глядя на меня.

— Ну да! По пузырю!

— Не выжрали? Молодцы! Орлы! Ну, это другой разговор. Сейчас транспорт организуем!

Через полчаса мы тряслись в клубной машине с пухлым начальником клуба, который мчался за своей заменой на пересылку и при этом возмущался:

— Представляете! Неделю лежит себе на койке и в ус не дует, а я тут извожусь! Парится. Я ему сейчас устрою веселую жизнь!

На пересылке мы забрали свои чемоданы, послали подальше прапора-коменданта, который попытался продолжить нас поучать на примере своего огромного боевого «пересылочного» опыта.

Два капитана бродили в обнимку вокруг машины, и один был счастлив, а другой — несколько смущен и растерян.

— Сергей! Стол ждет! Представляете, лейтенанты, мы с ним в одном батальоне учились!

— Меня, кстати, Володей зовут.. Старый начальник клуба.

— Сергей. Начальник клуба, новый. Из ЛенВО прибыл, а вы откуда? — спросил худощавый капитан в очках.

— Я из ТуркВО, а Микола из Прикарпатского, вчера прилетели. Познакомились, поздоровались и в машину. Машина обратно не ехала, а летела!

— Никифор, — позвал меня Микола. — Я одну бутылку достану, а вторую с ротным надо будет выпить.

— Конечно. Так и говорим, что у нас всего по одной, а то парни с боевых действий придут, а мы с тобой пустые.

— Интересно, а почем тут спиртное и есть ли оно вообще? — задумчиво произнес Коля.

К нашему приезду застолье уже началось, и мест почти не было.

— Ребята! Скорей сюда, по правую руку. Мы вас уже ни на шаг от себя, чтоб не украли.

Все пьяно заржали.

Водка из чемоданов под крики «Ура!» перекочевала на стол. За столом таких приезжих, как мы, было еще пятеро: начальник клуба, два взводных из роты Миколы, новый командир разведроты и минометчик.

Участниками застолья оказались зам. начальника штаба полка, который в штабе поучал нас насчет сухого закона на войне, строевик и много незнакомых офицеров. Сидели пара помятых теток, какие-то гражданские личности.

Все орали что-то друг другу, чокались, пили, курили.

В течение первого часа все было более-менее организованно, а потом начался полный хаос. Ветераны поучали нас, как жить. С нами кто-то знакомился, кто-то что-то говорил. Шум, гам, сигаретный дым клубился под потолком. Неожиданно заорал японский магнитофон, и все перешло в пьяную анархию.

— Танцы, — завопил кто-то нетрезвым голосом.

Танцы! Громко сказано, ведь они, эти дикие пляски, танцы напоминали отдаленно. Столы совсем уже захламились пустыми бутылками, банками и окурками в тарелках, недоеденными кусками.

— Полк пришел! — раздался истошный вопль из дверного проема. -Ура!!!

Стулья с громким стуком полетели на пол, и все бросились на улицу. Ночной воздух был наполнен клубящейся пылью, стелившейся над расположением полка. Могуче лязгали гусеницы боевой техники, стоял непрерывный рев двигателей. Техника шла краем полка, где-то вдалеке, и за пылью была не видна.

Все куда-то убежали, а на крыльце остались лишь мы, те, кто был в зеленых форменных рубашках — новички. Ребята нервно курили. Я отправился в казарму знакомиться с ротой.

Через некоторое время в пустую казарму, по которой я бродил, (казарму роты мне показали по дороге к общежитию, поэтому я знал, где она находится) ввалились несколько грязных пыльных солдат, обвешанных оружием, боеприпасами, вещами. Они уставились на меня как на «марсианина» и, обойдя стороной, водрузили все свое имущество возле коек. Принялись что-то обсуждать.

Откуда-то прибежал маленький прапорщик-армянин и, разоравшись, послал всех прочь. Солдаты начали носить оружие в оружейку, вещи — в каптерку, а бойцы все прибывали. Разгрузившись, они сели по кругу и принялись ужинать.

Кровати были аккуратно заправлены, но без наволочек и простыней. И только на двух были наволочки. Я подошел ближе и увидел на каждой койке фотографии в траурных рамках, а на белых простынях, завернутых уголком, букеты цветов.

Прапорщик спросил:

— Вы кто у нас будете, товарищ лейтенант?

Я ему объяснил, что я новый зам. командира роты по политчасти. Мы пожали друг другу руки.

— Старшина! Это кто? Что случилось? — обратился я с вопросом.

— Ширков и Спица, наводчик-оператор и механик БМП. В прошлом рейде погибли. На Панджшер ходили. Броня сопровождала колонну «наливняков», погибли геройски. Гранатометчики из «зеленки» расстреляли, пять пробоин в бортах. Механик выполз без ног и умер в госпитале, а наводчик вел огонь из горящей машины и стрелял, пока не взорвалась башня. По полгода всего прослужили в части, весной пришли. Первые потери в этом году в роте.

Старшина вздохнул и нервно постучал по ладони плеткой.

— Новый ротный пришел из дорожного охранного батальона, принес несчастье. Фамилия предыдущего командира — Беда, но он был очень даже везучим. Из-за баб погорел — сняли. Мои слова командиру роты не передавай. Его, правда, во время обстрела не было, пехота сидела вся в горах, а на броне только техник и экипажи, отстреливаться некому.

— И часто такое? — кивнул я в сторону фотографий.

— В батальоне вообще-то часто, а в роте у нас нет. Рота счастливая, умелая. Будем надеяться, что и тебе повезет.

К казарме шли офицеры, и старшина побежал им навстречу. Доложил и кивнул на меня, объяснил, кто я и зачем прибыл.

Среди всех выделялся высокий рыжеволосый капитан, он что-то выговаривал двум лейтенантам. Они хмуро взглянули на меня, и я представился.

— Ну, что ж, уже хорошо! Будет кому с солдатами заниматься и мероприятия проводить, а то все без зама. У твоего предшественника одна замена была на уме, да как барахло скупать, — и он хмуро продолжил:

— А я вот хоть и заменщик, а все в рейды хожу с чокнутым контуженым замом и взводным — «зеленым» лейтенантом. Итак, сейчас быстро знакомимся, укладываешь солдат, завтра на подъем подойдешь, старшине поможешь. Я — Кавун Иван. С остальными знакомься. Прапорщик Федарович, прапорщик Голубев, лейтенант Острогин Сергей. Ну, пока все разговоры отложим. До завтра!

Офицеры, о чем-то переругиваясь, ушли спать, старшина провел проверку, и солдаты захрапели. Был второй час ночи. В казарме клубилась пыль, стоял тяжелый запах пота и грязи. Уныло я побрел в общежитие. Было пусто. Все куда-то убежали. С трудом нашел себе свободную койку, лег и утонул в глубоком сне.

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь щели в светомаскировке окон. На моих часах было уже время подъема, и я пошел в казарму. Вид у меня был довольно помятый. Брюки помялись, сапоги пропылились, рубашка пропотела, на щеках щетина двух дней (побриться нечем). В общем, даже в зеркало смотреть не было желания. Мне было неуютно, но больше всего угнетала неопределенность. Вещи не разобраны — места нет, ходишь в рубашке как зеленый попугай среди нормально одетых, а я так не люблю выделяться, бросаться в глаза.

Обитатели казармы еще храпели, в том числе и дневальные, я ушел в каптерку к старшине и разбудил его. Взглянув на часы, он с визгом выскочил в коридор и начал орать на бойцов, стоящих в наряде по роте.

Сержантов эти крики и вопли разбудили и завели, они принялись поднимать подчиненных и тоже орать.

Постепенно началась утренняя суета с одеваниями, умываниями, заправкой постелей.

Казарма представляла собой щитовое строение с открытым спальным помещением, оружейной комнатой у входа, тут же находились канцелярия, каптерки, бытовка, умывальник. В конце казармы за спальным помещением — ленинская комната! Ну и ну. И тут плакаты, планшеты, портреты. Я думал, что все будет по-походному, чисто символически, а тут все стационарно сделано — капитально! Мороки будет… Не ожидал, не ожидал.