Что-то нарушило монотонность зеленовато-желтой степи — вон там, впереди справа. Не сбавляя скорости, Женька изменил курс и двинулся к неясному пятну на низком холме. Он пересек мелкую, едва текущую среди камней речку и начал подниматься на склон.

То, что этот мир населен, он понял давно: несколько раз он видел на горизонте группы каких-то крупных животных, но рассмотреть их на таком расстоянии не смог. Собственно говоря, это был далеко не первый мир, в который он попал, и везде были люди. Должны быть и здесь…

Что-что, а читать следы Женька умел. Умел задолго до того, как попал в мир Николая и научился просто читать. Он пошел вперед широкими зигзагами от границы паводковых вод внизу к вершине холма, где на голых камнях почти ничего не было видно.

Это была стоянка или покинутый лагерь охотников: большое кострище на вытоптанной площадке, раздробленные кости животных, низкое широкое жилище — полуземлянка, когда-то, наверное, накрытая шкурами. Собирать и рассматривать осколки кремня Женька не стал — тут все ясно: каменный век, чем же еще им скоблить и резать? А вот кладбище, расположенное в соседней ложбине, изучил внимательно: большинство останков детские, взрослых не много, но почти все имеют повреждения — проломленные черепа, переломы костей рук или ног. Он даже затосковал на минуту: повеяло чем-то знакомым, вспомнился родной Поселок на берегу большой реки, побои, драки и извечный, неистребимый голод. Да, там люди тоже редко умирали от старости.

А куда теперь двигаться? Он осмотрелся и подумал, что, пожалуй, вон туда. Чутье, интуиция подсказывали, что людей он встретит, скорее всего, именно там — впереди.

Дах перестал орать, успокоился. Он почувствовал наконец холод ветра и тяжесть чужих взглядов. Люди смотрели теперь на него, и Дах знал, чего они ждут. Он — вожак человечьей стаи, он повел их за большой добычей, они много дней почти не ели и мало спали. Трое погибли, но мамонт больше не встанет. Теперь нужно подойти и добить его. Лучше подождать — сейчас это слишком опасно. К утру Вожак, наверное, умрет сам, но доживет ли тогда до утра Дах? Ведь мамонт убил только двоих людей, а третьего — он, Дах! Он убил его, чтобы заставить остальных идти дальше. Теперь эти остальные смотрят на него и ждут поступка — поступка вождя. Только Рам, гад, опустил глаза, но ему не обмануть Даха!

— Рам, брось камень! Я сказал: подойди и брось камень!

Казалось, люди перестали дышать: сейчас Рам откажется, и Дах убьет его. А потом еще кого-нибудь.

Рам не отказался: покорно опустив плечи, не поднимая глаз, он стал выковыривать ногой небольшой гранитный валун. Потом прижал камень к груди и побрел вниз, обходя мамонта по широкой дуге так, чтобы подойти со спины.

Камень глухо стукнул в заросший бурой шерстью бок и скатился на землю. Кажется, ничего… Или вздрогнула огромная туша, почувствовала удар? Нет, это ветер шевелит длинную свалявшуюся шерсть. Все: он, Рам, сделал свое дело, можно повернуться и бежать назад к людям.

Дах забрал у молодых свое копье — тяжелое копье вождя. Оно сделано из тонкого прямого ствола сухостойной лиственницы с массивным кремневым наконечником на конце. Его не сможет метнуть далеко Даже самый сильный мужчина — оно не для этого.

Он сжимал отполированное до блеска древко и смотрел, как возвращается Рам: «Этот не испугался! Или боится меня больше, чем мамонта? Не важно: я все равно убью его — убью сегодня вечером или, может быть, завтра. А сейчас…»

— Разводите огонь! Я иду!

Трое совсем молодых парней испуганно переглянулись: «Разве можно зажигать костер, если охота еще не закончена?» Дах шагнул к одному из них и сильно толкнул в грудь:

— Ты понял?! Я буду есть жареное мясо!

Парни засуетились, выбирая место для костра, стали собирать растопку.

«Ну, все: больше оттягивать некуда», — понял Дах, поудобней перехватил копье и пошел вниз, к огромной туше, бурым холмом возвышающейся среди кустов. Он никогда не делал этого раньше, но знал, что от него требуется: ударить вон туда, под ухо. Для этого нужно или подойти с той стороны, где ноги и хобот, или влезть на тушу и бить сверху. Дах выбрал последнее, но прыгать не решился. Он прислонил копье, ухватился за длинную спутанную шерсть, осторожно вскарабкался и встал ногами на теплый неподвижный бок. Потом втащил наверх копье, примерился, коротко размахнулся и ударил.

Вздрогнула теплая плоть под ногами, дернулся могучий хобот и… остался лежать неподвижно. А Дах давил и давил, загоняя обколотый кремень все глубже и глубже в череп того, кто раньше был Вожаком Стада: «Уай-йа-а-а! Ты больше не встанешь!»

Женька отполз за валун, возле которого лежал, спустился в ложбинку и начал разминаться — наносить невидимому противнику серии ударов руками и ногами. Вскоре ветер принес от ручья новый запах. «Это, наверное, охотники разожгли костер, — догадался он. — Хорошего зверя они добыли: вряд ли у старого мамонта нежное вкусное мясо, зато его много и хватит надолго».

Рот наполнился слюной, захотелось есть. Приятных воспоминаний из детства у Женьки было очень мало, и среди них одно из самых ярких — это вкус полусырого, несоленого, волокнистого мяса, которое можно отрезать и глотать, отрезать и глотать! И знать, что никто не отнимет, что его много, что завтра тоже будет! Он бы и сейчас с удовольствием отведал мамонтятины, но не сомневался, что местные угощать его не станут — попытаются убить или прогнать. Пришлось рыться в собственном мешке в поисках завалявшейся шоколадки.

И вдруг… Женька не увидел и не услышал ничего нового, но отчетливо ощутил чье-то внимание, направленное на него: кажется, он прошляпил!

Они появились бесшумно: заросшие лица, грубо раскрашенные бурыми и черными полосами, одежда из поношенных, потертых шкур, копья и длинные составные луки, изготовленные для стрельбы оперенными стрелами с кремневыми наконечниками. Их значительно больше, чем тех, кто наслаждается мясом в соседнем ручье. Одеты те и другие почти одинаково, но ноги у этих до середины икр прикрывают штаны, точнее штанины, подвязанные ремешками к поясу.

Демонстрируя свое миролюбие, Женька присел на корточки спиной к валуну. Он пытался одновременно следить за руками всех, кто к нему приближался, чтобы успеть увернуться от копья или стрелы. Все-таки он сильно размяк в мире Николая, где очень многому научился, но почти никогда не дрался всерьез, насмерть. Они тихо заговорили, и Женька с облегчением почувствовал, что почти понимает их — не зря Вар-ка так долго мучил его лингвотренингом!

— Это не дух, он похож на человека!

— Это не человек. Ты видел, как он танцует? На нем нет ни одного тотемного знака!

— Может, он рагг? На них тоже нет знаков.

«Ага: они пытаются меня идентифицировать. Уже ясно, что в их мире есть духи, животные, люди — это они сами — и те, кто не животное и не человек, то есть не настоящий человек. Что ж, так и должно быть».

— Нет, дикие не такие. Они все здесь, а их детеныши и самки на стоянке в верховьях.

— Тогда это, наверное, душа мамонта, которого убили дикие. Пусть скажет Йиом, он же вечно крутится возле шамана. Эй, парень, ты сожрал вчера лучший кусок! Говори, что делать?

— Я… Я не знаю. Наверное, надо сказать заклинание и пустить в него волшебную стрелу.

— Этой вашей стрелой и зайца не убьешь! Давай ее сюда и говори заклинание. Если этот дух, или кто он там, нас накажет, ты будешь до конца жизни глодать только кости!

«Ну, и гад же этот кривоносый! Засветить ему камнем промеж глаз? Далековато… — Женька присмотрел подходящий камень возле руки, прикинул, куда будет прорываться, если начнется драка. — Уж как-нибудь, не впервой же…»

Йиом что-то забормотал, а кривоносый наложил длинную стрелу с красным древком и выстрелил. Стрела и правда была какая-то ритуальная: летела она медленно и криво. Женька понял, что в него не попадут, и остался сидеть неподвижно.

Стрела слабо воткнулась в землю, и плохо закрепленный наконечник отвалился. Люди молчали, не зная, что делать дальше. Потом прозвучал чей-то негромкий голос: