Постепенно воздух стал влажным и теплым. Под догами захлюпало, возник и окреп целый букет новых запахов, среди которых доминировал, пожалуй, запах сероводорода, который трудно с чем-то спутать. За очередным поворотом Николай чуть не наступил в большую корытообразную лужу, в которой с блаженной улыбкой лежал совершенно голый коротышка. Метров через пять обнаружилось еще одно занятое корыто, потом еще одно. У первого же пустого корыта шедший впереди человечек остановился и стал развязывать ремни на сапогах. По всей видимости, следующая свободная ниша предназначалась ему, Николаю.
Для рук вода показалась горячей, а для тела — в самый раз. Николай вытянулся, позволяя воде течь через грудь, и попытался расслабиться.
Он лежал и смотрел на низкий потолок до тех пор, пока не послышались тихие шлепки босых ног и приглушенный говор. Женщины шли вереницей по коридору. Они были обнажены, острижены «под ноль" и очень похожи друг на друга — маленькие и крепкие. Та, что залезла в ванну к Николаю, вряд ли переросла сто сорок сантиметров, а ее груди напоминали слегка спущенные теннисные мячики. Ей хватило нескольких движений руками, чтобы у Николая научный интерес к происходящему сменился совсем другим интересом. Довольно воркуя, женщина заинтересованно и нежно, как большую ценность, ощупала восставшую плоть и, пристроившись сверху, медленно, как будто боялась сломать, ввела её в себя.
Его, конечно, надолго не хватило. Женщина блаженно застонала и легла ему на грудь. Она что-то лопотала некоторое время, а потом выбралась из воды и ушла. Николай собрался уже вылезать из каменной ванны, когда появилась другая. Ее бедра были чуть шире, а грудь крупнее. Процесс повторился, хотя, конечно, был более длительным. Когда ушла и она, Николай решил немного понежиться в одиночестве, может быть, даже вздремнуть… Ему не дали: вместе с ним в теплом корыте оказалось сразу две женщины — тонкая хрупкая девочка с едва наметившейся грудью и вполне зрелая матрона с развитыми бедрами и бюстом. Они занялись Николаем в четыре руки и четыре ноги. Похоже, предшествующее было лишь разминкой! Та, что постарше, обнаружила удивительное знание мужских эрогенных зон, даже тех, о которых Николай и не подозревал. А молодая от нее не отставала…
Когда и они ушли, вылезать из воды уже не было ни сил, ни желания. Он чувствовал себя пустым и выжатым, словно тюбик из-под зубной пасты.
Видимо, он задремал, голова сползла слишком низко, и вода попала в нос. Николай закашлялся и открыл глаза. Перед ним на коленях стояла очередная голышка и протягивала на узкой ладони маленький серый шарик. Николай потянулся губами и проглотил его. В желудке возникло приятное слабое жжение. Еще пара минут, и мокрый полутемный тоннель стал высоким и светлым, а женщина перед ним — невероятно, ослепительно красивой! И он хотел ее, хотел так, что аж ломило в мошонке: «Иди, иди скорее ко мне, милая!..»
В конце концов он вернулся в жилое помещение и долго мотался по огромному светлому залу, где на полу на мягких шкурах занимались любовью маленькие мужчины и женщины. Николай с наслаждением вдыхал запах факельной гари, пота, мужских и женских выделений. Он жевал тонкие, почти прозрачные ленты полусырого мяса, пил теплую солоноватую воду, снова ходил. Ему улыбались, и он улыбался в ответ. Потом он уснул на свободном месте у стены и видел теплые, бессмысленные и радостные сны.
Когда он проснулся, голова была пустой и легкой, очень хотелось есть. Николай долго и обстоятельно набивал желудок мясом, а потом пошел вместе со всеми вниз. Там он взял инструменты и стал искать подходящее место. По окончании «рабочего дня» на пути в жилой зал он увидел на знакомой развилке все того же кожаного человечка. Николай встретился с ним глазами, кивнул и свернул в правый тоннель. Всё повторилось.
И повторялось снова и снова… Николай даже не заметил, когда начал понимать их речь и пытаться говорить сам. Скорее всего, это сработал лингвотренинг Вар-ка — что-то в подсознании включилось само.
Нет, он сдался не сразу! Какое-то время он еще анализировал окружающий мир, пытался понять свое место в нем. Так, например, выяснилось, что теплые ванны после работы положены не всем, а только тем, кто занят рудными гнездами, — простые проходчики, носильщики и грузчики в правый тоннель не сворачивают. В большом зале вместе с ним спят и едят только проходчики и добытчики, а остальные занимаются этим где-то в другом месте. Кроме одежды, личного имущества ни у кого нет. Сломанную кувалду или клин можно бросить, а взамен взять новые на том же месте у подъема — там всегда лежат исправные, а поломанные заберут носильщики.
Однажды Николай обнаружил себя стоящим в углу жилого зала возле входа в наклонный тоннель, идущий вверх. По его представлениям, помещение находилось где-то рядом с поверхностью, однако ни света, ни движения воздуха по проходу не наблюдалось, а на ступеньках-лунках лежал толстый слой пыли. Ему показалось это смешным: надо же, такая большая дыра, такие удобные ступеньки, и никто ими не пользуется! Он обратился к людям:
— Почему туда никто не ходит?
— Зачем? Там же ничего нет! — ответили ему с удивлением.
Это развеселило его еще больше, и, выдернув из стены факел, он начал подниматься по проходу.
Тоннель располагался под углом градусов 45-40 и быстро сужался, как будто идешь внутри бутылки, приближаясь к горлышку. «Может, тут и пробка есть?» — хихикнул Николай.
Удивительно, но пробка оказалась на месте — круглый щит из связанных ремнями деревяшек.
— Гы-ы! Я вылезу, как Хоттабыч из бутылки! — пьяно замычал Николай и потрогал подбородок: борода была, но довольно короткая — до Хоттабыча далеко. Он подобрался поближе, уперся в крышку спиной и попытался разогнуть ноги, но ничего не получилось.
— Гы-ы, не открывается! — удивился он. — Но я хочу, как Хоттабыч!!
Он уперся всей силой своей невменяемости, и крышка приподнялась, сдвинулась. В лицо плеснуло холодным свежим воздухом.
— Я джинн! Я джинн — великий и ужасный!! — Николай переступил в следующую лунку и рывком протиснулся в щель.
Дикая боль резанула по глазам. Он вскинул руки к лицу и заклинился локтями между крышкой и краем отверстия. И слава Богу, иначе лететь бы ему вниз все восемь или десять пройденных метров!
Ему повезло: на поверхности был то ли вечер, то ли утро, и небо затянуто тучами. Будь здесь солнце, он бы, наверное, просто ослеп — сжег сетчатку глаз, беззащитно подставленную свету предельно расширенными зрачками. Кажется, вся сила наркотика, гуляющего в крови, ушла на подавление боли, и в голове просветлело: «Я на поверхности. Надо ждать, пока привыкнут глаза, надо ждать…»
Он несколько раз пытался смотреть и тут же снова зажимал глаза ладонями. Он отчаялся и замерз, но, чтобы уйти вниз, нужно было отодвинуть крышку, а для этого убрать от лица руки. В конце концов то ли зрачки сузились до нужных размеров, то ли просто наступили сумерки, но Николай смог открыть глаза.
Он открыл глаза и увидел, что здесь действительно ничего нет. Совсем ничего! Он торчит, как надгробный обелиск, посреди присыпанной снегом равнины под низким пасмурным небом.
Снег не образует сплошного покрова, из мелкого щебни поверхности кое-где торчат жидкие пучки засохшей травы. Горизонт во все стороны открыт, как бывает, когда находишься на возвышенности, а не во впадине. Зима и пустыня…
Где же? Где?! А вон там! Только в одном месте линия горизонта становится зубчатой — горы. Далекие, покрытые снегом горы.
Николаю стало невыносимо тоскливо, горько и обидно. Он отступил вниз, пригнулся, приподнял плечами крышку и поставил ее на место. Факел потух, и двигаться пришлось ощупью — спускаться в теплый, вонючий и такой… уютный мирок.
Потом ему несколько раз приходила мысль, что если запастись едой и одеждой, то…
— Остановись, Большой!
— ?
— Ты больше не пойдешь туда.
— Почему?
— Ты пойдешь со мной. Такова воля Зеленой Богини.
— Но!..