Такой подход к делу не был новостью для служилого Митьки. Казаки прекрасно знали, что камчадалы – заядлые лентяи, что без мордобития, без батогов и правежа работать они не будут. Теперь ительмен Коско смотрел на проблему с другой стороны. Смотрел и не находил, что возразить: «Русские живут ради будущего – служат, работают, воюют, копят богатство. Кто-то желает сделать свое будущее благополучным, кто-то стремится хотя бы избежать грядущих неприятностей. А ительмены будущего не боятся и желают радоваться жизни здесь и сейчас. Если потом будет плохо, то в запасе всегда есть последняя радость – самоубийство. Так кто же прав? Какой меркой измерить тех и других?»

– Ладно, – сказал Коско, – я бы половил соболей, если получится. На них я куплю Кымхачь русскую одежду, красные ленты и много бисера.

– Лови, – пожали плечами мужчины. – Лови, если тебе так неймется. Может быть, в новой одежде она станет красавицей.

– А обмет дадите?

– Бери, но, если порвешь, сам чинить будешь!

– Конечно, починю!

Митька не только никогда сам не охотился, но даже не видел, как это делается. Однако рассказов об охоте он наслушался вволю и всю процедуру представлял прекрасно. Каждый соболь живет в лесу на определенной территории. На ней бывает устроено несколько гнезд-убежищ – между камней, под выворотнями, в дуплах. Охотник приходит в лес, находит по следам такое убежище, извлекает оттуда соболя и убивает его – палкой по голове. Если зверек залезет на дерево, то надо вокруг поставить сеть-обмет и ждать, когда он спустится вниз, поскольку прыгать с дерева на дерево не умеет. Можно, конечно, и не ждать, а просто срубить дерево. Если соболь спрячется в дупло, то следует разжечь костер и его выкурить. В хозяйстве ительменов имелись луки, некоторые мужчины даже умели неплохо из них стрелять, но Митька не слышал, чтобы стрелы использовались на такой охоте.

Погода стояла пасмурная, но безветренная, было не очень холодно, и Митька решил всерьез заняться промыслом. Галгал, как глава семейства, против этого не возражал, а Кымхачь – тем более. Четыре дня подряд, наскоро перекусив утром, Митька запрягал собак и отправлялся в ближайший лес. Там он месил снег снегоступами в разных направлениях и изображал следопыта. При всей своей неопытности за эти дни одного соболя он все-таки добыл! Правда, зверек оказался не очень крупным и светлой масти. Зато те два, которых он упустил в последний момент, были чудо как хороши! Или, во всяком случае, гораздо лучше…

Главный вывод, который Митька сделал из этих упражнений, заключался в том, что бродить по лесу ему нравится, пожалуй, больше, чем хлопотать по хозяйству в переполненной юрте. Из рассказов мужчин он узнал, что больше всего соболей водится в урочище, расположенном очень далеко. До него даже по хорошему снегу надо ехать целый день. Поэтому туда почти никто и не ездит – спать без жены ительмены не любят, а брать с собой семью слишком хлопотно. Разведав все это, Митька отправился в поход – корысти ради и во славу своей «возлюбленной».

Через неделю он вернулся – с распухшим, обмороженным ухом и… четырьмя соболями! Правда, одному из них он в процессе убиения слегка попортил шкурку. Тем не менее все дружно признали его чуть ли не лучшим соболятником острога!

Решив, что он уже достаточно самоутвердился, Митька произвел «хватание» своей невесты. Мероприятие прошло вполне благополучно – его даже не били.

Весна накатывалась медленно, но неуклонно. Народ этому тихо радовался и жевал юколу, поскольку всякие растительные вкусности давно кончились. Впрочем, казаки забрали почти весь запас корешков, орехов, кипрея, сладкой травы и ягод. Ловить соболей Митька больше не мог, поскольку мех у них начал портиться. Пришлось вновь заниматься хозяйственными делами. Однажды он забрался в ближайший балаган и обнаружил там вместо рыбы только труху на полу, перемешанную с замерзшими опарышами. Это навело его на грустные мысли, и он провел ревизию острожковых запасов продовольствия. Подозрение полностью подтвердилось – запасы на исходе. В том смысле, что до первой зелени, до свежей рыбы ждать еще месяца два, а еды хватит от силы на месяц. «Ну да, – печально усмехнулся служилый, – знакомая песня. Чего-то там экономить, вводить пайки никому и в голову не приходит. Как ели, так и едят, пока не кончится все. А тогда перейдут на древесную кору, ремни, мешки и подметки для обуви. Весенняя голодовка у ительменов – дело обычное, можно сказать нормальное. И не от недостатка рыбы, а от беззаботности. Наши казаки в этом смысле тоже хороши, но не до такой же степени! И что, я должен голодать вместе со всеми? Они-то на коре могут долго продержаться, она у них вместо хлеба, а мне, пожалуй, слабо – пробовал когда-то. Что же можно придумать в такой ситуации? Уехать, пока собаки не отощали? Было бы куда…»

Размышляя на эту тему, Митька припомнил, что, лазая в дальнем лесу, он наткнулся на некий объект, который мог быть только медвежьей берлогой. А медведь, как известно, зверь большой и вкусный, в нем много мяса и жира. Ну, к весне, наверное, жира уже не очень много, но все-таки! Не имея охотничьего опыта и огнестрельного оружия, в одиночку идти на медведя совсем не хотелось. Среди русских бытовало множество анекдотов о том, как ительмены добывают этих животных, вплоть до пихания бревен в берлогу, пока хозяину там не останется места. Как это делается на самом деле, Митька не знал, но думал, что проще всего медведя разбудить, а когда вылезет из берлоги, расстрелять из луков.

Как выяснилось, в целом он не ошибся, но у мужчин идея коллективной охоты энтузиазма не вызвала. Надо готовить оружие, потом ехать в несусветную даль, рисковать жизнью – и все ради чего? Еда-то пока есть! Митька пытался объяснить, что когда начнется голод, будет уже не до охоты – набрать бы коры. Да и собак перестанут кормить раньше, чем людей, так что на них никуда уже не съездишь. Однако тут действовала другая логика…

Тогда Митька затосковал по нормальной русской фузее – тяжелой, неуклюжей, с кремневым замком, с гладким стволом, в который закладывается свинцовая пуля грамм тридцать весом. К немалому его удивлению, оказалось, что ружье и боеприпасы достать в принципе можно. Все это имеется у некоего Иворета, который живет на соседней речке. Где он раздобыл оружие и зачем оно ему, никто объяснить не мог. Однако Митькины информаторы дружно сошлись на том, что хозяин ни за что не продаст ценную реликвию и ни на что ее не сменяет. Можно, правда, с ним «подружиться» и забрать оружие просто так.

Ительменский обряд заключения дружбы Митьке был хорошо знаком по рассказам. Вместе с будущим другом хозяин закрывался в юрте, удалив из нее все прочее население. Раздевшись почти догола, он начинал жечь костер, варить еду и кормить гостя, пока тот не заблюет всю юрту. При этом на раскаленные камни льется вода – для создания тепла. В общем, получается сочетание русской парилки с ительменским обжорством. Когда гостю станет совсем невмоготу, он предложит хозяину то, что имеет – собак, нарту, одежду. Все хорошее будет отобрано, а взамен выдано что похуже. Затем должен последовать ответный визит с такими же развлечениями и острыми ощущениями. После этого дружба считается заключенной и каждый может брать у «друга» все, что ему понравится, без возврата.

Проходить через подобные испытания Митьке совершенно не хотелось, особенно в условиях дефицита продовольствия. Своими сомнениями он поделился с Кымхачь. И нашел родственную душу! Похоже, «мать всех детей» в острожке была единственной, кого беспокоила предстоящая голодовка. Правда, никаких способов борьбы с ней она не видела, но к идее добыть медведя отнеслась благосклонно. Если муж считает, что нужно обзавестись русским ружьем, можно попытаться помочь: давай съездим к этому Иворету, тем более что у меня там родственники. Показать им мужа – вполне приличный повод для посещения!

Поездка состоялась, и Митька должен был признать, что путешествовать с Кымхачь приятнее, чем в одиночку. Она вполне уверенно могла запрячь и распрячь собак, соорудить подобие полога для ночлега и развести костер на снегу, чего камчадалы в пути обычно не делают. А ее помощь при нахождении в гостях оказалась просто неоценимой.