Димка не хотел с ним разговаривать, но не мог удержаться от вопроса:

– А почему квадраты?

– Где?

– Да вон – внизу.

– А, это… Вырубки.

– Везде что ли?! – изумился Димка. – Но там же лес!

– Да разве это лес? – мрачно усмехнулся рыбник. – Дрянь всякая, как у вас возле поселка. Ты настоящего леса уже не застал, парень. Настоящий-то лес весь свели – от моря до моря. Где двадцать лет назад рубили, где десять, где пять… На старых вырубках уж по новой наросло – кусты да болота. Вот это лесом ты и называешь.

– Неправда! Мы с отцом ездили – я в первом классе учился!..

– В Черную падь что ли? – усмехнулся инспектор. – Так и ее вырубили. Нашелся один удалец: договор заключил, технику подогнал, бригаду ваших жигановских лесорубов нанял. Пока мы с Москвой переписывались, они весь заказник снесли – до последнего дерева. И в Китай продали.

– А… – Димка повернулся и уставился на брезентовый сверток.

Сосюков понял его движение по-своему:

– Ну да, твой отец тогда бригадиром у лесорубов был.

– Врешь! Ты все врешь, гад!!!

– Нет, – качнул головой инспектор, – не вру. Ты мне еще кровную месть объяви за отца.

– Вырасту и убью тебя! – страстно пообещал Димка.

– Я и так долго не проживу, – усмехнулся Сосюков. – У меня знаешь сколько кровников?

– Так и надо тебе! Так и надо! Ты людям жить не даешь!

– Угу, я первый враг всем, и нет мне пощады, – как-то очень мрачно согласился инспектор. – За каким чертом Иван тебя на Гачу взял?!

– Я сам напросился! А ты… Ненавижу! Я обязательно тебя убью!

– Ну-ну… – вздохнул Сосюков. – Ученые сказали, что в этом году последний подвал на Гаче. Если нерка опять не пройдет на нерест, ее больше в реке не будет – конец популяции. Мы с огромным трудом добились запрета ловли на устье – у рыбаков было все проплачено! Так Нелюгин за нашей спиной дал добро Шинагину на отлов в верховьях реки. А ваши и рады стараться…

– У наших работы нет!

– А!.. – устало махнул рукой инспектор. – Одним суп жидок, другим жемчуг мелок. Всем деньги нужны – и прямо сейчас. А что детям вашим достанется, никого не колышет. Зверя истребили, лес вырубили, теперь последнюю рыбу долавливают. И что? Кому-то жить от этого лучше стало? Может, кому и стало, но не вам и не здесь. Те, кто в перестройку тут безобразил, давно на Кипре и в Англии проживают. Давай замочи Сосюкова, чтоб областным воеводам жить было спокойнее!

– Ты герой, да? А мы все плохие, да?!

– Нет, я просто смертник, – без улыбки сказал инспектор, – камикадзе, если хочешь. Слышал про таких?

– Читал…

– Наверное, изменить уже ничего нельзя, но я отдам жизнь за эту землю. Она – моя, я люблю ее.

Ранней весной 1699 года Владимир Атласов покинул камчатскую землю. Он собирался вскоре вернуться – уже полновластным хозяином открытого им пушного Эльдорадо. На Камчатке тогда совсем не водились белки, зато на соболей и роскошных лис не надо было даже охотиться. Их можно было просто бить возле жилья в любом количестве. Впрочем, и этим утруждаться необязательно, поскольку на полуострове хватало местного населения. Камчадалы были наивно-доверчивы и неорганизованны, их детская воинственность не шла ни в какое сравнение с агрессивностью якутов, чукчей и даже коряков. Соболя и лисы раньше им только мешали – портили съестные припасы. Заставить аборигенов добывать пушнину для русских оказалось совсем не трудно. Кроме того, на Камчатке в изобилии имелась прекрасная еда – нерестовая рыба. Ее легко ловить, а еще проще отбирать у тех же ительменов. В общем, для служилого – «приискателя новых землиц» – Камчатка просто рай земной.

Владимир Атласов оставил в зимовьях на полуострове лишь тех, кому мог доверять. В число таковых казак Иван Малахов не входил, а потому отправился вместе с предводителем обратно в Анадырский острог. О своих невенчанных камчадальских женах с детьми Иван не беспокоился – у них тут полно родни, они не пропадут.

Скорого возвращения не получилось – Владимир Атласов вернулся на «свою» землю только через восемь лет. За это время он успел «вознестись до небес», пасть и вознестись снова. Пребывание под следствием с применением дыбы не улучшило характера великого землепроходца. Тем не менее Иван Малахов опять оказался в его команде. Правда, Атласов при первой же возможности постарался от него отделаться – отправил с малым отрядом на север полуострова собирать ясак и добывать оленей у коряков. Вот там и произошла эта встреча…

Две оленьи упряжки, в каждой по одному оленю, остановились возле избы. Дверь из грубо отесанных плах пару раз дернулась и приоткрылась. Высунулась голова, на которой внятно различались только глаза и нос. Все остальное скрывали всклокоченные серые волосы – то ли седые, то ли просто светлые и давно не мытые.

– Во, бля, принесла ж нелегкая, – сказала голова и скрылась.

Некоторое время спустя она показалась снова – уже вместе со своим хозяином, одетым в парку, меховые штаны и торбаза. Человек был довольно высок ростом, но сильно сутулился. Груза на нартах почти не было, на первой приехал только каюр, а на второй – каюр и пассажир, вероятно ребенок. Такой расклад человеку совсем не понравился. Он нахмурился, подошел к первому погонщику, топтавшемуся на снегу, и стал вглядываться в его лицо сверху вниз:

– Чипатка что ль?

– Сы-ды-раствуй, Ыван, – сказал гость и поклонился, прижав к груди руки. – Сы-ды-раствуй!

– Ну, здравствую, – буркнул Иван. – Чего пустой приперся? Где ясак, где олени? Все сроки прошли!

– Ыван, быда большой! Совсем быда!

– Пошел на хрен! Почему оленей не пригнал? Жрать уж нечего, вон, зубы шатаются, а он «быда» да «быда»! – Иван показал здоровенный костистый кулак. – Ща я те устрою быду!

– Бей не надо! Бей не надо! – засуетился гость. – Чипат ничего нет! Совсем нет! Чукчи приходи. Много чукчи приходи! Всех олень брать! Олень брать, баба брать, дети брать. Чипат ничего нет! Олень запрягать, быстро бежать. Живой быть. Другой люди все чукча бить мертвый!

– Чо там, Иван? – Из избы выбрался коренастый, широкий мужик. Он пытался изнутри попасть руками в рукава парки. – Чо бормочет-то?

– Чукчи, говорит, на их улус набежали. Оленей всех отогнали, а людишек побили.

– Опять?! С-суки…

– Ыван, Ыван, у русский царь сильный люди! – взмолился гость. – Русский коряка помогать, от чукча охранять надо!

– Чего-о?!

– Ты говорить так! Твой началник говорить так! Коряка русский царь ясак давать, русский царь коряка от чукча спасать!

– Ну, и где твой ясак? – усмехнулся Иван. – Подарки где?

– Щас нет, тот зима давать, еще зима давать – всегда давать! – убежденно заявил туземец. – Этот зима чукчи ходи, коряка бей. Русский бежать за чукча быстро надо, наш олень назад брать!

– Слышь, Савелий, – обернулся Иван к десятнику, – желает, чтобы мы тех чукчей догнали и оленей ихних отбили. В морду дать?

– Погодь, он в своем праве, – недовольно буркнул десятник. – Уговор такой, кажись, был. Ты ему по морде, а он к приказчику жалиться побежит – бешеной собаке двести верст не крюк, сам знаешь.

– Слышь ты, коряка, – обратился казак к гостю. – Давно ль те чукчи до вас были? Много их?

– Два рука день! Два рука день! Сильно много!