– Ну ты и дура! А еще говоришь – умная. Ты что, полагаешь, после моей сме… тьфу ты… После всего заказчики позволил бы тебе уйти?

– Ушла бы! И не искали бы – всех бы это устроило, лишь бы языком не трепалась, а я ведь не из болтливых.

– Наивная дурочка.

Леночка что-то еще хотела сказать, да в дверь позвонили, и Геннадий Иваныч знал – кто. Да, пора уже было им объявиться…

Встав, Перепелкин направился к двери, на полпути оглянулся и с усмешкой посмотрел, как любовница бросилась к окну:

– Ну, давай-давай, высоко лететь придется.

– Что ты со мной сделаешь? Убьешь?

Ничего не ответив, Геннадий Иваныч распахнул дверь, пропуская в квартиру начальника безопасности и охранников:

– В гостиную проходи, Михалыч. А вы, парни, берите девку – и в спальню. Там и ждите.

Леночка завизжала, дернулась – напрасно, напрасно…

– И ведь что удивительно – сволочью меня считает. – Усаживаясь в кресло, Перепелкин покачал головой. – Молодое поколение – мать их за ноги так! Слышь, Михалыч, там в баре водка, налей… Угу, спасибо… А себя чего обделил?

– Так ведь работать еще.

– Если водка мешает работе – на фиг такую работу, – меланхолично пошутил Геннадий Иваныч.

И снова почувствовал, как резко сдавило грудь. Может, водка поможет?

Выпили.

– Ну, как врач? – наконец спросил Перепелкин.

Начальник службы безопасности мрачно хмыкнул:

– Встречи просит – хочет загладить вину.

– Он-то хочет. – Геннадий Иваныч покивал, чувствуя – не отпускает. Так и жмет грудь, хуже еще стало… Доктора, что ли, вызвать, а то как бы раньше времени коньки не двинуть… Хм… доктора. – Он-то хочет, да я что-то не очень хочу.

– С девкой что делать будем? – Михалыч скосил глаза на дверь спальни. – Замарана – дальше некуда.

– С девкой? – Геннадий Иваныч не думал, все уже решил заранее, осталось лишь объявить. – А с девкой, значится, так: покупаете ей билет до Парижа, садите в самолет – пусть валит и глаза мне в этом городе не мозолит больше никогда. Денег на это – дам, правда немного. Дальше пусть сама зарабатывает.

Выслушав, начальник безопасности покачал головой:

– Эх… Добрый ты человек, боярин!

– Нет, не добрый… Но и не злой. Пусть валит.

– Заметано. А с доктором как быть?

– С доктором? У-у-у! Этого перво-наперво на кол посадить, а уж опосля…

– Понятно – шутишь, Иваныч? Уже хорошо. Эй-эй… Иваныч!!!

А Геннадий Иваныч не шутил уже – просто побледнел и тяжело повалился на бок. Серые глаза его закатились…

– Врача сюда! «Скорую»! Быстро!

Женщины ушли еще ночью – когда Асотль проснулся, их уже не было. Юноша хлопнул глазами, увидев подходивших к его ложу жрецов с прочными веревками из волокон агавы. Усмехнулся:

– Не надо связывать. Я пойду сам.

Жрецы переглянулись – сам так сам – им меньше работы. Однако прихваченных с собой воинов не отпустили, так, на всякий случай.

Облаченный в белые одежды Асотль вел себя достойно, как и подобает олицетворению великого и грозного божества. Его несли на носилках, в богато украшенном кресле, и ликующий народ бросал к носилкам цветы.

– Слава, слава великому Тескатлипоке!

– Великому Тескатлипоке слава!

Асотль усмехнулся: как много на городских улицах красивых девушек! И как прекрасно пахнут цветы. Разноцветные клумбы, сады, прекрасные здания, сверкающее в лучах солнца озеро – о, прекраснейший Колуакан, есть ли хоть где-нибудь на этом свете еще такое великолепие? Мудрецы в школе рассказывали о Тлашкале, о Тлакопане, о Шочимилько… О древнем городе Толлане, столице, увы, давно потерявшего былое величие полузабытого народа тольтеков. Асотль не был ни в каких других городах – Колуакан был для него самым красивым. Родным. И – несмотря ни на что – как-то жаль было расставаться.

Юноша вздрогнул: показалось вдруг, узнал в толпе поклонниц любимую – Звездочку-Ситлаль… Присмотрелся… Нет, показалось. Да и вряд ли ее отпустят сейчас на праздник – поди, в доме верховного вождя вовсю готовятся к свадьбе. Повезло задаваке Тесомоку, ничего не скажешь, повезло. И чем же он обратил на себя благоволенье богов? Ну, разве что только жестокостью.

В храме Тескатлипоки, на плоской вершине ступенчатой пирамиды, царил полумрак. Именно туда поместили сейчас Асотля, оставили под присмотром молодых воинов – дожидаться своего часа. Скоро, скоро уже!

Снаружи, у жертвенника, громко забили барабаны, послышался плач – это вели приносимых в жертву детей. По всему храму деловито сновали жрецы – кто-то тащил жертвенные ножи, кто-то – заранее приготовленные веревки, а кое-кто – кувшины с вином: последнее угощение жертв. Чтобы не так боялись.

Асотль давно уже ничего не боялся, не цеплялся за жизнь – нечего было терять, все, что можно, было уже потеряно. Юноша даже шутил со жрецами, не отказывался и от выпивки…

– Эй, эй, плосконогий! Куда побежал? Налей-ка!

– С радостью, о великий Тескатлипока! – Жрецы охотно наполняли бокал, переглядывались, довольные спокойной веселостью будущей жертвы: вот все бы так…

По углам полутемной залы оскаленными клыкастыми пастями ухмылялись жестокие боги – ипостаси грозного и коварного Тескатлипоки, воняло какой-то тухлятиной и сладковато пахло свежей человеческой кровью. Запахи эти, судя по всему, действовали на жрецов так возбуждающе, что тем не нужно было даже вина. Только крови!

Молодые воины – любопытства ради – подошли к самому выходу, смотрели, как патлатый жрец Ашоколько Куитлапитуил умело вырывает сердце из груди очередной жертвы. Наверняка интересное было зрелище, а сюда, под темные своды храма, доносились лишь звуки: хор, барабаны да слабый предсмертный крик. И еще – хруст ломающихся ребер.

Кроме Асотля и уже уведенных к жертвеннику детей, в храме оставалось еще человек пять, судя по разговорам – пленники-шочимильки. Солнечные лучи попадали сюда лишь на излете, выхватывая из полутьмы оскаленные клыкастые морды и сосуды для жертвенной крови.

Спросив еще вина, Асотль уселся отдельно от всех: ему ли якшаться со всяким иноплеменным сбродом? Уселся, ухмыльнулся, хлебнул… Вот в храм по какой-то своей надобности вошел один из жрецов – молодой парень с обычным, ничем не примечательным лицом и мокрыми от свежей крови руками. Оглянулся и, вытащив откуда-то небольшой глиняный сосуд, подошел к «Тескатлипоке»:

– Тебя звали Асотлем?

Тот вздрогнул:

– Ну да, звали. А тебе что за дело? Очень любопытно?

– Вовсе нет. – Жрец снова оглянулся – быстро, испуганно, словно базарный вор. – Некая Ситлаль велела передать тебе это.

Он протянула юноше сосуд с каким-то питьем.

Асотль вскинул голову:

– Что? Кто? Ситлаль? Как она?

– Не знаю, – мотнул головой жрец. – Мне только велели передать. Выпей – и тут же умрешь. Быстро и без мучений. Ну, а мы уж притащим на жертвенник бесчувственное тело… Не в первый раз! Ну, держи, пей же!

Снаружи заголосили певцы, и жрец поспешно покинул храм, Асотль же поднес к губам смертельный напиток. Теплая волна нежности нахлынула на него, на миг лишая покоя… Ситлаль! Любимая! Вот это девчонка! Сделала все, чтобы облегчить страданья любимого. Не побоялась, пошла на преступление… О, Ситлаль…

Слезы лились по щекам юноши, он не замечал их, думая о любимой.

Ситлаль!

Снаружи послышался вопль. Очередной вопль несчастной жертвы.

Асотль сделал быстрый глоток – последний привет от любимой… И в глазах словно бы вспыхнули звезды, мириады разноцветных звезд… Вспыхнули и погасли.