— Вот ты и у нас в руках, Торризи!

— Ну так что же ты ждешь? — взревел разъяренный Антонио, и голос его отдался эхом по стенам переулка. — Ну, давайте! Где же вы? — Он угрожающе выставил вперед рапиру. — Налетайте все разом — ведь так лишь трусы поступают! Такие, как вы!

Антонио уже подумывал о том, чтобы резко броситься вперед и попытаться прорваться через заслон, Филиппо, взбешенный его словами, жестом приказал своим людям отойти, а сам вышел вперед.

— Этот спор должен быть разрешен лишь нами двоими! — рявкнул он. — Никто больше не должен пролить твою поганую кровь! Это удовольствие я доставлю себе сам!

И Филиппо, отступив на шаг, сбросил свой узорчатый сюртук, швырнув его вместе с треуголкой кому-то из стоявших рядом, но маску предпочел оставить. Люди, услышав крики и заметив свет фонарей, стали высовываться из окон. Ночные гуляки с интересом останавливались и тоже жаждали поглазеть на дуэль. В одном из близлежащих казино открылась дверь, и оттуда вышли четверо мужчин с картами в руках. Увидев, что Антонио один, они быстренько сложили их, попрятали по карманам и направились к нему. Самого старшего из них Антонио хорошо знал, и они поздоровались.

— Доктор Гауло? Это вы? Возможно, понадобятся ваши услуги.

— Это вы в этой бауте, синьор Торризи? — осведомился в ответ доктор, узнав Антонио по голосу. — Двое моих друзей готовы быть вашими секундантами.

И тут же один из них забрал у Антонио его шляпу и плащ. Двое противников, встав как раз посередине площади, стали медленно сходиться. Огонь невесть откуда взявшихся факелов бросал мерцавшие блики на их лица. Оба — и Филиппо, и Антонио — знали, что им предстоит сражаться не на жизнь, а на смерть.

Мрачно они отдали друг другу формальный салют рапирами. И вот звон стали о сталь возвестил о начале дуэли. Оба свирепо набросились друг на друга, и каждый удачный выпад или ловко отраженный удар вызывал в толпе, которая быстро росла, вскрики восхищения. Уже после нескольких первых пассов Филиппо получил легкий укол в плечо, да и рукав белой рубашки Антонио тоже окрасила кровь. Было видно, что оба опытные бойцы. С необычайной ловкостью они то сходилась, то вновь отпрыгивали друг от друга, словно летая по камням площади, но вскоре стало заметно, что один из них понемногу стал добиваться преимущества. Один раз, когда Антонио ударился спиной о каменное ограждение фонаря, Филиппо чуть было не поддел его своей рапирой, но тому удалось вовремя увернуться от удара. Камни площади вновь окропила кровь, и шум в толпе усиливался, впечатление было такое, что люди присутствовали на каком-то петушином бою, а не на дуэли, которые обычно происходили в безлюдных местах и, как правило, почти без свидетелей. Тем временем продолжала сверкать сталь клинков, звенели гарды, если противникам случалось сцепиться рапирами, пот застилал им глаза, их взмокшие от пота рубашки повисли и прилипали к телу, будто кто-то окатил их из ведра. Антонио потерял бант, удерживающий его волосы, и теперь они, прилипнув ко лбу, мешали ему видеть своего противника.

Постепенно и Филиппо, и Антонио уставали, да и нанесенные ими друг другу раны давали о себе знать. В начале сражения силы обоих противников были приблизительно равными, и в толпе даже начинали делать ставки на то, кто из них выйдет из этой схватки победителем. Когда клинок рапиры Филиппо пронзил левое плечо Антонио, отчаянно завопила какая-то женщина, и когда Филиппо выдернул клинок, Антонио вдруг пошатнулся, но сумел устоять на ногах. Он видел, как его противник готовился перерезать ему горло. Но, ловко отпарировав этот удар, он, собрав последние силы, с размаху воткнул свою рапиру прямо под ребра Филиппо. Брызнула кровь, и Антонио, отскочив в сторону, увидел, как Филиппо, застонав, присел и затем повалился на камни площади.

Антонио так и продолжал стоять с рапирой в руках, не двинувшись с места. Он чувствовал себя настолько обессиленным, что не мог идти. К лежавшему Филиппо бросился врач. И тут же краем глаза Антонио увидел, как блеснул стилет, и сообразил, что кто-то из Челано вздумал подвести черту под этой дуэлью. Поняв, что теперь его жизнь зависит от того, успеет ли он убежать, он, не обращая внимания на крики секундантов, желавших помочь ему и выступить на его стороне, отчаянно работая локтями, стал продираться сквозь толпу. Повсюду стали раздаваться возмущенные крики, женщины кричали ему вслед, что он своей кровью испачкал их дорогие одеяния, но Антонио сумел выбраться, и толпа сомкнулась, не желая пропустить преследователей и допустить еще большего кровопролития. Он и сам не верил, что у него еще остались силы на то, чтобы спастись бегством, и хотя он чуть было не свалился, все же довольно скоро добрался до какого-то канала и в свете фонаря увидел гондолу. Из последних сил махнув гондольеру, мешком упал на дно лодки.

Мариэтта уже почти спала, когда услышала легкий стук в дверь. Встав и подойдя к двери, она заметила, что на пороге стоит ее встревоженная камеристка и с ней кто-то еще.

— Что случилось, Анна? — спросила Мариэтта, но прежде чем та успела ответить, из-за ее спины вышел залитый кровью Антонио. Она не смогла сдержать крик испуга — в первую секунду ей показалось, что это Доменико.

— Боже милосердный! Что с тобой произошло, Антонио? — Она в отчаянии прижала руки к груди, сердце ее отчаянно билось, она тряслась от страха. Когда он подошел поближе, она поняла, что дело обстоит еще хуже, чем ей показалось вначале. Кровь заливала ему лицо, струясь из раны на лбу.

— Я не хотел тебя беспокоить, может быть, я сейчас ужасно выгляжу, но раны мои не опасны. Вот только с левым плечом хуже. Я не могу двинуть рукой.

— Ты сражался на дуэли! — внезапно осенило Мариэтту. Она нащупала ногами бархатные домашние туфли, тут же поспешила Анна, услужливо подавая своей госпоже халат. — С кем?

— Я убил Филиппо Челано.

Она лишилась дара речи и побледнела так, что Анне показалось — она вот-вот упадет в обморок, даже губы ее стали белыми.

— Расскажи мне все по порядку, а я промою и перевяжу твои раны, — еле слышно произнесла Мариэтта. Она понемногу приходила в себя. — Сейчас Анна принесет теплой воды и чистые салфетки и вообще все, что нам потребуется.

— Синьора, с вами все в порядке? Вам не плохо? — обеспокоенно спросила служанка.

Взяв себя в руки, Мариэтта успокоила ее:

— Нет, нет, все нормально, можешь не беспокоиться. И поторопись, Анна.

— Нет, подожди, — крикнул ей вслед Антонио, когда женщина стала поспешно уходить. — Нам понадобится и лодка. Пусть кто-нибудь из лакеев позаботится о ней. — И потом, когда служанка удалилась, объяснил Мариэтте, в чем дело. — Мне нужно срочно покинуть Венецию. Челано не оставят меня в покое. Поэтому я не мог пойти к себе домой.

Она отвела его в комнату, где находилась ванна, кровь продолжала идти.

— Что еще может тебе понадобиться? — спросила она, разрывая батист его рубашки, чтобы осмотреть рану. Видя, что ничего серьезного нет, она приложила к ней салфетку и наскоро перевязала руку принесенным Анной полотенцем.

— Одежда, деньги. И еще баута.

Анна помогла ей как следует перевязать его раны, приложив смоченную какими-то снадобьями вату по обеим сторонам плеча. А рана на лбу была совсем пустяковой, кроме того, имелось несколько незначительных царапин и ссадин, но все это не представляло опасности.

— При первой же возможности найди какого-нибудь врача, — настаивала Мариэтта, — потому что сделанного мной мало для того, чтобы раны быстро и без осложнений зажили.

Она достала одежду, сунула в дорожный мешок несколько рубашек, не забыв положить и бритву. Анна выполнила то, что просили, и доставила двух здоровяков-лакеев, которые могли взять на себя роль вооруженной охраны. Третий лакей помог Антонио переодеться. В спальне Мариэтты Антонио появился несколько минут спустя, и она видела, что без посторонней помощи он передвигаться не может. На нем был плащ, скрывавший его раненую руку на перевязи.

— Я — твой вечный должник, Мариэтта, — поблагодарил он, и его губы снова скривились от боли. Таким серьезным она еще никогда его не видела, потому что для истинного венецианца нет наказания суровее, чем бегство из Венеции, будь оно продиктовано приговором суда или совершается на добровольной основе. — Ты спасла мне жизнь, — сказал он, и, поцеловав ее в обе щеки на прощание, улыбнулся ей. — И желаю тебе родить здоровяка, который будет мне племянником. Хочу надеяться, что сумею увидеть мальчика, когда он вырастет. А теперь, прощай, моя невестка!