С того момента, как мама рассказала Эйприл о ее родном отце, прошло чуть меньше суток. Постоянно думая об этом, девушка чуть не опоздала на последний показ, после которого должен был проводиться аукцион, а в нем участвовала и ее модель.

В утреннем телефонном разговоре Дуг сказал, что на ее модель уже поступила заявка, причем предложенная за платье сумма была так велика, что Эйприл засомневалась в правильности полученной информации. Беспомощно оглянувшись по сторонам, она увидела в дальней части зала Франсуазу Лорье, с которой познакомилась несколько дней назад. Работая менеджером, Франсуаза была в курсе абсолютно всех событий, и именно у нее Эйприл надеялась получить интересующие ее сведения. Общались они с помощью нескольких выученных Эйприл французских слов и далекого от совершенства английского Франсуазы, но все равно прекрасно понимали друг друга.

— Ты хочешь знать, кто купил твою модель? Минутку! Покажи мне карточку. О! Это подпись мадам де Вуатюр. Понимаешь?

— Да, конечно, — пробормотала вконец обескураженная Эйприл.

Ну и ну! Ее платье купила жена Тони Маршалла?! Но почему? Зачем? Неожиданно для самой себя она рассмеялась, да так громко, что привлекла внимание находящихся недалеко людей. Неодобрительный шумок пробежал по залу, но она, протискиваясь сквозь окружающую ее толпу, не обращала ни малейшего внимания на недоуменные лица присутствующих.

Очутившись на улице, Эйприл с шумом втянула в себя бодрящий декабрьский воздух и, рассмеявшись еще раз, махнула проезжающему мимо такси. Последняя точка в ее отношениях с Тони была поставлена, и поставлена, слава богу, не ею. Она-то, глупая, мучилась, строила всевозможные планы, как встретиться и объясниться с ним, а его жена решила все за них обоих, подарив ей прекрасную возможность без объяснений выйти из этой истории. Глядя на мелькающие за окном улицы Парижа, Эйприл решила не возвращаться в отель, а отправиться в Латинский квартал, чтобы походить там по маленьким магазинчикам. Франсуаза рассказала ей, что эти магазинчики — такая же знаменитая и неотъемлемая часть Парижа, как и всемирно известная Эйфелева башня. «Ты можешь купить там даже старинные фламандские кружева, — говорила Франсуаза, — причем по такой цене, какую не встретишь больше нигде».

Перебрав огромное количество предложенных ей вещей, Эйприл решила остановить свой выбор на темно-зеленом вечернем платье, в котором с чисто французским изяществом сочетались тонкая эротичность и пуританство. Да, именно таким оно и должно быть, решила Эйприл, когда еще раз примерила платье в отеле. Вроде бы все закрыто, но именно эта закрытость рождает у мужчин самые смелые желания. Мысль о том, как бы она выглядела в этом платье в глазах Тони, уже не волновала ее, но почему-то хотелось, чтобы рядом был кто-то, кто смог бы по достоинству оценить ее наряд.

Вечером, выйдя из отеля, она еще долго бродила по парижским улицам, думая о том, как поступить дальше. С одной стороны, ей очень хотелось вернуться в Нью-Йорк, но с другой… с другой было любопытно посмотреть на того, кто, по словам мамы, являлся ее родным отцом. «Да, я все же поеду в Лондон, — решила внезапно Эйприл. — Поеду, чтобы хотя бы издали взглянуть на него».

Оторвавшийся от взлетной полосы самолет сделал круг над аэропортом и взял курс на Лондон.

«Как здорово, что сейчас день и весь Париж виден как на ладони! — Прильнув к иллюминатору, Эйприл не могла оторваться от открывшегося ей вида. — Спасибо тебе, Париж, — пробормотала она. — Ты самый изумительный город на свете, ты помог мне стать взрослее и даже, может быть, чуточку мудрее».

Остановиться она решила в отеле «Ланкастер-холл». Никакой особой причины у нее для этого не было, просто в самолете ей попался проспект, прочитав который Эйприл решила остановить свой выбор именно на нем.

«А что? Центр Лондона. Рядом чудесные парки, музеи и памятники архитектуры. Совсем рядом Гайд-парк, в котором, как утверждает путеводитель, так приятно гулять по утрам, и Сент-Джеймский парк, где, если удача улыбнется, можно встретить кого-либо из членов королевской семьи. Париж я уже посмотрела, что же, посмотрю теперь Лондон».

Поговорив с Памелой, Патрисия в бессильной ярости отшвырнула телефон. Мерзавка! Выскочка! Да как она посмела разговаривать с ней таким тоном! С ней, урожденной Барнслоу! Всего сто пятьдесят лет прошло с тех пор, как предки Памелы перестали торговать рыбой на Даун-стрит, а эта дрянь держит себя так, словно она и вся ее семейка ведут родословную от Стюартов! Всего каких-то жалких сто пятьдесят лет отделяют эту семейку от пропахшей рыбьими потрохами рыбной лавки! И неважно, что одна из прабабок Памелы сумела окрутить нищего французского виконта, а прадед сумел умножить свое состояние, поставляя оружие воюющим в Америке Южным Штатам! Несмотря на все ее деньги, Памеле никогда не будет открыт доступ туда, куда она с таким упорством стремится. Прошло всего тридцать лет с тех пор, как ее семью стали принимать в обществе, но разве это срок по сравнению с тем, сколько веков ее, Патрисии, предки принадлежат к самым верхам английской аристократии? И как только Дэнис не понимает, что все разговоры Памелы о любви к нему — всего лишь ширма, за которой она прячет свои непомерные амбиции?

«Но Памела еще пожалеет, что так обращалась со мной!» — От этой мысли настроение Патрисии улучшилось настолько, что она даже решила не ехать сегодня в Лондон, а провести вечер с дядей.

— Патрисия! — радостно воскликнул сэр Лайонел, едва увидев ее. — Я так рад видеть тебя, девочка. Найджел сказал, что ты сегодня собиралась в театр? Передумала?

— Что-то не хочется. Да и погода противная.

— О! В твоем возрасте нельзя обращать внимание на погоду. Но раз уж ты здесь, я воспользуюсь случаем, чтобы сказать тебе кое-что очень важное для меня.

— Я заинтригована, дядя. Это касается только меня или еще и Дэниса?

— Это касается вас обоих. Но сейчас, раз уж ты дома, я воспользуюсь случаем, чтобы все обсудить с тобой. Не буду вдаваться в подробности, постараюсь быть кратким. Дело в том, что много лет назад в моей жизни, кроме леди Элизабет, была еще одна женщина…

Рассказ сэра Лайонела занял совсем немного времени. Закончил он так:

— И вот спустя двадцать с лишним лет удача наконец улыбнулась мне, и я нашел их обоих. Я сделал предложение Вирджинии, и она приняла его… Эйприл сейчас в Париже, но я надеюсь увидеть ее в самом скором времени. Вирджиния сказала, что сама расскажет ей обо мне, и сейчас мне остается только ждать и молить Бога о том, чтобы Эйприл согласилась приехать сюда, в Албери-хауз. Теперь, когда моя дочь нашлась, я смогу наконец выполнить свой долг перед ней и дать то, что принадлежит ей по праву рождения.

Глубокая яма, в которую Патрисия проваливалась все глубже и глубже, слушая дядю, казалось, не имела дна. Цветные блики перед глазами сменились полной чернотой, и сейчас девушка вообще не могла понять, жива она или нет. Сознание медленно возвращалось к ней…

Как, как он мог так жестоко обойтись с нею! Она, именно она, Патрисия, должна была стать хозяйкой Албери! Она! А не какая-то там незаконнорожденная дрянь! Эта новость была самой худшей из всех, когда-либо слышанных ею, и как справиться с обрушившимся на нее несчастьем, Патрисия пока не знала. Выдавив из себя нечто похожее на улыбку, она едва смогла дослушать сэра Лайонела до конца и тут же, извинившись, ушла в свою комнату. Так плохо ей никогда еще не было. Совсем недавно она надеялась, что дядя найдет способ повлиять на Дэниса, но теперь обо всех этих мечтах можно забыть, причем навсегда. Этот дом, где родилась и выросла ее мать, где она, Патрисия, уже видела себя полноправной хозяйкой, скоро будет наводнен самозванцами, и она ничего, ничего не может поделать с этим! Мерзкий развратник! Как он мог так поступить с ней? Со своей единственной родной племянницей? Но, тут же усмехнулась она, я здесь, слава богу, не единственная пострадавшая. В этой ситуации Дэнис — еще более проигравшая сторона, и как знать, может быть, именно теперь он переменит свое отношение ко мне? Наверняка теперь, когда у нашего дорогого сэра Лайонела появилась прямая наследница, он изменит свое завещание, и тогда уже Дэнис вряд ли сможет рассчитывать на получение большого наследства. Сейчас он очень нуждается в деньгах, а дать их ему могу только я. Он, конечно, может понадеяться на деньги Памелы, но если он и женится на ней, она не рискнет своими деньгами даже ради него. Слишком сильна в ее семье память о торговавших рыбой предках, чтобы она могла позволить себе такую роскошь.