— Как я уже говорила вам, месье, я предпочитаю прогулки в одиночестве.

— Что вы имеете против мужчин? — спросил Арист с добродушным подшучиванием, вальсируя с ней по залу.

Она склонила голову и посмотрела на него из-под опущенных ресниц:

— Почему вы думаете, что я имею что-то против мужчин? — Она чувствовала себя томной и удивительно счастливой.

— Разве это не очевидно? Вы до сих пор — мадемуазель Арчер.

— Ответ прост, месье. Я не встретила мужчину, которым дорожила бы больше, чем своей независимостью.

— Неужели? Держу пари, вы все еще ищете его.

— О да!

— Каким он должен быть?

— Его преданность должна равняться моей, — без колебания ответила Симона. — Я отдам свою жизнь единственному мужчине. Тот, которого я выберу, должен сделать для меня не меньше.

— И как вы найдете такого мужчину?

— Я почувствую, когда найду его, — ответила она, улыбаясь.

— Легче обещать верность возлюбленному, чем хранить ее.

— Вам, возможно, месье. — Она подумала об Элен де Ларж, сидящей дома возле больного мужа.

Но когда танец закончился, Симона без протестов позволила Аристу увести себя на галерею, где гуляли, ища прохлады, другие пары. Сильная воля Симоны таинственно смягчилась.

У ночи была своя собственная музыка. В нежных ароматных сумерках бесконечное жужжание сверчков и пронзительный хор древесных лягушек, прыгающих по лужайкам, не скрежетали по нервам, как в жаркий неподвижный полдень, а манили, соблазняя, в гостеприимную темноту.

Симона не возразила, когда он повел ее по галерее подальше от других пар. Она обмахивалась веером, разгоряченная не только танцами, но и близостью Ариста.

Девушка вдыхала пряный аромат жасмина с нежной примесью цветущих лимонных деревьев. Тысячи светлячков подмигивали ей из-под ветвей дубов и ореховых деревьев, окружающих сад. Арист стоял очень близко, не касаясь, но все ее тело покалывало от воспоминаний о его пальцах, сжимавших ее кисть, и руке, обнимавшей ее талию в вихре вальса.

Свет лился из окон на галерею. Музыканты снова заиграли вальс, и ее тело затрепетало в ритме приглушенной музыки. Когда Арист протянул руки, она коснулась его плеча, и они закружились, как и другие пары, мелькавшие в освещенных окнах бального зала.

Весь день она представляла себе прикосновение этих прекрасных губ, казалось высеченных скульптором из мрамора. Когда он легко прижался ими к ее виску, они оказались удивительно мягкими и теплыми, нежными и уговаривающими. Сравнение с греческим мрамором вылетело у нее из головы, когда ее захватили реакции собственного тела.

Трепет, начавшийся с танцем, сфокусировался где-то глубоко в ее теле, и у нее перехватило дыхание, как будто она парила над преградой на своей любимой лошади. Симона закрыла глаза, но вдруг услышала шаги на дорожке рядом с галереей. Открыв глаза, она увидела темную фигуру, пристально глядящую на них через железную ограду.

Арист тоже увидел эту фигуру. Они отпрянули друг от друга.

— Кто там? — резко спросил он.

— Прошу прощения, мистер Бруно, я пришел за вами… — ответил грубый голос.

Симона затаила дыхание, когда мужчина подошел и свет из окна упал на его лицо. Он был небрежно одет, и длинный шрам шел через всю щеку от поврежденного глаза до подбородка, превращая его лицо в зловещую маску.

Арист оставил ее и подошел к перилам.

— В чем дело, Пикенз?

Симона мгновенно пришла в себя. Она вдруг осознала, что остальные гости на галерее наблюдают за ними и что она оказалась опасно близка к тому, чтобы позволить Аристу поцеловать себя. Как это могло случиться? Должно быть, выпитое вино ударило ей в голову.

Пикенз говорил тихим голосом:

— Мартин сбежал. Воспользовался балом, хитрый ублюдок. Я добился правды от Сола. Он сказал, что Мартин взял свой недельный рацион и мясной нож из кухни, так что он вооружен. Я отправлюсь за ним в погоню.

К ним подошел мужчина, куривший на галерее сигару и услышавший разговор.

— Мы можем помочь вам, Бруно.

— И пропустить мой охотничий бал? Спасибо, не надо. Мой надсмотрщик проследит за этим. Ты собираешься один, Пикенз?

— Нет, — ответил человек со шрамом. — Я послал за охотниками за беглыми рабами. Собаки найдут след, и я не думаю, что он заведет нас в болото. Беглец будет искать лодку, так что мы проверим берег озера. Возможно, я вернусь с ним еще до восхода солнца.

Арист кивнул.

— Зайди ко мне, когда разъедутся гости, — сказал он, мужчина отвернулся и пошел по тропинке, ведущей к жилищам рабов.

— Этот человек — ваш надсмотрщик? — недоверчиво воскликнула Симона. Не могло быть большего отличия от управляющего плантацией ее отца.

Образ испуганного оленя, отчаянно пытавшегося убежать от гончих, возник в ее мозгу, и она представила на его месте охваченного паникой чернокожего, возбужденных собак и таких же всадников, преследующих его… Симона содрогнулась. Такое случалось сплошь и рядом, но она никогда так ясно не представляла себе эту картину.

Арист подошел к ней, сожалея о вторжении, укравшем у него сладостный вкус ее губ. Он чувствовал, как сильно возбужден, и проклинал Пикенза, понимая, что тот заметил это в свете, струящемся из окон.

Симона стояла, сложив руки на груди.

— Я надеюсь, что ваш раб убежит, — пылко сказала она.

— Почему? — удивился Арист.

Она затрясла головой. Ей было трудно говорить.

— Преследуемый собаками… и этим ужасным человеком… я… — Она потрясенно осознала, что говорит, и взяла себя в руки. — Извините, месье. Я люблю верховую езду, но не могу наслаждаться погоней за любым живым существом.

— Как наша оленина сегодня утром? — спросил он, явно забавляясь. Он несколько секунд рассматривал ее. — Скажите мне, мадемуазель, если сбежит одна из ваших прекрасных лошадей, неужели вы никого не пошлете, чтобы найти ее? Видите ли, мой раб — ценное имущество.

— Я понимаю.

Она вспомнила горничную, которую он отказался продать, и отодвинулась от него подальше. Та рабыня — тоже его собственность. Так что же она делает тут рядом с ним? Что случилось с ее рассудком?

— Ну хватит, женщинам не следует думать о таких вещах, — сказал он тихим голосом, который успел убаюкать ее сомнения. — Они должны заботиться только о том, как быть прекрасными и очаровательными…

«… и уметь обольщать мужчин», — добавила она про себя, а вслух сказала:

— И я достаточно долго была очаровательной с вами, месье. А теперь, боюсь, я забыла, что обещала танец своему деверю.

Она отвернулась от него и неспешно пошла в бальный зал.

— Колдунья! — прошептал он, следуя за ней.

Лежа в ту ночь без сна, Симона слышала завывания возбужденных собак и прислушивалась, дрожа, как лай то замирал, то становился отчетливее, сопровождаемый топотом копыт нескольких лошадей.

«Раб не так быстр, как легконогий олень, — думала она и не могла заснуть из-за образов, возникающих в ее мозгу. — Он охвачен страхом… где он мог прятаться? Озеро велико, и мало кто из рабов умеет плавать… „Мы найдем его к утру!“ Спасения нет. И его высекут за попытку побега. Какое же отчаяние заставило его сбежать?»

Почему ей в голову приходят эти мысли? Почему она так беспокоится из-за раба, которого никогда не видела?

«Это, наверное, связано с той рабыней Ариста Бруно, — думала она, — и теми странными чувствами, которые Арист пробудил во мне накануне».

Как это могло случиться? И почему? Все началось с отчаяния прекрасного оленя, преследуемого гончими, и затем плачущая служанка наверху…

Симона пыталась отогнать воспоминания об этом дне. Она напоминала себе, что он любовник Элен де Ларж… Но каждый раз, когда закрывала глаза, она видела странный искрящийся взгляд и чувствовала нежное тепло прекрасных губ у своего виска.

Утром после завтрака багаж гостей из Нового Орлеана и их лошадей погрузили на экскурсионный корабль, который месье Бруно нанял для этого случая. Гости должны были отправиться через озеро Понтчартрейн к пристани около ручья Святого Иоанна.