— Добрый день, — произнес за спиной смутно знакомый голос.

Уильям обернулся. Ну конечно, давешний француз-танкист, тот, что неостроумно и оскорбительно пошутил относительно «обители Марса». Что здесь делает французишка?

— Вечер, — неприветливо ответил лейтенант вместо ответного приветствия.

— Что? — не понял танкист.

— «Добрый вечер». Вечер, а не день, — поправил Дрегер, вернувшись к созерцанию нейтралки. Француз промолчал.

Минуты сменяли одна другую. Скаут щелкнул часами — дорогим швейцарским хронометром с фосфоресцирующими стрелками, не иначе — дар самого Ловата, тот зачастую покупал снаряжение для скаутов за собственный счет. Он ничего не сказал, но молчание разведчика было красноречивее любых слов.

— Слишком рано, — заметил француз, мягкий галльский акцент придавал его словам какую-то особенную проникновенность.

— Сегодня за пленными не ходили, — пояснил скаут. — Слишком опасно. Только посмотреть, не построили ли «колбасники» что-нибудь новое. И проверить проходы.

Сразу несколько «светильников» вспыхнули прямо над окопами, залив окрестности ослепительно-белым светом. Осветительные снаряды медленно опускались на небольших парашютиках, роняя снопы искр как рождественские шутихи. Скауты рефлекторно пригнулись, хотя окоп был и так вполне глубок — верхний край проходил на уровне глаз мужчины среднего роста. Танкист остался прямым как доска, выдавая себя как человека, которому не приходилось кланяться пулям. А может быть ему было просто больно или неудобно наклоняться из-за корсета.

Из-за спины раздалось прерывистое гудение. Что-то небольшое и крылатое, похожее на аэроплан, пронеслось на небольшой высоте поодаль, удаляясь вглубь немецких позиций.

«Жук», вспомнилось Дрегеру. Двенадцать тысяч по ветру?..

Минуло еще с четверть часа или чуть больше.

Внутренне он был готов к чему-то подобному, но когда впереди, где-то на условной границе нейтральной полосы и немецкой передовой взметнулся яркий всполох, Дрегер содрогнулся. На черном фоне оранжевый, химически чистый свет казался особенно ярким и противоестественным.

— Идиоты, — севшим голосом произнес скаут. — Все-таки полезли вглубь… «Светляки».

Что такое «светляк» Уильям знал, хотя доселе не видел — саперам приходилось преодолевать ничейную землю. Так назывались световые сигнальные мины — запаянные стеклянные трубки со специальными порошками. Их закапывали или просто засыпали мусором, клали в грязь. Стоило неосторожному раздавить хрупкую трубку, как порошок вступал в реакцию с воздухом, давая безвредную, но яркую вспышку. Обычно «светляков» высеивали полосами, в зависимости от состава порошка, чтобы дежурные пулеметчики могли сразу открыть огонь на соответствующую цвету дистанцию.

На немецкой стороне вспыхнули сразу три прожектора, их жадные лучи шарили по нейтральной пустоши. Залаяли пулеметы, расчетливо, длинными очередями. Заухали бомбометы. Германцы методично обрабатывали весь прилегающий участок, не жалея патронов и мин. Англичане не остались в долгу — ударили в ответ. Дрегер пригнул голову, несколько близких разрывов осыпали окоп земляной крошкой.

Взаимный обстрел длился почти десять минут, затем постепенно сошла на нет. Неожиданно у немцев снова заиграла гармоника.

— Все, — сказал старший скаут, и это короткое слово было произнесено так, что стоило целой эпитафии.

— Подождите, лейтенант…

Французский танкист догнал Дрегера в самом конце траншеи. Уильям вежливо, но безразлично смотрел, как тот привалился к земляной стенке, жадно хватая ртом воздух.

— Я спешу, — произнес англичанин.

— Понимаю, — француз все никак не мог отдышаться. — Сейчас… пара слов…

Неподалеку вновь вспыхнула перестрелка. Теперь осветительные ракеты запускали на всем протяжении видимого фронта по обе стороны нейтральной полосы. Белый мертвящий свет четко и контрастно освещал траншею, снующих по ней людей и бледное лицо танкиста.

— Время, — напомнил лейтенант. Обостренным чутьем он ощущал, что приготовления к наступлению вошли в решающую стадию, когда их уже невозможно скрыть от противника и начинается гонка на время. Штурмовой батальон, в который входил и его, Дрегера, взвод, шел во второй волне наступления, но все равно следовало поторопиться.

— Да, простите, — танкист, наконец, отдышался. — Я не задержу, всего пара слов. Первое — я приношу извинения.

Дрегер от души понадеялся, что тени скрыли безмерное удивление, отразившееся на его лице.

— Извинения? — уточнил он.

— Да. Мой выпад был… недостоин. Но дело в том, что я — «Судья». «Судья Годэ».

— Я слышал про вас, — осторожно произнес Дрегер. Про Анри Годэ по прозвищу «Судья» слышали многие, следовало признать, у этого человека и в самом деле были основания не любить англичан.

— Хорошо, тогда мне не придется объяснять. Это было первое. Второе — я пойду в бой вместе с вашим взводом, на «TSF».

— Добрая весть! — на этот раз Дрегер даже не пытался скрыть радость.

К девятнадцатому году пехота научилась ценить танковую поддержку, но понимающие люди особо радовались не обычной коробке на гусеницах, а ее более редкой разновидности — «TSF», от «Telegraphie Sans Fit» — «беспроволочный телеграф» по-французски. Идея была простая, но безусловно гениальная — посадить артиллерийского корректировщика под прикрытие брони, снабдив его мощной радиостанцией. Оставалась сущая «малость» — добиться надежной работы последней и наделать их побольше. «Радиотанк» Рено появился на фронте весной восемнадцатого, очень быстро завоевав уважение своих и лютую ненависть немцев. Изначально эти машины применялись в интересах танковых частей и пехотных соединений не ниже бригады, но понемногу «спускались» и ниже. Их никогда и никому не хватало, поэтому известие о том, что в интересах взвода будет работать бронированный корректировщик с дальностью связи до восьмидесяти километров искренне радовало.

— «Форт»? — уточнил Дрегер.

— Да. Ваш майор сумел убедить командование, что без поддержки тяжелой артиллерии его не взять. Но они нужны и другим, поэтому придется стрелять экономно и точно, то есть с нашей помощью.

— Я рад, — коротко сказал лейтенант и, шагнув вперед, протянул французу руку. Тот пожал ее.

— Просьба, — произнес танкист, заметно теряя уверенность, даже с некоторой робостью.

— Что угодно, — коротко отозвался Дрегер.

— Я… я никогда не боялся боя… Хотел бы… чтобы вы поняли правильно…

— Я пойму правильно, — ответил лейтенант. — Говорите смело.

— В-общем… — начал Годэ, запинаясь на каждом слове. — Завтра… Как бы сказать…

— Я понял, — серьезно сказал лейтенант, дождавшись очередной паузы. — Мы будем беречь вашу машину.

— Поймите правильно! — с видимым облегчением вырвалось у Анри. — Я не боюсь, но пехота слишком часто не понимает, зачем мы нужны.

— Мы понимаем, — все с той же серьезностью сказал Дрегер. — Без вашей корректировки мы все поляжем у Форта. Или от батальона останутся ошметки. Я все понял правильно.

— Встретимся на передовой, — произнес Годэ, выдохнув, будто сбросил с плеч тяжкий груз.

— До встречи. Был рад знакомству!

— Взаимно. Хотя я бы предпочел… иной повод.

Искренний смех лейтенанта утонул в шуме очередной минометной дуэли. Дрегер зашагал к месту встречи со скаутом, который должен был вернуть его в расположение взвода, на душе стало немного теплее, словно после встречи со старым другом.

— Бегом! Бегом! — орал фельдфебель с таким неистовством, словно победа рейха зависела от громкости его истошных воплей. — Поднимай ноги выше, жалкий уродец!

Кальтнер и рад был бы исполнить указание, но ботинки, набравшие воды, мокрыми тисками стиснули утомленные ноги, вынуждая тащить их волоком. А наставник-изувер лишь ярился еще больше:

— Кайзер смотрит на тебя, ты, позор армии и Германии!..

Фельдфебель оборвал тираду на полуслове, хрипло закашлялся, как морж, фыркая и отплевываясь.