Граф Конрад был в нерешительности: мелькнувшая было надежда сменилась страхом нового обмана; он призвал к себе старую Гертруду и дал ей строгое поручение: „Отведи цыганку в ее комнату и стой у двери, пока она не переоденется в чистую одежду“. Будучи не способна отгадать намерения своего господина, старая Гертруда взяла под надзор свою пленницу. Когда они поднимались по лестнице в ее спаленку, она удивленно спросила: „Если у тебя есть приличная одежда, почему ты не показала ее мне?“ Но, рассудив, что у цыганки вряд ли может быть что-нибудь, способное ее украсить, предложила ей свою помощь. Она перечислила содержимое своего гардероба, предмет за предметом, которыми полстолетия назад завоевывала мужские сердца, и невольно слезы воспоминания увлажнили ее глаза. Однако Матильда совсем не слушала ее; она только спросила кусок мыла и таз для мытья рук, потом удалилась в свою спаленку и заперла за собой дверь, в то время как ее провожатая расположилась стоять на часах.

Полный надежд, рыцарь оставил постель, облачился в наиболее изящный костюм и удалился в гостиную, чтобы там провести оставшиеся минуты в ожидании конца своего любовного приключения. Время, казалось, нарочно замедлило свой ход, и в нетерпении рыцарь заметался по комнате из угла в угол. Но только большая стрелка итальянских часов на здании городского университета указала шесть часов, как двери гостиной медленно распахнулись, и переливчатый шорох шелкового платья возвестил о появлении своей обладательницы. Матильда была прекрасна; казалось, она, подобно богине Любви, источает вокруг себя сияющий ореол света. Граф Конрад громко воскликнул и пал у ее ног, опьяненный любовью. „Кто ты? Земная смертная или Афродита? Увидь меня распростертым у твоих ног, готовым повторять вновь и вновь свою клятву и подтвердить ее еще более торжественным обетом, при условии, если вы не сочтете ниже своего достоинства принять мою руку и сердце“.

Прекрасная леди склонилась над рыцарем: „Осторожнее, сир, не будьте слишком опрометчивы в своих словах. Сейчас вы видите меня в истинном облике, но во всех отношениях я остаюсь для вас незнакомой. Не прельщайтесь обманчивым блеском и не торопитесь расточать клятвы. На вашей руке надето кольцо, и только в вашей власти достойно распорядиться им“. Граф Конрад сорвал его с руки и преподнес своей возлюбленной, и она покорилась. „Впредь, — сказала она, — ты господин моего сердца. У меня нет больше тайн от тебя. Я — дочь Зигфрида Смелого, отважного и благородного рыцаря, чья несчастливая судьба хорошо известна тебе. Я с трудом бежала из разоренного дома моего отца и под крышей твоего дворца нашла себе приют и защиту“. Долго она рассказывала ему свою историю, не пропуская ничего, и даже упомянула о волшебном подарке нимфы; и, слушая ее дивную повесть, граф Конрад совершенно забыл, что не далее, как несколько часов назад, стоял на краю могилы. На следующий день он вышел из ордена и помчался сзывать гостей на свою свадьбу; на сей раз приглашенные гости, рассевшись за пышным столом, не нашли на нем ни одного лишнего прибора. Вот это был пир! Удался на славу и веселье всего города Аугсбурга. Только одна старая Гертруда не принимала участия в празднестве: неожиданное появление прекрасной леди так сильно испугало ее, что она перевернулась со стула, когда стояла на часах у дверей ее спальни; несчастливое падение обернулось для нее тяжелыми переломами и ушибами.

Медовый месяц счастливая пара провела в городе Аугсбурге в невинных радостях и в душевном веселье. Часто нежная Матильда, по велению страсти, склонялась на грудь супруга и с простодушием чистого сердца изливала на него свою любовь. Однажды она с улыбкой потребовала: „Если в твоей груди затаилось хотя бы одно самое малое желание, доверь его мне, и я не обижу тебя. А мне более не о чем желать, единственное мое желание уже исполнилось. Но если у тебя в чем-нибудь возникнет нужда, знай, что волшебный орех может исполнить еще одну просьбу; я милостиво дарю ее тебе“. Граф Конрад обнял свою прелестную жену с нежностью и запротестовал: „Ничего мне не нужно на этой земле, моя любовь; единственно молю Бога, чтобы он не прервал нашего счастья“. Мускатный орех потерял всю свою ценность в глазах его милой обладательницы, и она сохраняла его лишь как память о своей крестной.

Мать графа Конрада все еще была жива. Она коротала свое вдовство в уединении фамильного поместья. Матильда, признательная свекрови за сына, часто порывалась навестить ее, чтобы попросить благословения и развеять ее одиночество. Однако граф был непреклонен и всегда находил веские причины, чтобы отменить этот визит. Напротив, он предложил Матильде летом отправиться в поместье, доставшееся ему от брата, которое близко прилегало к вотчине храброго Зигфрида. Матильда с радостью согласилась. Давно желала она посетить свой родной дом, где прошло ее детство, но все было недосуг. И когда наступило лето, ее желание исполнилось, даже без помощи волшебного ореха. С торжественной грустью бродила она по развалинам замка, на могиле родителей уронила благодарную слезу и, припомнив место, где должен был находиться источник, пошла туда. Увы, сколько ни бросала она камешков в воду, все было напрасно; она даже не пожалела мускатный орех, но он только поплыл, словно пузырек воздуха, и Матильде пришлось доставать его из воды. Нимфа не хотела появиться перед своей крестницей, хотя близились другие крестины: молодая леди готовилась подарить мужу ребенка. Она принесла ему мальчика; он был прекрасен, как Купидон. Радость настолько захлестнула нежных родителей, что они чуть не задушили его в своих объятиях. Мать совсем не выпускала его из рук. Она сама следила за каждым движением невинного младенца, хотя граф и нанял благовоспитанную кормилицу ухаживать за ребенком. На третью ночь после его рождения, когда весь дом был объят беспробудным сном и легкая дремота завладела бдительной матерью, случилось несчастье: при пробуждении Матильда не нашла на руках своего ребенка. Застигнутая врасплох, она стала звать кормилицу голосом, полным ужаса: „Кормилица, кормилица, куда вы унесли моего мальчика?“ — „Благородная леди, — отвечала кормилица, — дитя спит на ваших руках“. Кровать и спальную комнату тщательно обыскали, но ничего не нашли, кроме маленьких пятнышек на полу. Кормилица, разглядев, что это пятна крови, подняла страшный крик: „Господи Боже мой! Всеми святыми молю тебя, помилуй нас! Великий Гриффин был здесь — это он унес нашего мальчика!“ Горькая весть разнеслась по всему дому. Долго леди оплакивала потерю любимого первенца; столько слез пролила она, что высохли розы на ее щеках. Сир Конрад же был безутешен. Хотя вера в Великого Гриффина ни на одно горчичное зернышко не тяготила его душу, он, не найдя никаких правдоподобных объяснений случившемуся, дал болтовне кормилицы полную свободу и занялся заботой о своей любимой жене; и она, чтобы не тяготить его любящее сердце, принудила себя принять неунывающий вид.

Время — великий утешитель; мало-помалу рана на сердце матери затянулась, и любовь восполнила ее потерю вторым сыном. Безграничная радость воцарилась во дворце графа. Он праздновал рождение наследника со всею щедростью своей души. Заздравная чаша беспрерывно переходила из рук в руки: от лорда и его гостей — к привратнику и обратно; все пили за здоровье юного графа. Только беспокойная мать не отходила от мальчика; что было сил сопротивлялась она нашептываниям сладкого сна. Наконец, когда она уже была готова покориться зову природы, она сняла с прелестной своей шеи золотую цепочку, обмотала ее вокруг младенца и привязала другим концом к своему запястью; потом перекрестила себя и своего ребенка, чтобы Великий Гриффин не имел силы похитить его, и вскорости погрузилась в беспробудный сон. Проснулась она с первыми лучами солнца, но — нет слов у меня передать весь ее ужас — прелестное дитя исчезло из ее рук. Она громко закричала в страшном испуге: „Кормилица, кормилица, куда вы унесли моего мальчика?“ — а кормилица ей в ответ: „Благородная леди, дитя спит на ваших руках“. Схватилась Матильда за золотую цепочку, смотрит — а она разрезана ножницами. Упала она тогда в обморок, и долго не могли до нее добудиться. Подняла кормилица в доме страшный переполох. Услыхал граф Конрад, что приключилось с его женой, вытащил свой тяжелый рыцарский меч и набросился в ярости на кормилицу.