Конечно, помимо всего этого остается еще целый ряд не разрешенных на сегодняшний день вопросов. Это и распознание окружающего пространства, и средства общения, и еще несколько важных вещей в сфере искусственного интеллекта. Но активные апробации на футбольных полях, правда, пока виртуальных, представьте, уже проходят. В рамках Robocup есть отдельная «лига». Игроки оттачивают мастерство написания алгоритмов, чтобы спустя десятилетия, когда все остальное будет готово, сойтись в честном поединке с венцом творения.

Александр Колтовой

Он был главным героем в литературном мире Англии эпохи королевы Виктории, стал первым мастером пера, который жил на деньги, заработанные писательским трудом. А еще он оказался первой английской знаменитостью в современном понимании этого слова — стал «звездой», которую боготворили восторженные поклонники. И в то же время Диккенс всегда вел двойную жизнь — публичного человека и человека, одержимого мучительными комплексами и страстями.

Темная сцена освещена лишь скудным светом фонаря, похожего на те, что с трудом пронизывают мглу на мрачных улицах Лондона. За небольшим столом едва различима фигура немолодого мужчины. Проходит мгновение, и его грубая брань разрывает тишину зала. В ответ слышится душераздирающий женский визг. Ссора набирает обороты до тех пор, пока женский голос внезапно не прерывается… В зале, среди публики, наблюдается необыкновенное волнение. Громкие всхлипывания перемежаются с истерическими возгласами. Кто-то падает в обморок. Наконец мужчина придвигается ближе к свету фонаря и с трудом, опираясь дрожащими руками на стол, встает.

Что же это было? Мастерски сыгранная сцена убийства из романа Чарлза Диккенса «Приключения Оливера Твиста». До невероятности правдоподобная. В главной роли — мистера Сайкса — сам знаменитый автор романа. Это он вот уже год изводит публику убийством Нэнси. Играет так, что зрители до последней минуты верят: на их глазах совершается жестокое преступление.

Этой сценой мистер Диккенс закончил свое последнее публичное выступление. Его голова словно стянута железным обручем из-за высокого кровяного давления, пульс стучит в висках так, что теряется ощущение реальности. Лечащий доктор встревожен. Он предупреждает мистера Диккенса, что тот сам может умереть прямо на глазах у своей аудитории.

Но тут, словно очнувшись от гипноза, публика разразилась криками и аплодисментами. Люди кричали и аплодировали до тех пор, пока писатель не заплакал…

Родители Диккенса — Джон и Элизабет 

Чарлз — старший из шести оставшихся в живых детей Джона и Элизабет Диккенс, родился близ Портсмута, портового английского города, 7 февраля 1812 года. Его отец был служащим Военно-морского казначейства. Несмотря на свое отнюдь не аристократическое происхождение, он был не чужд искусству. Последнее представлялось Джону Диккенсу непременным атрибутом джентльмена, которого он изо всех сил старался из себя изображать. Его супруга в свою очередь отличалась живостью и остроумием. В семье поощряли такие забавы, как исполнение комических куплетов и участие в любительских домашних спектаклях. Отец часто брал с собой Чарлза в местные пабы, где тот охотно пел и танцевал. Родители водили мальчика и в театры — его явные актерские способности льстили самолюбию старшего Диккенса. Правда, Чарлз отличался повышенной чувствительностью и способностью страдать по любому самому незначительному поводу так глубоко и болезненно, что нередко это выглядело в глазах окружающих актерской игрой.

Наделен он был и феноменальной памятью, в том числе на звуки, формы, краски и даже запахи. И, по всей видимости, Чарлз нисколько не кривил душой, когда спустя много лет подтвердил умирающей сестре Фанни, что тоже ощущает запах осенних листьев, когда она, привстав с кровати, уверяла его, что теперь эти листья устилают пол в ее комнате, как в том лесу, где они совершали долгие прогулки в детстве. Недаром память станет источником страданий для Диккенса.

Фанни Диккенс — сестра писателя

Недолгая учеба в школе и безмятежное детство закончились в 10 лет. В 1822 году отца перевели в Лондон, в Адмиралтейство. В городе, слывшем Вавилоном, нелегко было сохранить тот же образ жизни, что и в провинции. В полной соблазнов столице Джон и Элизабет жили не по средствам, и вскоре их финансовое положение стало отчаянным. Решение пришло в голову Элизабет: Чарлз должен устроиться на работу. И вот, весь перепачканный, он наклеивает ярлыки на бутылки с ваксой. Казалось, ему никогда уже не удастся от нее отмыться. Но самое унизительное для Чарлза — зеваки за окном, которые, корчась в ужимках, наблюдают за его занятием. Но это было только начало кошмара. Вскоре после его трудоустройства отца посадили в долговую тюрьму, и мать вместе с детьми тоже отправилась в специальные тюремные апартаменты. Родители не только не позаботились о старшем сыне, но и ничуть не интересовались, как он живет. Правда, однажды отец позвал его к себе и назидательно сказал: «Если мужчина получает в год 20 фунтов и тратит из них 19, то у него есть шанс остаться счастливым. Потратив же неправедным образом последний фунт, он способен исковеркать себе жизнь». После этой встречи у вернувшегося на фабрику мальчика случился припадок: в полубессознательном состоянии он повалился на пол и пребывал несколько минут в судорожной агонии. Это была одна из первых панических атак, которые будут жестоко терзать его до конца жизни. Вопреки всем перипетиям судьбы Чарлзу удалось выстоять и не превратиться в одного из многочисленных малолетних преступников, которыми кишел Лондон.

Спустя три месяца после ареста отец получил наследство, и семья вновь воссоединилась на свободе. Но Элизабет боялась, что муж не сумеет удержаться от карточной игры и выпивки, что денег снова не хватит, и без жалости вновь отправила сына на работу. Диккенс никогда не простит ей этого. Отец был более милостив и разрешил ему вновь пойти в школу, после которой Чарлз устроился клерком в юридическую контору. За небольшую взятку он уговорил одного театрального антрепренера разрешить ему выступать в маленьких уличных театрах перед искушенной лондонской публикой. Однажды, впечатленный талантом перевоплощения юного актера, его мимикой и блестящей пантомимой, импресарио назначил ему встречу в театре Ковент-Гарден. Но у Чарлза в тот день случился один из приступов почечной колики, которыми он страдал с раннего детства, носившей наверняка нервический характер.

Не информировать, а развлекать

Диккенс решил заняться журналистикой. За три месяца освоил стенографию и поступил в одно из первых политических изданий Mirror of Parliament. Это было время начала расцвета политической журналистики, а он действительно был прирожденным репортером. Обладая вулканической энергией, Чарлз мог без устали, сна и еды бродить по городу, не теряться в оглушительном грохоте дебатов на галереях Парламента, где с сумасшедшей скоростью прямо на коленях строчил статьи. Тогда же Чарлз сочинил первые рассказы и скетчи, где превращал жизнь хорошо ему знакомых обитателей лондонского дна в сатирические зарисовки. Когда в 1836 году вышел первый сборник его рассказов, двадцатичетырехлетний автор получил лестное предложение от издательского дома «Чепмэн и Холл». Диккенс обязан был предоставлять им ежемесячные серии рассказов с продолжением. 20 тысяч слов в месяц на протяжении 20 месяцев, гонорар — 14 гиней. С тех пор Чарлз всегда будет писать для изданий, готовых к подобной «сериализации» его произведений, своего рода аналогу современной «мыльной оперы». Сначала — анонс и реклама, а с каждым новым выпуском читательская аудитория росла и ширилась. Ее неослабевающий интерес гарантировал автору не только известность, но и постоянные финансовые поступления, что было для него невероятно важно. И хотя имя Диккенса очень быстро превратилось в настоящий бренд, читатели готовы были скупить все издания, где обещали напечатать его новый роман, — он так и не смог чувствовать себя в финансовой безопасности.