- Только одну минуту, - ответил доктор и подошел к матери моего мужчины, а я юркнула в реанимацию, откуда вышла медсестра.

Я потихоньку подошла к кушетке, на которой он лежал, опасаясь нарушить его покой. Мой мужчина выглядел неважно. Улыбка сползла с лица и теперь превратилась в нечто убийственное. Внутри все сжалось от страха за его жизнь, от чувства вины за измену.

- Дима, если бы я только могла отмотать время назад и все исправить, - прошептала, подойдя ближе и взяв его за руку. - Как много бед пришлось испытать из-за того, что не разобрала своих чувств сразу. Я так сильно люблю тебя... Отдыхай. Завтра я обязательно вернусь. И буду рядом с тобой, слышишь?

Я понимала, что он спит, потому осторожно отпустила его руку и направилась к дверям. На едва гнущихся ногах дошла до выхода и вызвала такси. Евгении Александровны уже не было, странно, что мать не попыталась увидеть сына, но не мне судить.

Придя домой в первом часу ночи, посмотрела на сестру, уснувшую у колыбели Милы.

- Лиз, - я положила руку на ее плечо, - переляг на кровать.

- Ой, Ксю, я только голову опустила и провалилась в сон, - произнесла Лизка, встала и обняла меня.

- Мама домой уехала?

- Да, у нее завтра какая-то платная консультация, но ты не переживай, я с Милой посижу. У меня ничего важного не будет...

Лизка позевала и отстранилась от меня.

- Спасибо, - прошептала я.

Сестра что-то угукнула и ушла в комнату. Комнату, где раньше мы спали вместе с Димой. В сердце больно кольнуло, словно в него вонзили ядовитую стрелу, и яд боли начал расползаться, отравляя организм. Я присела у кроватки дочери, стараясь сдерживать слезы. Нельзя было плакать, малышка ведь все чувствовала и волновалась вместе со мной.

- Люблю тебя, мое маленькое сокровище, - произнесла я, стараясь найти в ней успокоение и надежду на счастливое будущее.

Утром я покормила Милу и сцедила достаточно молока для двух кормлений. Я не знала, как долго пробуду в больнице, но пообещала Лизке, что потороплюсь, потому что у нее вырисовалась важная консультация по учебе вечером, пропускать которую было крайне нежелательно.

Когда я приехала в больницу, получила удар под дых. Доктор сказал, что Дима запретил пускать меня к нему. Попросил передать, что не желает меня видеть. Он возненавидел меня, знал, что только я во всем виновата и возненавидел, но мне было необходимо увидеть его и убедиться, что он действительно пришел в себя и дышит.

- Вы не можете запретить мне, - прошипела на врача. - В какой он палате?

- Состояние пациента может ухудшиться, если вы пойдете, - продолжал настаивать на своем доктор.

К черту его. К черту Диму, который так вовремя вспомнил об измене и решил обидеться. Я уже развернулась, чтобы уйти, но столкнулась с Евгенией Александровной. Она судя по всему возвращалась от сына и находилась не в лучшем расположении духа. Подняв на меня взгляд, замерла.

- Он в сто четвертой палате. Тебе нужно поговорить с ним.

Я кивнула и покосилась на врача. Он действительно не мог запретить мне находиться здесь, ведь я не сделала ничего плохого и пришла навестить отца своего ребенка. Дойдя до палаты, замерла, слушая, как Дима на кого-то ругается по телефону. Когда его голос замолк, я все-таки вошла в палату. Наши взгляды пересеклись, и Дима резко отвернул голову в сторону.

- Не надо, Ксюша! - произнес он и нахмурился. - Я просил, чтобы тебя не пускали, - бросил он так, словно ему действительно было противно мое присутствие. - Видимо, нужно заплатить чуточку больше, чтобы пожелания пациента исполняли безоговорочно.

Я не понимала, почему он так резко поменял мнение, ведь еще несколько дней назад сидел около меня и нашей дочери и лелеял нас, окутывал своей любовью и заботой.

- Дима, - прошептала я, приближаясь к нему. - Я понимаю, что заслужила этот шквал негатива к себе, но, пожалуйста, позволь быть рядом сейчас, когда тебе плохо. Потом, если захочешь, я уйду.

Он повернулся и посмотрел на меня, заставляя прочувствовать его боль. Ему было плохо. Он испытывал отвращение не ко мне, а к самому себе. И от этого было еще тяжелее.

- Я прикован к постели, Ксюша! Вам нужен не такой мужчина. Миле нужен полноценный отец. Я разговаривал с Игорем, он готов забрать вас. Я буду помогать со стороны и делать все, что от меня зависит, лишь бы вы были счастливы.

Диме тяжело давались эти слова. Я видела, с каким трудом он произносит каждое, как отрывает частичку себя во благо нам. Это было так благородно. Это был его стиль поведения. Только Дмитрий Звонарев мог пожертвовать собой во благо любимых. И я влюблялась в него все сильнее. В этот момент я поняла, что как бы он ни пытался прогнать от себя, я буду рядом. Я помогу ему.

- Мне не нужен Игорь... Мне никто, кроме тебя, не нужен. Я знаю, вчера ты не слышал меня, но я сказала, что...

- Стоп! - Дмитрий перебил меня, не дав сказать самого главного. - Не надо жалеть меня. Я не хочу, чтобы ты была вместе со мной из жалости. Все кончено, Ксюша. Как бы больно мне ни было говорить это.

Для человека, перенесшего такую сложную операцию, Дмитрий выглядел более, чем живым, хоть я и понимала, что дается ему это упрямство нелегко.

- Я тебя не жалею, я хочу быть рядом с любимым человеком, - мускулы на лице Димы дрогнули.

Я присела на край кровати и коснулась его руки, из которой торчали капельницы. Больно было видеть его таким. Я даже не представляла, что подобное может произойти. Когда Игорь появилась в моей жизни снова, я просто не думала о том, что могу потерять самое ценное - настоящую любовь.

- Дим, я еще в роддоме до последнего надеялась, что ты останешься со мной и Милкой. Я боялась подпускать тебя близко, потому что после случившегося... После измены я не знала, сможем ли мы вернуть прежние отношения. Сможешь ли ты доверять мне. Выйдет ли у меня доказать свою любовь и преданность. Я не верила, что это возможно. Да и сейчас не знаю, простишь ли ты меня когда-то и сможешь ли забыть, но я прошу тебя, не отталкивай меня. А если уж решил оттолкнуть, то не следует звонить своему брату. Я не люблю Игоря и никогда не любила. Только вот я слишком поздно поняла, что путала это восхитительное чувство с пожирающей страстью.

Уголки губ Димы тронула улыбка. Айсберг в его сердце тронулся, и мне безумно хотелось верить, что он оттает. Я желала больше всего на свете вернуть те отношения, что связывали нас поначалу.

- Я не смогу ходить, Ксюша. Буду прикован к инвалидному креслу. Я хирург, и я знаю, что такие травмы неизлечимы. Сказки в жизни не бывает. Я никогда не встану на ноги. Зачем Миле такой отец, который даже не сможет вывести ее на прогулку, поиграть в догонялки, научить пинать мяч?

- Потому что ты ее отец, - я сжала его руку и посмотрела прямо в глаза. - Ты ей нужен. И ты нужен мне.

Дима на несколько секунд зажмурился, а когда открыл глаза, я заметила, что сосуды покраснели. Он испытал прилив эмоций. Он простил меня. И был готов дать второй шанс.

- Я не хочу становиться для тебя обузой.

- Не станешь... любимый человек никогда не станет обузой! Ты лучшее, что было в моей жизни, и никакая инвалидность не изменит этот факт. Если ты готов, то после твоей выписки я хочу стать твоей женой. Наша дочка будет расти в полноценной семье с любящими ее и друг друга родителями.

Я даже не сомневалась, что Дима любит меня. Он доказал это в очередной раз, позвонив своему брату и предложив забрать нас с Милкой. Дима думал, что делает лучше для меня и дочери, но он заблуждался. Счастливыми мы будем только с ним.

- Спасибо, - произнес Дима, сжимая мою ладонь, и улыбнулся.

Я заметила, как по его щеке скользнула слеза и тут же испарилась. Мужчины не плачут? Так говорят слабаки, которые боятся проявить свои эмоции, но Дима не боялся этого, он неоднократно доказал свою преданность и любовь, и теперь дело оставалось за мной. Я должна была заставить его чувствовать себя счастливым, даже если он действительно больше никогда не сможет подняться на ноги. Все это было неважно. Однако глубоко в душе я все-таки надеялась, что мы прошли достаточно испытаний, и Господь смилуется над Димой, дав ему возможность снова ходить.