До сегодняшнего дня.

Слезы заливали лицо Эвелин. Теперь она это знает. Теперь, как ее мать и сестра, она тоже полюбила. И, продолжая семейную традицию, полюбила неразумно, безнадежно. И совершенно неуправляемо. К тому же человека, похожего на ее отца. Волевого бизнесмена, который никогда не сможет по-настоящему полюбить ее. Они оба, ее отец и Квентин Блейн, любят власть и успех гораздо больше, чем могли бы полюбить женщину.

И тем не менее Эвелин понимала, что, даже если Квентин предложит ей одну-единственную ночь, она согласится. Не потому, что это разумно или необходимо, а просто ради неповторимого мгновения счастья. Потому что ее тело этого требовало.

Когда-нибудь она расскажет об этом сестре и признается, что была не права. Но не теперь. Достаточно и того, что ей хватило мужества признаться в этом самой себе.

Эвелин наклонилась и поцеловала Дженнифер.

— Прости меня, — сказала она. — Я вела себя глупо.

— Нет, — покачала головой Дженнифер и обняла Эвелин за шею. — Ты самая лучшая на свете старшая сестра.

Эвелин прижала ее к себе, понимая, что на душе у нее появилась новая рана. Рана, с которой придется жить всю оставшуюся жизнь.

Она едва расслышала, как в замке повернулся ключ. Дверь открылась. Квентин поддерживал Конни под локоть, и на этот раз такая забота была нужна Конни по-настоящему: она казалась измученной и подавленной.

Наспех вытерев слезы и откашлявшись, Эвелин весело сказала:

— Привет! — Она обняла Конни. — Давай, я провожу тебя в твою комнату. Квентин, я…

Но закончить не успела. Зазвонил телефон, и Квентин поспешил снять трубку. Эвелин ждала, пока он закончит разговор, а Конни недовольно фыркнула:

— Вечно эти его дела. — Она опять злилась.

Когда Эвелин подошла и протянула руку, чтобы помочь ей дойти до спальни, Конни сердито оттолкнула ее.

— Я хочу побыть одна, — опираясь о стену, заявила она. — Приходи потом, ладно? — сказала Конни и вышла.

Эвелин решила, что Конни чересчур нервничает, но, вспомнив странные вопросы сестры, негромко, чтобы не услышал Квентин, спросила:

— Дженнифер, что происходит с Конни?

— Не знаю. — Дженнифер отвела взгляд. Она закусила губу, потом добавила: — Но… когда будешь говорить с Конни, вспомни о том, что я тебе сказала.

— Что именно?

— Ты меня поняла. О том, чтобы она не почувствовала себя дрянью.

Эвелин нахмурилась. Ей стало страшно. Похоже, дело не в том, что ребенок зачат до свадьбы. Не настолько уж Дженнифер наивная. Пусть в глазах Эвелин она по-прежнему ребенок, но сестра взрослая женщина, которая уже знает, что такое горе, и может отличить важное от пустяков.

Нет. Это явно не пустяки. Здесь что-то серьезное.

Когда десять минут спустя Эвелин постучалась и вошла в комнату Конни, та сидела на постели бледная, с трагическим выражением лица.

— Как ты себя чувствуешь? — Эвелин тепло обняла кузину и присела на край кровати. На самом деле ей больше всего на свете хотелось бежать из этой комнаты, подальше от взрывоопасных тайн Конни.

— Ужасно. — Глаза Конни были полны слез, которые стекали, смешиваясь с тушью, по нарумяненным щекам грязными ручейками. — Ой, Эвелин, я должна поговорить с тобой.

С бьющимся сердцем Эвелин молча кивнула. Значит, Конни решилась. Подавив смутную тревогу, она постаралась казаться сильной и любящей.

— Давай поговорим. Я тебя слушаю.

Конни, закусив губу, устремила взгляд в стену.

— Не знаю, смогу ли я… — нерешительно начала она.

— Конечно, сможешь, — ободряюще Эвелин улыбнулась.

— Эвелин, пообещай не сердиться.

Прямо как Дженнифер, подумала Эвелин, и ее охватило чувство вины.

— Обещаю. Я же люблю тебя, Конни.

— Обещай, что ничего не скажешь Квентину. — Она до боли сжала руку двоюродной сестры.

У Эвелин упало сердце. Имеет ли она право давать подобное обещание?

— Конни, — осторожно начала она, стараясь говорить спокойно, — не знаю, смогу ли я…

— Нет, дай слово! — Хотя голос Конни упал до шепота, Эвелин казалось, что та кричит. — Если не пообещаешь, я ничего не скажу. И… и не знаю, что сделаю. — Кто бы мог остаться равнодушным к подобной мольбе? — Пожалуйста, Эвелин, — просила Конни. — Я не знаю, что делать. Пожалуйста… Помоги мне.

Сердце Эвелин разрывалось. Но, если Квентин действительно должен об этом знать, она сможет уговорить Конни все рассказать деверю.

— Ладно, — решилась она. — Обещаю, что без твоего разрешения ничего никому не скажу. Так из-за чего ты переживаешь?

Примерно с минуту Конни молчала. Она лежала, уронив голову на подушки. Эвелин погладила кузину по голове. Конни казалась сейчас совсем девочкой.

— Говори, дорогая.

— Речь о ребенке. О сроках. Я соврала доктору насчет того, когда у меня были последние месячные, поэтому он считает, что я рожу не раньше декабря. — Она снова закусила губу, и две слезы скатились у нее по щекам. — Конечно, он не поверил, но я твердо стояла на своем. Поэтому при Квентине доктор говорит лишь, что ребенок очень быстро развивается. — Конни затравленно посмотрела на Эвелин. — На самом деле мне рожать уже недели через две. На целый месяц раньше.

Эвелин недоуменно покачала головой, она ничего не понимала.

— Но что в этом трагического? — спросила она. — Разве Квентин не умеет считать? Он прекрасно знает, что ты вышла за Талберта, уже будучи беременной. Что страшного в каком-то лишнем месяце?

Вдруг Эвелин показалось, что воздух в комнате стал гуще. Она все поняла.

Один месяц. Но не просто календарный месяц.

Конни прочла на лице Эвелин ужас и закричала:

— Поняла? Господи! Ведь тогда я еще даже не была знакома с Талбертом!

Комната закружилась перед глазами Эвелин, и она зажмурилась, чтобы остановить карусель. Один месяц. Тот, когда Конни убежала из дому. Тот, о котором она почти не рассказывала.

— Эвелин! — рыдала Конни, сжав руки кузины. — Что мне теперь делать? Этот ребенок не от Талберта.

Когда двадцать минут спустя в дверь постучал Квентин, Эвелин и Конни уже пришли к некоему соглашению. Конни настаивала, что Эвелин ничего не должна говорить Квентину, а Эвелин устала убеждать кузину, что сказать все же нужно.

— Талберт хотел, чтобы все думали, что это его ребенок, — упрямо твердила Конни. — Он знал, что это не так, но хотел мне помочь. Эвелин, он был такой добрый и чуткий. Жаль, что вы не успели познакомиться, он бы тебе понравился. Он был совсем не такой, как Квентин.

Эвелин только качала головой. Выяснилось, что этот ребенок от парня, который исчез из жизни Конни еще до того, как узнал о беременности подружки. Конни была в ужасе. Другими словами, прекрасная принцесса попала в беду. Этот трагический образ не мог не тронуть романтическую душу Талберта Блейна.

— Квентин скорее умер бы, чем кому-нибудь помог. — Она как бы оправдывала себя, осуждая деверя. — Ему вообще люди безразличны. Он даже Талберта не любил. Ты знаешь об этом?

Конечно, она знала. Конни сообщала ей об этом раз сто. И о том, что Квентин злой. И эгоист. И жестокий. Эвелин слушала ее и поражалась. Неужели недостатками Квентина Конни готова оправдать свою беззастенчивую ложь?

Видя, что ей не удалось убедить Эвелин, Конни наконец призналась, почему ей так важно сохранить тайну от Квентина.

— Ты не должна говорить ему, Эвелин, — простонала она, и слезы снова потекли по ее щекам. — Он с ума сойдет от злости. Я боюсь. Я этого не вынесу. Он, — она судорожно всхлипнула, — убьет меня.

— Перестань, — устало произнесла Эвелин. — Хватит мелодрам. К тому же ты несправедлива к нему.

Она понимала, что Квентин никогда не пойдет на насилие, но кто знает, что он предпримет?.. Господи!

Когда Квентин постучал в дверь, у Эвелин сердце едва не выпрыгнуло из груди. Ей было так стыдно, что она не смогла взглянуть ему в глаза. Она же так горячо защищала Конни, когда Квентин предположил, что ребенок не от Талберта.