— Сжалься, Изаура, не мучь меня больше, произнося это проклятое слово. Зачем оно не сходит с твоих уст! Рабыня, ты!.. Нет, ты не рабыня, никогда ей не была и никогда не будешь. Разве может тирания одного человека или целого общества сделать рабским существом и обречь на угнетение ту, что бог сотворил ангелом, достойным всеобщего уважения и поклонения? Нет, Изаура, я сумею возвести тебя на достойное, небом предназначенное тебе место. В этом я надеюсь на защиту справедливого Господа нашего, так как хлопочу об одном из его ангелов.

Даже после бала, где он узнал, что Изаура всего лишь рабыня, Алваро не перестал обращаться с ней с уважением, почтением и деликатностью, как с девственницей, занимающей самое высокое положение в аристократическом обществе. Он поступал так в соответствии с исповедуемыми им высокими принципами, благородными, тонкими чувствами и порывами своей души. Целомудрие, невинность, талант, добродетели и несчастья всегда были для неге святыми и достойными уважения, при этом ему было безразлично, о ком шла речь — о принцессе или о рабыне.

Его любовь была так же целомудренна и чиста, как и ее предмет, и у него даже не мелькнуло мысли воспользоваться тяжелым и униженным положением своей возлюбленной, чтобы осквернить ее непорочную чистоту. Никогда более смелый жест или менее целомудренное слово Алваро не вызвали румянец смущения на лице пленницы, и его губы даже слегка не коснулись в поцелуе девственных и целомудренных ланит. Лишь после настоятельных и неоднократных просьб Изауры, он позволил себе обращаться к ней на «ты», но только наедине.

Лишь теперь Алваро, произнеся последние слова, охваченный самым нежным и пылким волнением, обвил рукой стан Изауры и ласково прижал ее к сердцу.

Оба они были зачарованы сладостью этого первого любовного объятия, когда услышали шум остановившего у садовой калитки экипажа. Тут же раздавшийся громкий возглас: «Эй, есть тут кто- нибудь!» — заставил их вздрогнуть.

Тотчас же в комнату вошел форейтор Алваро — и сообщил, что его спрашивают приезжие.

— Боже мой! Что бы это могло значить! Неужели опять проклятые ищейки? — подумал Алваро и, обращаясь к Изауре, сказал:

— Тебе лучше удалиться, друг мой. Неизвестно, кто это, не нужно, чтобы тебя лишний раз видели.

— Ах, я только и гожусь на то, чтобы причинять беспокойство, — прошептала Изаура, удаляясь.

Минуту спустя в комнату уверенно вошел элегантный и красивый молодой человек, одетый со всей изысканностью, обнаруживающей богатые и аристократические замашки. Но, несмотря на красоту, в лице его, как у Люцифера, было нечто зловещее и жестокое, а мрачный взгляд внушал ужас и отвращение.

— Уж этот наверняка не сыщик, — подумал Алваро и, указывая пришедшему на стул, сказал, — Не угодно ли присесть? И будьте любезны, скажите, что вам угодно от вашего покорного слуги.

— Простите, — ответил ему кавалер, внимательно осматривая комнату, — я желал бы говорить не с вами, сеньор, а с живущим в этом доме мужчиной или с его дочерью.

Алваро вздрогнул. Было очевидно, что этот молодой человек, хоть и совершенно не походил на сыщика, разыскивал Изауру. Все же, желая убедиться, справедлива ли его догадка, прежде чем позвать хозяев дома, он решил выведать намерения посетителя.

— И все же, — ответил Алваро, — поскольку я уполномочен хозяевами дома заниматься всеми их делами, вы; сеньор, можете обратиться ко мне и сообщить, что вам от них угодно.

— Пожалуйста, сеньор. Я готов, несколько не делаю никакой тайны из моих намерений. Будучи почти уверен, что здесь скрывается беглая рабыня, по имени Изаура, я пришел арестовать ее…

— В этом случае вам надлежит договориться со мной, так как я поручитель этой рабыни.

— А-а! Значит это вы и есть — сеньор Алваро!

— К вашим услугам.

— Хорошо. Очень рад встретить вас здесь. Так знайте, я Леонсио Гомеш да Фансека, законный владелец этой рабыни.

— Леонсио! Хозяин Изауры! — Казалось, вся тяжесть этого страшного и зловещего сообщения разом обрушилась на Алваро. Онемев от изумления, он несколько мгновений созерцал этого мрачного мужчину, вставшего у него перед глазами неумолимым и грозным призраком князя тьмы, готовясь вцепиться в жертву, чтобы увлечь ее в ад. Холодный пот выступил у него на лбу, и жгучая тоска пронзила сердце.

— Это он!.. Этот палач! Ах, бедная Изаура! — скорбным эхом отозвалось в его охваченной леденящим отчаянием душе.

Читатель, вероятно, удивлен не менее чем Алваро, внезапным появлением Леонсио в Ресифе и тем, что он пришел прямо в дом, где скрывалась его рабыня.

Следовательно, чтобы вы не подумали, что случилось какое-то невероятное чудо, необходимо объяснить, как это произошло.

Даже написав и отправив почтой два известных вам письма — одно адресованное Алваро, другое — Мартиньо, Леонсио не успокоился. Смертельная тревога, отчаянная ревность поселились в его сердце. Известие о том, что Изаура находится во власти красивого и богатого юноши, безумно любящего ее, было для него невыносимой мукой, своим огнем постепенно снедавшей его душу и заставлявшей его метаться в отчаянии и тоске, все более разжигая в нем яростную страсть, которой он пылал к своей рабыне. Он гостил в столице, когда получил известие об Изауре, и немедленно отправился в Ресифе, чтобы быть в центре событий и предпринять срочные и энергичные меры для ее возвращения. Написав и отправив письма накануне отплытия утреннего парохода, остаток дня он провел в задумчивости. Мучительное беспокойство, охватившее его, и нетерпение не позволяли ему ждать ответа на его послание. В ту пору едва была открыта навигация вдоль берегов Бразилии, а пароходы ходили гораздо медленнее и реже, чем сегодня. Кроме того он вспомнил народную мудрость: на бога надейся, а сам не плошай. Он не мог положиться на усердие и добрую волю незнакомых ему людей, которые, пожалуй, не сумеют успешно бороться с влиянием Алваро, представленного ему в доносе Мартиньо важной персоной в обществе. Ревность и месть не д любят доверять чужому глазу и предпочитают действовать собственноручно.

— Мне надо самому поехать, — подумал Леонсио и, утвердившись в этом решении, отправился к министру юстиции, с которым поддерживал приятельские отношения. Он попросил у него рекомендательное письмо, что означало приказ начальнику полиции Пернамбуко оказывать подателю его энергичное, содействие в поиске и задержании беглой рабыни. Кроме того Леонсио заранее запасся исполнительным листом и ордером на арест Мигела, против которого возбудил уголовное дело, объявив его похитителем и укрывателем своей рабыни. Злодей предусмотрел все, чтобы осуществить свою месть.

На следующий день Леонсио отправился на север, на том же пароходе, который вез его письма. Однако они попали к адресатам несколькими часами раньше, чем их автор ступил на землю Ресифе.

Как только Леонсио сошел на берег, он отправился к начальнику полиции и, вручив письмо министра, сообщил ему о своих требованиях.

— Должен уведомить вас, сеньор Леонсио, — ответил ему начальник, — что немногим более двух часов назад, отсюда вышел человек, уполномоченный вашей милостью задержать эту рабыню. Но он только что вернулся и заявил, что ошибся и признал, что лицо, подозреваемое им, не только не является, но и не может быть рабыней, бежавшей с вашей фазенды.

— Некий Мартиньо, так ведь, сеньор доктор?

— Именно так.

— Удивительно!.. И что вы думаете, сеньор доктор?

— Трудно в это поверить! Здесь у дверей еще находится судебный исполнитель и полицейские, сопровождавшие его.

— Значит, я зря потерял время и напрасно проделал этот длинный путь? О, нет, нет. Это невозможно. Поверьте мне, сеньор доктор, здесь что-то кроется… Говорят, что этот сеньор Алваро очень богат… А этот Мартиньо — негодяй, способный за деньги на любую низость.

— Все может быть, но вам, сеньор, как лицу заинтересованному, все-таки следует проверить это лично.

— Именно так я и намереваюсь поступить. Я сам пойду туда, чтобы своими глазами убедиться, и сделаю это немедленно, если возможно.