За пределами двора людей оказалось еще больше.

— Что происходит? — спросил кто-то.

— Харрисоны покончили с собой. — Голос говорившего задрожал от волнения. — Похоже, отравились газом.

Энни, выскочив из переулка, очутилась на Орландо-стрит. Из паба, расположенного на углу дома, высыпала толпа. Среди шума и смеха она вдруг услышала, как кто-то завопил: «Осушите свои бокалы, ПОЖАЛУЙСТА»! И в этом отчаянном крике было что-то необычайно знакомое, очень напоминающее ее собственные слова: «Пожалуйста, приходите!»

Долгое время Энни стояла прямо напротив паба. Ее то и дело толкали, потому что она загораживала путь. Несколько человек, неуверенно стоящих на ногах, стали переходить дорогу, и она последовала за ними, а затем побежала.

Энни наконец перестала бежать. Ее сердце учащенно билось в груди, и она с трудом сдерживала дыхание. Девушка подошла к песчаной прибрежной полосе, туда, куда летом тетушка Дот частенько приводила их, еще совсем маленьких, и куда они с Сильвией приходили теплыми вечерами поболтать. Стояла промозглая мартовская погода, было пол-одиннадцатого ночи, и глазам Энни предстало заброшенное темное уединенное место, которое представлял собой замусоренный пляж…

Приоткрыв дверь, Сильвия заглянула в комнату, произнеся нараспев:

— Время ленча!

— Уже? — спросила Энни, не поднимая головы. Она, не отрываясь, смотрела на лист бумаги, вставленный в пишущую машинку. — Ты уверена?

— Ты, должно быть, единственная машинистка в Ливерпуле, которая вообще не смотрит на часы, — сказала Сильвия, входя в крохотную комнатку.

Поверх черного платья из тонкой шерсти, доходящего ей практически до щиколоток, она надела вязаную шаль, окаймленную длинной бахромой, на ноги — сапожки, а на голове у нее, как у цыганки, был повязан красный шарф. В уши были вдеты золотые серьги в виде колец. Наряд выглядел буднично, однако Сильвия наверняка потратила уйму времени, решая, что бы такого надеть, отправляясь в колледж искусств.

— Я только закончу это письмо, — чуть слышно сказала Энни.

Сильвия стояла позади и, явно находясь под впечатлением, наблюдала, как пальчики ее подруги стремительно стучат по клавишам.

— Вот! — Энни написала «Искренне ваш» и, оставив пять чистых строчек, добавила «Дж. Руперт», а потом с торжественным видом вытащила лист. — Остальное сделаю после обеда.

— Нисколько в этом не сомневаюсь! — Сильвия с праздным видом прислонилась к шкафу с документами и, лукаво блеснув глазами, спросила: — А где твой босс?

— Полагаю, что, увидев тебя, он, по всей видимости, нарисуется здесь сию же минуту.

И не успели эти слова сорваться с губ Энни, как сквозь стеклянную перегородку, отделяющую ее скромное рабочее место от роскошного кабинета Джереми Руперта, они увидели грузную фигуру мужчины, который поднялся из-за письменного стола. Сильвия была видна ему так же хорошо, как и он им. Девушки засмеялись, взглянув друг на друга.

Дверь в комнату Энни открылась, и мужчина вошел внутрь. Его невысокий рост и полнота, а также бросающиеся в глаза короткие руки наверняка доставляли немало хлопот его портному. Пухлые розовые щеки и круглые очки делали Джереми Руперта похожим на толстячка Билли Бунтера, персонажа из детских комиксов. У него был крошечный размер ноги, и он ходил необычайно грациозно для человека с его весом.

— Можно мне взять эту копию, Энни? — Его глаза расширились от удивления, хотя обе девушки знали, что оно было наигранным. — О, привет, Сильвия! А я и не заметил, что ты здесь.

— Привет, Джереми.

Энни никак не могла привыкнуть к тому, что Сильвия обращается к ее боссу по имени.

«Я ведь не работаю на него, а значит, если он называет меня по имени, могу называть его Джереми», — говорила Сильвия.

— Должен признать, ты просто загляденье. — Джереми Руперт оглядел Сильвию с ног до головы.

— Благодарю, — спокойно произнесла Сильвия. — Я собираюсь отвести твою секретаршу на обед. Она уже и так задержалась на целых пять минут.

— Ну, тогда пусть добавит к своему обеденному перерыву лишние пять минут, — великодушно сказал босс Энни. — Хотя нет, даже десять. На самом деле, Энни, ты не понадобишься мне вплоть до 2.15.

Поскольку его собственный обед, скорее всего, растянется до трех часов, а может, и дольше, вероятность того, что она понадобится ему в 2.15, была равна нулю. Тем не менее, снимая пальто с крючка, прибитого к обратной стороне двери, Энни кротко сказала:

— Спасибо, мистер Руперт.

— Ну, мы пошли, — улыбаясь, произнесла Сильвия. — Приятно было увидеться с тобой, Джереми.

Джереми Руперт с нарочитой учтивостью открыл им дверь. Когда девушки выходили, он положил тяжелую лапищу на талию Сильвии, чтобы любезно проводить ее. Умышленно замедлив шаг, Сильвия с выражением неприязни взяла его за манжету большим и указательным пальцами и убрала руку мистера Руперта. При этом никто из них не проронил ни слова, однако мужчина улыбнулся, сделав вид, что это всего лишь милая шутка.

— Он всегда так себя ведет? — спросила Сильвия, когда они очутились на улице.

— Как «так»?

— Подобно омерзительному осьминогу. Распускает руки, словно щупальца.

— Мне действительно приходится порой отбиваться от него, — призналась Энни.

Она работала на Джереми Руперта всего два месяца. Сперва она думала, что его манера класть руку ей на талию или же на плечо была проявлением отеческих чувств, — ведь у него росли две дочери, ненамного младше ее самой, однако позже Энни заметила, что он то и дело норовил потрогать ее за грудь. Она молча терпела, поскольку не знала, как от него отделаться, не рискуя потерять работу. Энни вела себя так, словно ничего особенного не происходило.

— Ты должна хоть раз дать ему по морде, — возмущенно сказала Сильвия.

— И лишиться места? — с сожалением произнесла Энни.

— Если бы Бруно узнал, он бы нагнал на мерзавца страху, как следует заехав ему кулаком в нос.

— И в этом случае меня бы уж точно уволили, а Бруно провел бы остаток жизни в тюрьме.

— Да Бруно все равно. Он посчитал бы это благим делом, за которое стоило бороться.

— Однако мне не все равно, — сказала Энни. — У меня хорошая работа. Я получаю восемь фунтов десять шиллингов в неделю, что, по меньшей мере, на один фунт больше, чем в любой другой адвокатской конторе. Но не это главное. Я действительно получаю удовольствие от работы с тех пор, как меня повысили.

Компания «Стикли и Пламм» размещалась на Норт Джон-стрит, в деловом центре Ливерпуля, и занимала три этажа. Эта фирма уже давным-давно снискала огромное уважение. Ее основатели — мистер Стикли и мистер Пламм — были стариками, и из четырех партнеров Джереми Руперт был самым младшим.

Энни начала работать в машинописном бюро два с половиной года назад. Ей было шестнадцать, когда она закончила «Машин и Харперс», показав лучший в своем классе результат: сто двадцать слов в минуту во время стенографии, шестьдесят — печатание на машинке.

Энни была прекрасным работником. Она была аккуратной, добросовестной и пунктуальной. Поэтому никто из сотрудников, кроме разве что самой Энни, не удивился, узнав, что, несмотря на молодость, ей предложили должность секретаря у Джереми Руперта. Другие секретари были вдвое старше ее.

Но это означало не только повышение зарплаты. Мистер Руперт возглавлял отдел тяжб, в котором работа была куда более интересной. Она включала в себя простые, но завораживающие дебаты, которые разворачивались между истцами и ответчиками, отстаивающими свое право на ограждения в виде стен и заборов, а также дела о преступной деятельности, иногда даже связанной с убийством.

Энни любила свою работу. Хотя со временем липкие руки мистера Руперта стали для нее настоящей проблемой.

Сильвия взяла ее под руку.

— Давай пообедаем в «Нью Корте».