– На улице очень хорошо – тепло, и солнце светит.

Эмили поморщилась:

– Я бы предпочла тучи и прохладу.

– Я думала, что мы поедем по магазинам, – с надеждой в голосе проговорила Руби, присаживаясь на край кровати.

– Извини, дорогая, но после обеда я иду на пикник в саду. Мне срочно нужна омолаживающая ванна, а ты знаешь, как долго ее надо готовить.

На то, чтобы сделать массаж обвисающей кожи, накрасить стареющее лицо, как следует уложить крашеные волосы, примерить не менее десятка нарядов, решить, какие туфли лучше всего подходят к выбранному платью или костюму, подобрать подходящие ювелирные украшения и самую эффектную шляпку, у Эмили уходило несколько часов.

– Мне нужна новая обувь, – с недовольным видом заявила Руби. – Вся старая мне уже мала.

– О Боже! – Эмили закусила губу при мысли, что она совсем не занимается девочкой. Если бы не приезд Мим и Ронни Роуленд-Грейвзов, она бы с удовольствием подхватила идею поездки по обувным магазинам – но, к ее непреходящей радости, Мим и Ронни теперь были ее соседями. В Индии они вели бурную, иногда даже полную опасностей жизнь и намеревались делать то же самое в Англии. Им было уже за пятьдесят, и главная их цель заключалась в том, чтобы получать от жизни удовольствие. Роуленд-Грейвзы не обращали внимания ни на семейное положение своих гостей, пи на их возраст – для них имело значение лишь одно: согласны ли гости с их жизненной позицией, заключавшейся в том, чтобы много пить, вести пикантные беседы и играть в еще более пикантные игры. Если бы Эдвин был жив, образ жизни его жены наверняка потряс бы его до глубины души.

Эмили задумчиво смотрела на Руби, с лица которой исчезло оживленное выражение. У девочки все еще был такой вид, словно она несколько месяцев жила впроголодь.

«Наверное, Руби очень одиноко здесь, ведь ей так часто приходится сидеть в доме одной», – подумала женщина.

К Роуленд-Грейвзам она взять Руби не могла – этот дом был совсем неподходящим местом для такой юной девушки.

– О, идея! – воскликнула Эмили. – Если хочешь, я отвезу тебя на вокзал в Киркби, чтобы ты села на поезд до Ливерпуля и сама купила себе туфли.

Наверное, даже предложение примерить королевскую корону не привело бы Руби в больший восторг. Спрыгнув с постели, она затанцевала по комнате:

– Можно? Вправду можно?! О, Эмили, я очень этого хочу! Я никогда еще не ездила на поезде. Во сколько ты уезжаешь? А что мне надеть?

– Но как ты доберешься домой со станции? – сказала Эмили, уже пожалев о своем необдуманном предложении. Может быть, она ведет себя безответственно? На несколько секунд задумавшись над этим вопросом, она решила, что это не так. Если бы Руби стала служанкой, ей приходилось бы выполнять самые сложные поручения, в том числе и ходить по магазинам. А возможность самой побывать в городе принесет девочке лишь пользу.

– Я дойду пешком. Здесь не так уж и далеко, всего лишь несколько миль! – горячо проговорила Руби. В ее больших темных глазах отразился страх, что волшебное путешествие может и не состояться.

– Ты уверена, что так будет лучше? – осторожно спросила Эмили.

– Абсолютно!

Поезд вполз на станцию Киркби, словно какое-то чудовище, выдыхающее облака грязного дыма. Дрожа от радостного волнения, Руби в своем лучшем платье – белом с розочками – села в вагон. В ее кошельке лежали две банкноты по десять шиллингов, а также пять шиллингов монетами на проезд и другие мелкие расходы.

Всю дорогу до Ливерпуля она, раздражая единственную, кроме нее, пассажирку в купе, женщину средних лет, металась от одного окна к другому и смотрела на открывающийся вид – на зеленые поля, которые постепенно сменялись тесными шеренгами кирпичных домов, которые затем сменились чередой заводов. Наконец поезд въехал на вокзал Эксчендж. Руби вышла из вагона и остановилась, любуясь огромным зданием вокзала и тяжело дышащим паром локомотивом.

Где-то в ее груди подпрыгивало, словно резиновый мячик, ощущение счастья. Она пошла по заполненным людьми оживленным улицам в сторону универсального магазина «Левис». Там девочка с чрезвычайно важным видом приобрела сандалии «Кларке» за четыре шиллинга одиннадцать пенсов и черные кожаные туфли с кнопкой и ремешком – за семь шиллингов шесть пенсов. Сказав, что обувь мала ей, Руби соврала лишь чуть- чуть – кроме того, надо же было как-то убедить Эмили повезти ее по магазинам. Эта уловка оказалась еще эффективнее, чем Руби ожидала. Находиться в городе одной было чрезвычайно приятно – так она могла пойти куда заблагорассудится и не должна была постоянно возвращаться в отель «Адельфи» ради чашки кофе и сигареты, как это вечно делала Эмили.

Выйдя из магазина, девочка некоторое время постояла посреди тротуара. Шумная толпа обтекала ее, а она все стояла, вдыхая аромат духов и другие запахи, которые нравились ей намного больше, чем вонь сельской местности.

«Куда бы теперь пойти?» – задумалась Руби. О возвращении в Киркби не могло быть и речи – для этого было еще слишком рано.

Она зашагала вдоль улицы, сверкающими глазами рассматривая витрины магазинов. В витрине «Блэклерз» были выставлены платья, и одно из них особенно понравилось Руби: оно было синим, с вызывающими красными точками, красным воротничком с оборками и расширяющимися книзу рукавами, которые напоминали маленькие юбочки. Платье стоило всего один шиллинг одиннадцать пенсов – вчетверо меньше, чем обычно платила за одежду Эмили. Оно было женским, а не детским, но Руби была уже достаточно высокой, чтобы носить его. Зайдя в магазин, она надела платье и стала вертеться перед зеркалом в примерочной кабинке.

– Оно как на тебя шито, милая! – сказала продавщица.

– Беру, – заявила Руби.

Платье доходило ей до середины икр, тогда как все остальные ее наряды едва прикрывали колени. Руби решила, что в этом платье она выглядит совсем взрослой. Она дала продавщице полкроны. Та сунула деньги в трубку, нажала на кнопку, и трубка полетела через весь магазин в стеклянную будку кассирши, которая взяла ее, и спустя минуту сдача Руби вместе с чеком со свистом полетела обратно. Девочку всегда завораживала работа этого механизма.

Руби вышла на улицу и решила, что наденет это платье в субботу на тот случай, если придет Джейкоб. Переходя дорогу, запруженную потоками машин, она едва не попала под трамвай с номером один и пунктом назначения «Дингл» на табличке.

– Дингл! – вслух повторила Руби.

Слово было очень приятным на вкус, каким-то сказочным. Руби заметила, что трамвай остановился и в него садятся люди. Ей хватило секунды, чтобы принять решение: ведь она всегда хотела прокатиться на трамвае. Поднявшись по ступенькам, девочка уселась на переднее сиденье, с которого было особенно хорошо все видно.

Трамвай тронулся с места и с шумом покатился по рельсам, лихо минуя повороты и резко тормозя перед самыми остановками. Одной рукой Руби сжимала пакеты с покупками, а другой держалась за край своего сиденья – она боялась, что когда-нибудь трамвай качнет так сильно, что она вылетит в окно. Они проехали устремленную ввысь башню протестантского собора, строительство которого было начато еще в прошлом столетии и до сих пор так и не закончено.

Подошел кондуктор. Руби за пенни купила билет до самого конца.

– А вы скажете мне, когда мы приедем? – спросила она.

Девочка слышала, как кондуктор перед остановками выкрикивает их названия.

– Милая, ты и так поймешь, когда мы туда приедем. Это конечная остановка.

Теперь трамвай катился подлинной и прямой, заполненной транспортом улице, вдоль которой были расположены магазины всех видов. Иногда он проезжал перекрестки с переулками, застроенными жмущимися друг к другу типовыми коттеджами. Перед пабами, которых здесь, казалось, были сотни, стояли кучки праздных мужчин, засунувших руки в карманы. Повсюду болтали женщины, державшие сумки с покупками. Рядом с матерями чинно стояли или, реже, бегали друг за другом их дети.

Глаза Руби успевали увидеть все. Она смотрела, как одеты женщины, – некоторые почти так же элегантно, как Эмили, у некоторых были шали на голове, как у бедной миссис Хамбл. Руби видела мужчин в костюмах и котелках, видела мужчин без пиджаков, с подтяжками наружу, без воротничка на сорочке и без галстука. Видела холеных, хорошо одетых детей, пышущих здоровьем, и с сожалением замечала покрытые струпьями лица худых оборвышей.