Некоторые из шикарных домов, в которые заходила Руби, внутри оказывались далеко не шикарными – голые полы, мебель, лишь ненамного лучшая, чем та, которой были обставлены комнаты на Фостер-корт… Единственным приличным элементом декора были шторы, которые должны были показать внешнему миру, что у их владельцев все в порядке.

Постепенно Руби приобретала популярность в районе Дингл.

– Это посыльная ломбарда, – говорили люди, когда она проходила мимо них. – Руби, и к кому же ты сегодня идешь за своими двумя пенсами? – спрашивали они у девушки, на что она обычно загадочно улыбалась и прикладывала к губам указательный палец.

Марта Квинлан заявила, что больше не позволит беременной Руби убирать паб.

– Милая, когда ты работаешь в таком состоянии, я чувствую себя просто ужасно, – сказала она. – Но ты должна пообещать, что будешь время от времени заходить ко мне на чашечку чая. Я буду очень по тебе скучать – как и Агнес.

– Я тоже по вам буду скучать.

Руби по-настоящему подружилась с Мартой и Агнес-Фэй, и ей было жаль терять работу, но она теперь зарабатывала достаточно, чтобы обойтись без денег за уборку, – тем более что Джейкоб тоже начал работать и получал двадцать один шиллинг шесть пенсов в неделю.

Он наконец нашел работу, на которой пригодился его опыт – а именно знание лошадей. Джейкоб уже месяц работал возчиком, развозя на телеге уголь по району Эдж-Хилл. Работу он ненавидел всем сердцем. Черная едкая пыль через нос попадала ему в легкие, отчего Джейкоб постоянно кашлял и хрипел. В шесть часов он возвращался домой, весь покрытый угольной пылью – от лица и шеи до одежды. Чтобы он мог помыться, Руби приходилось греть большие кастрюли с водой – но даже вода с мылом не способна была сделать его волосы чистыми. Кроме того, сколько бы Руби ни стирала его вещи, они, да и комната в целом, всегда пахли углем. Джейкоб ощущал этот запах, даже когда спал. Каждое утро парень выбирался из постели и с отвращением натягивал молескиновые подштанники и рубаху, жесткие, как доспехи. Сверху он надевал кожаный жилет, который должен был защищать его спину и плечи, когда он на своем горбу таскал через узкий вход на задний двор клиента тяжелые мешки с углем и сбрасывал их в лаз, ведущий в подвал.

И даже лошадь была какой-то безликой – совсем не такой, как Ватерлоо, к которому Джейкоб так привязался на ферме Хамблов. Это было унылое, вечно усталое создание, такое же жалкое, как и он сам, никак не реагировавшее на попытки парня поговорить с ним.

В отличие от Руби, у Джейкоба не было даже надежды на то, что это жалкое существование когда-нибудь изменится. Девушка часто говорила о том, что когда-нибудь они уедут с Фостер-корт, и о том, какая замечательная жизнь начнется у них потом, но Джейкоб не в состоянии был даже представить себе всего этого.

Зима подошла к концу. Дни становились все длиннее и все теплее. Наступил март, ребенок должен был родиться недель через шесть. Джейкоб нашел акушерку и договорился, что она придет, как только он сообщит ей о начале родов. Женщина запросила десять шиллингов, но эти деньги того стоили – говорили, что она опытная и надежная.

Как-то в пятницу Джейкоб шел домой угрюмый, как никогда. На ступеньках он встретил хозяина дома Чарли Мерфи – тот грелся на вечернем солнышке.

– Хороший денек, – заметил Чарли.

– Вы так считаете? – проворчал Джейкоб. Он не видел в этом дне ровным счетом ничего хорошего.

Чарли внимательно на него посмотрел и сказал:

– Дни, когда жильцам дают зарплату и они платят за жилье, всегда хороши.

– Да, наверное, – ответил молодой человек.

Он неизменно отдавал свою зарплату Руби, которая вела все финансовые дела.

– Кстати, не хочешь поставить пенсов шесть на завтрашние скачки? Двадцать к одному, и лошадка победит, как пить дать.

– И сколько я получу, если она победит?

– Приятель, в том, что она победит, можешь не сомневаться, и ты получишь десять шиллингов плюс свою ставку, что, как мне кажется, не так уж плохо.

– А если я поставлю шиллинг, то получу вдвое больше?

– Это уж точно! – энергично кивнул Чарли.

– Что ж, тогда я рискну шиллингом, – решился Джейкоб.

Когда он рассказал об этом Руби, она назвала его самым отпетым дурнем на земле. Он вынужден был все рассказать после того, как девушка, тщательно пересчитав его зарплату, заметила, что одного шиллинга недостает. Она не отказалась от своих слов и после того, как лошадь выиграла и Джейкоб принес фунт, оставив ставку себе. Вечером в воскресенье парень отпраздновал победу двумя пинтами эля – первыми со времени приезда на Фостер-корт. В пабе Джейкоб познакомился с компанией парней, которые стали называть его Джейком. В этой дружеской компании он сразу почувствовал себя нормальным, полноценным мужчиной – а не неудачником, как дома.

Всю следующую неделю у Джейкоба было хорошее настроение. В пятницу Чарли Мерфи уже ждал его на ступеньках, и парень снова поставил шиллинг на верного фаворита. Лошадь не победила, и Руби отказалась выдать Джейкобу несколько пенсов на то, чтобы он утопил свое горе в пиве.

– Мне нужно еще кое-что купить ребенку – одежду, кроватку… И у меня нет шали, – сердито сказала Руби. -Джейкоб, ты такой безответственный!

В следующую пятницу Джейкоб набрался смелости и взял из зарплаты полкроны – шиллинг на ставку, остальное на эль. Он решил, что вечером пойдет в паб «Шафтесбери». Руби могла бушевать сколько угодно, но он вкалывал всю неделю и имеет право расслабиться над бокалом пивка. Все остальные мужчины так и поступали, так чем же он хуже?

Но Руби не стала бушевать.

– Джейкоб, я тоже работала всю неделю, – тихо сказала она и пожала плечами. – Но если тебе так хочется…

Да, ему очень хотелось пойти в паб. Там он сразу забывал о Фостер-корт, о Руби, о будущем ребенке. Девушка отказалась кипятить ему воду, вместо этого углубившись в изучение блокнота, в который она записывала свои финансовые операции. Помывшись, Джейкоб надел недавно вычищенный костюм и попрощался, но Руби так и не подняла голову.

Когда он вошел в «Шафтесбери», парни встретили его приветственными криками:

– Привет, Джейк, дружище! Мы и не надеялись увидеть тебя вновь! Что будешь пить?

Вместе с Джейкобом их было восемь. Он счел себя обязанным заказать им по кружечке, а сам до конца вечера выпил восемь пинт – больше, чем когда-либо в прошлом. Дорогу домой парень нашел с трудом. На кровати сидела Руби с ребенком на коленях, а акушерка сворачивала испачканные кровью простыни. Она с плохо скрываемым отвращением глянула на Джейкоба и полным презрения голосом произнесла:

– Мистер О'Хэган, у вас дочь. К счастью, вашей бедной жене хватило сил спуститься вниз и послать за мной соседского мальчишку. Бог знает, что с ней было бы, если бы я не пришла.

– Она бы справилась.

Будь Джейкоб трезв, ему бы наверняка стало стыдно за себя, но сейчас его мозг был затуманен элем и ему было все равно. Он сказал себе, что Руби и сама родила бы ребенка, перерезала пуповину и сделала все, что нужно, сэкономив десять шиллингов. А еще ему очень не понравилось обращение «мистер О'Хэган». Фамилия Виринг могла фигурировать в полицейских списках, но то, что он вынужден был называться фамилией Руби, лишь заставляло его чувствовать себя еще более неполноценным.

– Миссис О'Хэган, я ухожу. Как вы себя чувствуете, милая?

Раскрасневшаяся и довольная несмотря ни на что, Руби лишь кивнула.

– Я загляну завтра, проверить, как у вас дела. Тогда и заплатите мне.

– Спасибо вам за все.

Женщина ушла. Одолеваемый любопытством, пьяно покачивающийся Джейкоб приблизился к кровати:

– Это девочка?

– Да, она совсем крохотная, – каким-то чужим голосом сказала Руби. – Миссис Микельвайт говорит, что она весит фунта четыре. Это потому, что она родилась слишком рано, на месяц раньше срока. Надо, чтобы она набрала вес.

– А как ты ее назовешь?

Джейкоб догадывался, что его голос не будет иметь никакого веса в выборе имени для их дочери, – и оказался прав.