Из Педагогического института направляемся в Монгольский государственный университет. Вероятно, это самый молодой университет на земном шаре, ведь он основан в 1942 году. Чтобы понять значение этого события, надо вспомнить, что в 1921 году во всей Монголии была одна-единственная светская школа, в которой училось не более 50 человек. Понадобилось 20 лет, чтобы вырастить поколение, получившее среднее образование. Приходилось начинать с создания школ и подготовки учителей. Дети скотоводов и рабочих составляют 99 % студентов университета. Летом они, как правило, уезжают в степь к своим семьям, где занимаются кочевым скотоводством.

В 1942 году в университете было три факультета: медицинский, (ветеринарный и педагогический. Именно в хорошо подготовленных врачах и педагогах ощущалась тогда особенно острая необходимость. В 1957 году университет был расширен. Появились два новых факультета: естественных наук — с отделениями химии, биологии, физики, математики и географии, и общественных наук — с отделениями истории, политической экономии, монгольского языка и литературы, а также русского языка. При университете созданы зоологический и анатомический кабинеты и библиотека, в которой насчитывается более 200 тысяч книг. Наряду с редчайшими антикварными изданиями здесь широко представлена современная литература по гуманитарным и точным наукам. В университете работают 200 преподавателей.

В 1946 году при университете был создан исследовательский институт; в числе его сотрудников 16 молодых ученых, недавно приобщившихся к научной деятельности. Университет занимает два больших здания. Центральное здание находится неподалеку от главной площади; в нем размещены аудитории и лаборатории медицинского факультета и факультета естественных наук.

На некоторых кафедрах, возглавляемых советскими профессорами, обучение ведется на русском языке, но в большинстве случаев кафедрами заведуют молодые монгольские ученые. Одна из причин преподавания на русском языке заключается в следующем. До 1921 года наук в Монголии, можно сказать, не было. Их заменяли священные книги и толкования религиозных текстов. Не удивительно, что в монгольском языке не было и научной терминологии. С усилением народной власти развитие языка не могло угнаться за новыми потребностями.

Монгольские научные учреждения провели огромную и трудоемкую работу по обновлению языка. Лингвисты отыскивали забытые архаические или имевшие другой смысл слова (их оказалось великое множество) и вкладывали в них новое научное содержание. Мой коллега Лайош Беше, написавший работу по обновлению монгольского языка, подразделил новые термины на пять групп. Для обозначения некоторых понятий используются архаические слова. Так, например, слово, когда-то означавшее «зрелище», теперь употребляется в значении «выставка». В других случаях общеупотребительным словам придают новые особые значения. Слово «молния», например, сохранив свое прежнее значение, употребляется и в смысле «электричество», а «провод» означает еще и «телефон». Отдельные понятия, выразить которые одним словом не удалось, даются описательно. Слово «ампер» переводится как «электрическая мера», а «аквариум» как «сосуд с водной фауной и флорой». Еще один метод словообразования заключается в создании прочных словосочетаний. Языковед по-монгольски называется «исследователем языка», поезд — «огненной повозкой». Только в тех случаях, когда совсем нельзя найти подходящего монгольского слова, заимствуются иностранные слова. Но и такие слова переделываются на монгольский лад. Русское слово «дежурный», заимствованное когда-то из французского языка, по-монгольски звучит как «джиджур». Но несмотря на богатство фонда, из которого черпаются новые и старые слова для обозначения новых понятий, монгольский язык, как и все другие, не может обновиться за слишком короткий срок. Не все предложенные лингвистами слова сохраняются в живой речи. Существующий в Монголии Комитет по обновлению языка ежегодно выпускает толстый том словаря, в котором даны и истолкованы новые термины, и все-таки научная терминология прививается медленно, некоторые слова остаются чужими. Этим отчасти объясняется, почему не на всех кафедрах университета преподавание ведется на родном языке.

10 мая мы тренируемся для предстоящего долгого путешествия — отправляемся в Налайху, горный поселок, расположенный неподалеку от столицы, где находятся самые крупные в Монголии шахты.

Выезжаем в половине одиннадцатого; с нами едет Э. Вандуй, сотрудник Комитета наук, он будет сопровождать нас и во всех наших дальнейших странствиях. Некоторое время мчимся по асфальтированному шоссе, потом по вымощенному булыжником, но очень скоро только мосты и откосы да еще телеграфные столбы показывают мам, что мы не сбились с дороги. Вокруг расстилаются бескрайние, чуть волнистые степные просторы, покрытые сухой травой. Слева извивается Тола, петляя во все стороны, так что порой кажется, будто эта речушка сама себя пересекает. Среди невысоких холмов временами показываются то пасущиеся козы, то верблюды, кое-где мелькают белые войлочные юрты. Степь еще не зазеленела; монголы говорят, что весна в этом году поздняя, но когда мы выходим из пропахшей бензином машины, то сразу пьянеем от сильного аромата весенних степных цветов. На горизонте вырисовывается затейливое кружено высоких расчлененных горных хребтов. Темные пятна лесов резко оттеняют их обнаженные склоны, а голые белесые вершины отчетливо выделяются на неправдоподобно синем небе. Поворот — и перед нами открывается панорама закутанных в снега вершин, но заснять их не удается: нужны очень зоркие глаза, чтобы отличить горы от собирающихся на горизонте облаков.

По временам у меня возникает сомнение, в нужном ли направлении мы едем, не сбились ли с пути? Только внимательно присмотревшись, можно заметить следы шин на траве и навоз — вехи, отмечающие степную дорогу. Мы едем со скоростью 60 километров в час, но совсем этого не замечаем: бездорожная степь стелется гладчайшим шоссе, домов и деревьев нет, не говоря уже о придорожных столбах с обозначением расстояний. Как же тут ощутишь скорость движения!

Причудливые формы холмов не позволяют соскучиться, и вдруг замечаешь, что и сама степь совсем не однообразна, облик ее беспрестанно меняется, хотя ландшафт в целом остается неизменным, окруженный где-то там в необозримой дали горными хребтами. Горизонт в степи кажется очень далеким, но мы не чувствуем себя затерянными: в Венгрии ведь тоже есть Альфёльд [26].

На вершине холма стоит конь, нам думается, что он дикий. Пышная черная грива почти сливается с темной кожей. Силуэт коня резко выделяется на фоне синего неба и желтовато-серо-коричневой степи. Гордое животное бросает столь высокомерный взгляд на нашу маленькую машину, что мы чувствуем себя пристыженными. К верблюдам мы уже привыкли, но при встрече с ними я каждый раз испытываю жалость: очень уж они всклокоченные и неряшливые, когда меняют свое зимнее платье на летнее.

Наша машина останавливается у стелы Тоньюкука [27]. Несколько месяцев назад у себя дома я читал репродукцию надписи великого тюркского государственного мужа. Но тогда я даже мечтать не осмеливался, что так скоро смогу увидеть ее в оригинале.

«Я, мудрый Тоньюкук, родившийся китайским подданным…» — гласят первые слова надписи, воскрешающей перед нами войны властвовавших здесь в VIII веке тюрок. Мудрый Тоньюкук, полководец и советник великих ханов Ильтереса и Бильге, рассказывает, как он освободил народ от чужеземного ига и простер свое господство на соседние страны, вернув былую славу тюркским владыкам. В надписи говорится о реке Тогле, нынешней Толе, которая неподалеку от этого места поворачивает к Улан-Батору. У меня слишком мало времени, чтобы расшифровать письмена, и я их фотографирую.

Возвращаемся обратно в Налайху, чтобы успеть до вечера осмотреть самые крупные шахты Монголии. С 1921 года тут добывают прекрасный бурый уголь, но только, за последние годы шахты были оборудованы современной техникой. Директор сообщает нам данные о добыче, рассказывает о реконструкции шахт, а затем предлагает спуститься под землю. Мы с радостью соглашаемся — нам любопытно побывать в «подземной Монголии». Одеваемся в спецовки шахтеров и спускаемся по одному в шахтные стволы. Я очень устал и поэтому не успеваю записывать беседу с шахтерами, состоявшуюся около одной из новых горных машин.