Черт! Синяки и ссадины, видите ли, некстати? Какое нахальство! Да за кого она его держит?! Он что, ее собственность? Или она его на недельку взяла напрокат?

— Кстати, о работе. Теперь по вашей милости мне придется ремонтировать дверь, — буркнул он. — Так что вы уже умудрились усложнить мне жизнь.

— Извините, — пробормотала она и опустила глаза.

Ну ладно! Неделю он как-нибудь продержится. Джон искоса взглянул на ее порозовевшее от смущения лицо. Пусть себе щелкает. Сделает свои фотографии и уедет. Он ведь дал слово Кэтти.

И он свое слово сдержит. Черт бы побрал эту Кэтти! Вечно сестрица вьет из него веревки...

Он снова покосился на свою гостью. Надо быть справедливым: ведь это не ее пес. Разве она виновата, что настырная сестрица навязала ей этого монстра?

Однако какая же красотка эта миз Троттер! Он это сразу заметил, как только она вылезла из своей красной малолитражки. Интересно, и как она только туда влезает со своими длиннющими ногами?

Когда она подъехала к дому, Джон был на скотном дворе. Встав за угол амбара, он какое-то время тайком следил за ней. Первое, что его поразило, это ее рост. Метр восемьдесят, не меньше. Но при этом она очень пропорциональная и женственная. Стройная и гибкая, как молодое деревцо...

Выйдя из машины, она потянулась — и под тонким шелком оливкового цвета обозначилась маленькие упругие груди. Оглядевшись, она тряхнула своей медно-рыжей гривой, пробежала ладонью по волосам, и они заиграли на солнце пламенем.

Джон сначала решил, что она заплутала в пути и заехала на ранчо узнать дорогу. Он вышел из своего укрытия и направился к приезжей, но, когда бросил взгляд на наручные часы, у него возникло дурное предчувствие, вдруг это и есть фотограф, которого прислал к нему Рауди.

Подойдя поближе, Джон сразу обратил внимание на ее глаза. Большие, темно-зеленые — как дубовые листья в дождь, — они смотрели на мир, не суля ничего хорошего такому убежденному холостяку, как Джон Томпсон.

А уже потом заметил ее улыбку — робкую, словно она чувствовала неуверенность в себе, несмотря на весь ее ухоженный и неотразимый вид.

И именно это и взбесило его до крайности — не ее неотразимость, а ее ранимость. Выходит, он не может быть с ней суровым, как бы ему этого ни хотелось.

Нет, какая все-таки морока с этими женщинами! Да и вообще, у него на них времени не было и нет. Особенно на серьезные отношения.

К тому же жизнь сложилась так, что ухаживать за женщинами он так и не научился. Когда он вырос и настало самое время ходить на свидания и строить свою жизнь, пришлось воспитывать малолетнюю сестренку. И тянуть на себе все ранчо.

Одним словом, он выматывался до такой степени, что на серьезные отношения с женским полом не оставалось ни времени, ни сил. А серьезные отношения требуют серьезных затрат. Особенно душевных.

Когда Кэтти выросла и уехала учиться, стало полегче, но Джон уже выработал определенный уклад жизни и менять его не хотел. А может, и не мог. Ведь он не знал, как нужно завязывать знакомства с представительницами слабого пола. Не ходить же в киношку и целоваться на заднем ряду. В его-то возрасте! И сидеть за романтическим ужином при свечах, мучительно соображая, что бы этакое умное сказать, тоже не хотелось. И покупать подарки и цветы не хотелось. Хватит с него закупок продуктов. Кэтти, особенно с тех пор, как подцепила своего хиппаря, строила из себя специалистку по части любовных отношений. И она уверяла Джона, будто бы в нем напрочь отсутствует романтика. Причем в ее устах это звучало так, как будто это смертный грех.

Хотя, что плохого в том, если человек работает до седьмого пота, а вечером валится в кровать и засыпает как убитый? И спокойно спит, точно зная, что будет делать утром, когда проснется.

А с тех пор как явилась эта гостья, покой Джона Томпсона был нарушен. Еще и часа не прошло, а он уже сам не свой. Черт! Надо было послушаться ее: пусть бы заклеила себе коленку сама! Так нет! Изобразил из себя радушного хозяина и медбрата. И теперь не может отделаться от ощущения ее нежной кожи и изящной хрупкой коленки в своих ручищах.

И вообще, она вся такая хрупкая и нежная... Сразу видно, городская. Тут таким не место. У них приживаются только те, кто здесь вырос. А те, кто здесь выросли, давным-давно повыскакивали замуж. Пока он растил Кэтти и занимался ранчо.

Впрочем, Лора Троттер не виновата в том, что он решил жить отшельником вдали от соблазнов, которые здорово усложняют жизнь мужчине, лишая ее покоя и нарушая заведенный порядок.

По правде говоря, больше всего на свете Джон Томпсон любил определенность. Вот если бы его спросили, что он хочет — получить новехонький ярко-красный «феррари» или знать наверняка, что завтра будет точно таким же, как сегодня, он бы без колебаний выбрал то, что имеет.

Да, ему нравится его жизнь. Нравится заниматься скотиной, нравится быть самому себе хозяином, нравится вставать в пять утра и видеть из окна, как на его собственной земле пасутся его коровы...

Вот поэтому его и разозлила его бурная реакция на контакт с коленкой миз Троттер, и он решил сделать провокационное заявление по поводу душа.

А она так покраснела, что он даже растерялся.

Нет, он слишком долго живет один. Пожалуй, Кэтти права: у него уже бзик по поводу порядка и покоя. Так что надежды на то, что он изменится, уже нет.

Да, эта Лора Троттер красивая женщина.

А он мужчина. Из плоти и крови. Только и всего.

Но если он хочет пережить эту неделю и сохранить в целости и сохранности свой мир, на этом нужно поставить точку.

И вообще, он не допустит вмешательства в свою жизнь. Ни собаки, ни фотографа. Стараясь не обращать внимания на то, что на него постоянно нацелен объектив, Джон приволок сенбернара к дому и привязал к толстой стойке. Раньше он привязывал к ней лошадей. Остается надеяться, что этот монстр ее не выворотит.

— Мне нужно на верхнее пастбище, — пробурчал Джон, обернувшись к гостье. — Я еду верхом. Вы справитесь с лошадью? Имейте в виду, мне с вами нянькаться некогда.

— Справлюсь, — ответила она, вскинув подбородок, а потом уже не так уверенно добавила: — Если лошадь не слишком норовистая.

— На этот счет, миз Троттер, можете не волноваться! — успокоил ее он. — Поедете на Чернухе. Правда, она иной раз взбрыкивает... Не зря старушку раньше звали Черная Смерть.

Она заметно побледнела, и он пробурчал:

— Шутка.

Она с облегчением улыбнулась.

Джон быстрым шагом направился к конюшне, а Лора не отставая шла рядом, и он не мог не видеть ее длинных стройных ног. По дороге он вывел из загона Майки, свою верховую лошадь. Лора снова щелкнула затвором. Он бросил ей недоуздок, надеясь хотя бы на время отвлечь от ее миссии запечатлевать его на пленке.

— Поедете вон на той! — показал он на старую вороную кобылу с глубокой седловиной, которая с меланхоличным видом щипала травку.

Джон исподволь следил за Лорой. Она изо всех сил старалась не подавать виду, что нервничает. Только его-то не проведешь! Слишком уж она много суетится.

Однако с недоуздком справилась. Ну, надо же! Кто бы мог подумать... А на Чернуху хоть младенцев сажай. Она все стерпит и все простит. Не то, что ее хозяин.

Войдя в конюшню, Джон жестом велел завести кобылу в ближайшее свободное стойло, а потом придирчивым оком проследил, как она возится с поводом.

Наверняка брала уроки, решил он. Ну, раз такое дело, пусть и дальше сама возится. И он завел Майки в соседнее стойло. Лора так старательно чесала Чернуху щеткой, что та от удовольствия чуть не заснула, а Джон повернулся спиной, чтобы не видеть ее соблазнительных округлостей, и занялся Майки.

Погруженный в свои мысли, он вздрогнул, когда сработала фотовспышка. А Майки дернулся и встал на дыбы, чудом не размазав хозяина по стене. Потом повернул голову и выкатил на Лору испуганный глаз. Та сидела на перекладине и так же испуганно таращила глазищи.

— Извините! — промямлила она. — Я не подумала...