Легионеры соблюдали римский закон. Но вокруг них, будто стервятники или шакалы, вились арабы и сирийцы, наемные солдаты, пришедшие из всех соседних провинций. Эти убивали жадно и с удовольствием, наслаждаясь страданиями своих жертв. Они застали врасплох еврея, который копался в собственных нечистотах и выбирал из них куски золота. Слух об этом тотчас же распространился среди наемных солдат, вспомогательных войск и легионеров. Стало известно, что евреи, перед тем как бежать из города, глотали золото и драгоценности. Они надеялись, что, оказавшись за пределами города и спрятавшись от наших солдат, смогут найти их в собственных испражнениях.

Несчастье евреям, которых шакалы подстерегали в нескольких шагах от укрепления, на склонах оврагов! В одну ночь было зарезано две тысячи сбежавших из города.

Тит был угнетен и пристыжен. Он мечтал уничтожить вспомогательные войска и войска наемных солдат, но они были ему еще нужны. Он созвал всех командиров, в том числе командиров легионов, поскольку римляне тоже были застигнуты за тем, что копались во вспоротых животах евреев.

— Стыд нашему оружию! — воскликнул он. — Оружие существует не для того, чтобы резать животы трупам и искать там грязное золото. Оружие создано для победы. Римляне — не стервятники. Они сражаются без ненависти. Не ради добычи, но ради победы и мощи Рима!

Ему бы не хотелось, продолжал он, чтобы арабы и сирийцы давали волю своей жестокости и ненависти к евреям.

— Способ убийства, который они применяют, будет использован по отношению к ним самим, — пообещал он.

Но кто может сдержать руку убийцы на поле сражения? Каждое утро продолжали находить тела евреев со вспоротыми животами. Солдаты выслеживали их, убивали, погружали руки в их внутренности, чаще всего напрасно.

Всего нескольким телам из многих десятков тысяч (шестисот тысяч, как уверял Иосиф Флавий, который опрашивал беглецов) было обеспечено погребение, достойное человеческого существа.

Глядя на голые холмы, лишенные растительности, я подумал, что мы превратили окрестности Иерусалима в огромное кладбище. Я шел по этим холмам рядом с Иосифом Флавием. Он плакал, вспоминая о красоте этих мест, о деревьях и цветах, о домах, в которых играли дети, о грохоте повозок, о песнях и молитвах.

Неожиданно он остановился, обернулся и принялся рассматривать Иерусалим. Его лицо оживилось, боль и отчаяние немного рассеялись.

— Ничто не сможет убить нас, — сказал он. — Мы — народ вечной жизни, потому что мы — народ, избранный Богом.

Я почувствовал, что он гордится тем, что он еврей. Желание защитить своего бога, свой народ и свою веру оживило его. Он проклинал кощунственное безумство, заставившее «разбойников» бросить вызов Риму, империи, выбранной Богом.

Это они, зелоты, сикарии, это они были предателями, а не он, носивший имя римского императора Флавия Веспасиана. Эти разбойники, чья пагубная деятельность привела к разрушению Иерусалима и, возможно, даже Храма, будут наказаны и уничтожены. Но — Иосиф Флавий был в этом уверен — еврейский народ Иерусалима возродится в божественном великолепии.

— В Иудее, — добавил он, — трава всегда пробивается сквозь камни.

Иосиф Флавий сидел на корточках, как это часто делают кочевники. Сгорбив спину, сложив ладони как на молитве, он слегка раскачивался взад-вперед и, казалось, не слышал меня. Он действительно молился, опустив голову, закрыв глаза, подавленный рассказами нескольких беглецов, которых мы выслушали. Он добился от Тита обещания, что эти люди не будут отданы палачам.

Это были священники, которые узнали Иосифа бен-Маттафия. Он жал их руки, благодарил Бога за то, что они смогли уйти от зелотов, сикариев и римских наемников-потрошителей, которые продолжали рыться во внутренностях своих пленников, несмотря на наказание, которое им за это грозило.

Эти люди с серой кожей и исхудавшими лицами рассказали, как Иоханан бен-Леви разграбил священные запасы продовольствия Храма, украл вино и масло, которые хранилось для жертвоприношений. Как все население города, за исключением разбойников, умирало от голода.

— Мы роемся в нечистотах, — сказал один из них. — Ищем в старом коровьем навозе хлебные зерна, остатки того, что можно съесть. В обычное время мы отворачиваемся, чтобы не видеть нечистоты, а сейчас это сокровище, за которое люди дерутся.

Тит выслушал прошение Иосифа Флавия и позволил отправить священников в прибрежный город Иоппию, где вокруг них собирались ученики, чтобы молиться, изучать Закон и предписания Торы.

Я спросил Иосифа Флавия, сколько поколений должно смениться, чтобы зеленые ростки надежды пробили себе дорогу сквозь каменистую почву, оскверненную гноем и кровью трупов, на этом разоренном месте, на котором сейчас высится лишь лес из крестов и город, пахнущий смертью и обреченный на разрушение, если бог не вступится за него.

Иосиф взял меня за руку, и мы пошли вдоль укрепления и земляных насыпей, которые Тит велел возвести снова, чтобы задушить город, перед тем как атаковать его в последний раз.

Осадные машины, скорпионы, баллисты и катапульты были в действии, свист орудий смешивался с тяжелыми ударами таранов, разрушавших последнее укрепление.

— Евреи оказывают сопротивление, — сказал Иосиф. — Зелоты исказили представление о твердости нашей души, но даже эти разбойники проявляют качества нашего народа. Ни бунт, ни голод, ни война не могут заставить нас исчезнуть. Даже если земля Иудеи уйдет из-под наших ног, у нас останется наш Закон, наша вера, наша Тора. Слова молитвы станут нашей родиной. Каждый из нас станет священным городом и Божьим храмом.

— Сколько пройдет времени, прежде чем здесь сможет возродиться жизнь? — спросил я снова, указывая на город и укрепление, у подножия которого шла битва.

Евреи предприняли новую попытку поджечь осадные машины, но наши солдаты отбросили их.

— Только Бог управляет временем, Серений. Для верующего человека, как и для верующего и верного народа, время — не что иное, как непрерывная череда молитв в ожидании Мессии.

— Христа, для тех, кто верит в этого Бога? — спросил я.

— Там находятся нетерпеливые сыны нашего народа, — сказал Иосиф Флавий. — Они погрязли в заблуждении и святотатстве. И Бог покинул их, несмотря на то что они — дети избранного народа.

Внезапно часть последней стены с грохотом обрушилась, и наши солдаты сквозь клубы пыли ринулись в брешь.

— Бог покинул вас! — сказал я.

Иосиф Флавий покачал головой.

— Бог оставляет только тех, кто предает Его и высмеивает, оскверняет Храм и забывает Закон.

Вдруг легионеры обратились в бегство, ринулись назад от пролома, и я подошел к центурионам и трибунам, которые, сжимая в руках оружие, покрытые землей и кровью, собрались вокруг Тита. Они рассказали, что за проломленным укреплением обнаружилась еще одна стена, менее высокая, но им кажется, что ее невозможно взять. К этой стене нельзя подтянуть осадные машины и тараны. Брешь в первой стене слишком узка, солдаты могут протискиваться лишь по нескольку человек и станут легкой мишенью для многочисленных евреев, собравшихся на вершине второй стены.

Тит подошел к трибунам и центурионам, посмотрел каждому в лицо и поднял меч.

— Подъем на стену непрост, — объявил он низким голосом. — Но боги на нашей стороне. Голод, мятежи, осада, укрепления, которые падают под нашим натиском — что это еще может означать, как не гнев, который боги обрушили на головы евреев? Боги помогают нам. Возможно, нам придется умереть, чтобы взять это укрепление. Возможно, душа умрет вместе с телом, если смерть не была славной! — почти прокричал он. — Может, среди вас найдется храбрец, который не знает этого: души, освобожденные от тела железом оружия в битве, превращаются в самые чистые элементы вселенной, эфиры! Они занимают место среди звезд и воины, погибшие таким образом, становятся добрыми гениями, героями, которые являются своим потомкам и защищают их. Их души бессмертны.