— Я предупреждал тебя!

Кастрик колебался. Ему было достаточно оставить ногу на затылке Спартака, чтобы тот захлебнулся в грязи и умер.

— Не убивайте его, — сказал Посидион, подходя к ним.

Он показал Кастрику кошелек.

— Я покупаю его жизнь.

Запустив руку в кошелек, он достал кусок золота, и Кастрик замер.

— Если ты его убьешь, я пожалуюсь трибуну Кальвицию Сабинию.

Кастрик убрал ногу, отпустил волосы Спартака и взял золото, которое протягивал ему Посидион.

— Он напал на нас, ранил нашего караульного, — сказал Кастрик. — Он дезертир и заслуживает смерти. Трибун должен выполнить закон.

— Ты продал мне его жизнь, — ответил Посидион.

Он вытащил из кошелька еще несколько монет.

— Я покупаю у тебя и женщину, — добавил он, указав на Аполлонию, которая продолжала молиться.

Кастрик пожал плечами.

— Ее берет любой, кто захочет. Она как собака.

На его лице появилась гримаса отвращения.

— Но ты грек, — продолжал он. — А вы, греки, другие. Даже ты, ритор, такой же пес, как и все остальные. Так бери же ее.

— Я купил у тебя и жизнь мужчины, — повторил Посидион.

Он склонился над Спартаком, распухшее, залитое кровью лицо которого исказила гримаса боли.

— Это ценный товар, а ты с ним дурно обращался.

Номий Кастрик изо всех сил ударил Спартака в бок. Фракиец скорчился от боли.

— Я продал тебе его жизнь, — сказал Кастрик. — Но его будет судить трибун. Только он может решать.

Он взмахнул рукой, и двое легионеров подняли Спартака на ноги. Тот покачнулся, затем выпрямился, бросился, опустив голову, на Кастрика, и повалил его одним ударом кулака. Легионеры стали бить Спартака древками копий, и тело его вскоре покрылось широкими красными рубцами.

— Останови их, — сказал Посидион, — или потеряешь богатство.

Кастрик приказал легионерам оставить Спартака.

— Он сбежал. Ты поймал его, — продолжал Посидион. — У тебя есть на него права, но его жизнь также принадлежит мне. Если ты убьешь его, считай, что выбросил золотой слиток в море.

Центурион смотрел на Посидиона, но, казалось, не понимал его.

— Пусть его судят боги, — сказал грек. — Пусть он даст бой на арене. Трибун согласится. Если фракиец умрет, значит, боги наказали его. Если выживет, станет рабом. В любом случае он от тебя не уйдет.

— А ты?

— Мне интересно наблюдать за судьбами людей и выбором богов, — ответил Посидион. — Как ты верно заметил, я грек.

Спартак лежал обнаженный, закрыв глаза и вытянув руки вдоль тела.

Кровь засохла на его истерзанной коже.

Легионеры бросили его в деревянную клетку посреди лагеря VII легиона. Они развязали его и поставили рядом миску с похлебкой и глиняный кувшин с водой. Иаир-целитель принес из леса травы, измельченных насекомых, бутылочки со змеиным ядом и принялся лечить Спартака.

С пленником обращались бережно. Он был так огромен, а его сила так велика, что он казался сыном богов. Спартак заслуживал особой смерти, и его оставили в живых, потому что трибун Кальвиций Сабиний решил — безоружный фракиец должен биться с варваром Гальвиксом.

По приказу трибуна дака Гальвикса притащили в лагерь и привязали к возвышению на площади. Он сидел, натянув цепь, как злой сторожевой пес. Легионеры бросали ему хлеб и куски мяса и подталкивали древками копий сосуд с водой.

Гальвикс визжал, пытаясь порвать цепь, и спал прямо на земле, подложив кулак под щеку.

— Это будет хорошая драка, — заметил трибун, когда ему показали Спартака.

Но три следующих дня Спартак не подавал признаков жизни, и Номий Кастрик забеспокоился.

Он много раз подходил к клетке, бродил вокруг, рассматривал сквозь прутья тело фракийца.

Спартак лежал, сжав губы.

Острием меча Кастрик ткнул его в бок, но тот даже не вздрогнул.

Раздался пронзительный вой. Кастрик заметил собаку, лежавшую перед алтарем, на котором приносили жертвы богам, читали знаки их воли и толковали предзнаменования.

Собака настороженно подняла морду, а затем бросилась прочь с громким лаем. Кастрик слышал ее еще долго после того, как она скрылась среди палаток.

Центурион приказал немедленно найти Иаира-целителя и девку, которая называла себя жрицей Диониса и предсказательницей, и отвести их к фракийцу.

Их жизни теперь зависят от жизни Спартака. Если фракиец умрет до начала боя или во время него, им перережут горло. Если Спартак выживет, всех троих продадут как рабов.

Сказав это, Номий Кастрик принес в жертву двух цыплят. Кровь потекла в сторону клетки, куда ввели Иаира и Аполлонию. Печень цыплят была твердой и гладкой, красивого винного цвета.

Кастрик медленно обошел палатку трибуна и направился к площади.

В сгустившихся сумерках он разглядел Гальвикса-дака. Его шею сжимал металлический ошейник, к которому была привязана цепь с большими кольцами. Запястья и лодыжки были связаны. Он сидел согнувшись, но Кастрик держался от него на почтительном расстоянии, словно боясь, что дак может разорвать цепи.

Шея Гальвикса была мощной, как у быка. Победить его можно было только с помощью богов.

Посидион заметил трибуну, когда тот показал ему дака:

— Ты устраиваешь не сражение, Сабиний, а жертвоприношение. Фракиец ранен. Твои легионеры переломали ему все ребра. И ты хочешь, чтобы он дрался с этим чудовищем? Этот варвар напоминает мне огромного осьминога, которого я однажды видел в море у берегов Сицилии. У него руки длинные, как щупальца, и сильные, как тиски. Ты выставляешь против него жертву, а не противника.

Кальвиций Сабиний покачал головой. Он сидел, откинувшись на подушки, соединив руки на животе.

— Ты хочешь узнать волю богов? Я предоставлю тебе эту возможность! — возразил он. — Посидион, ты грек и ритор. Неужели ты не видишь, что я рассуждаю верно? Если я заставлю сражаться двух мужчин, обладающих равной силой, как узнать, кого из них хотят спасти боги? Нужно, чтобы силы противников были неравны. Если твой фракиец победит, значит, такова воля богов. Клянусь Юпитером, я сохраню ему жизнь, даже если все будут требовать его смерти. Потом я продам его в рабство. Ты доволен?

Трибун поднялся, и Посидион вышел вслед за ним из палатки.

Собака, возможно, та, которую слышал Кастрик, выла, отчего сумерки становились еще более зловещими.

— Я согласен с тобой, Посидион, — добавил трибун, положив руку на плечо грека. — Боги чаще всего просто наблюдают за судьбами людей и не любят вмешиваться в замыслы смертных. Я не представляю, какой воин сможет убить этого дака! Тебе известно, что он проломил кулаком головы пятерым легионерам и что его можно поймать только сетью, с которой охотятся на крупных зверей? Центурион хотел перерезать ему горло или посадить на кол, но это было бы все равно, что выбросить искусно приготовленное блюдо. Мы насладимся им, как только фракиец встанет на ноги.

— Я не испытываю желания пробовать это кушанье, — заметил Посидион и вскоре покинул лагерь.

Иаира и Аполлонию так грубо втолкнули в клетку, что они кубарем покатились на пол.

Иаир опустился на колени возле Спартака. Он не касался неподвижного тела, а будто окутывал его неторопливыми движениями рук. Затем, достав кусок ткани, принялся размачивать корку засохшей крови, омывать края рваных ран. Вода, в которой он мыл руки, стала красной.

Мышцы Спартака были напряжены, губы сжаты, глаза закрыты. Он не шевелился.

Слышалось бормотание Аполлонии. Она раскачивалась, сидя на корточках и обхватив себя руками за плечи.

Наконец тело Спартака было отмыто от крови и грязи. Иаир приоткрыл ему рот, и по телу фракийца пробежала судорога. Положив руку на лоб Спартака, а другой нажимая на грудь, Иаир принялся вдыхать в него воздух. Тело Спартака выгнулось дугой, он начал прерывисто дышать. Иаир разложил перед собой склянки и стал растирать Спартака маслом, змеиным ядом и какой-то зеленой жидкостью. Перевернув на живот, стал разминать ему плечи и спину. Перевернул обратно, уселся верхом, нажал на живот. Его руки осторожно скользили снизу вверх, стараясь не касаться ран, из которых сочилась кровь.