— Нет, — сказал Бернат са Фригола. — Сомневаюсь, что какой-либо из этих слухов был пущен доном Видалем. Но теперь, когда он наделен такой большой властью, тот, кто желает снискать его расположения, передает ему подобные россказни. И он искренне возмущен тем, что, насколько ему известно, вы ничего не сделали для того, чтобы убедить аббатису Эликсенду отдать сестру Агнет в руки правосудия. Как вы знаете, он написал об этом Его Величеству и архиепископу.

— Я сказал аббатисе монастыря Святого Даниила, что ей надо сделать. Она намерена отправить сестру Агнет в монастырь Святой Девы в Таррагоне. На это требуется некоторое время.

— Десять месяцев? — спросил Франсес Монтерранес, один из его самых близких советников. — Позволю себе напомнить вашему преосвященству, что Его Величество весьма сердит. Подозреваю, что он назначил дона Видаля своим поверенным в Каталонии для того, чтобы напомнить вам о своем неудовольствии.

— Вы так думаете, Франсес? — спросил Беренгер. — Признаюсь, эта мысль также посещала меня, но я полагал, что Его Величество сделал этот выбор, основываясь на умении дона Видаля руководить.

— Конечно, — вежливо ответил Франсес. — Но в провинции есть и другие люди, не менее опытные в подобных делах.

— Я думаю, — сказал Бернат, — что на пути в Таррагону вам стоит запланировать остановку в Барселоне. Поговорите с Его Величеством. Уверьте его в преданности вашего преосвященства и в вашем непреклонном решении предать эту монахиню суровому суду.

— Ерунда, — сказал Беренгер. — Это увеличит поездку по крайней мере еще на два дня. — Он встал. — Пора по-дружески побеседовать с нашим дорогим аббатом.

— Вы уверены, что это мудро, ваше преосвященство? — спросил Бернат.

— Конечно. Мой врач сказал, что мне нужно понемногу двигаться. Я прогуляюсь отсюда до Сан-Фелиу. Вы можете сопровождать меня, если хотите.

— Господин Беренгер! — сердечно приветствовал его аббат.

— Дон Видаль, — ответил епископ. — Надеюсь, вы в добром здравии?

— Да, конечно.

— Я приехал, чтобы попросить у вас помощи в одном очень важном деле, — запросто произнес епископ. Его секретарь с трудом подавил желание вцепиться в своего господина и вытолкнуть его из комнаты прежде, чем тот скажет что-то совсем уж неуместное. — Из-за затрат, понесенных вследствие беспорядков на Страстной неделе, совет города желает уменьшить число стражников, защищающих еврейский квартал, и удвоить оплату за охрану. Это означает, как вы понимаете, что как евреи короля, так и евреи епархии будут платить городу намного больше, и при этом их безопасность только уменьшится. Я понимаю, что вы еще не вступили на пост доверенного лица Его Величества, но…

— Я понимаю вас. Я уже здесь и, в некотором смысле, ответственен за принимаемые решения. Вы говорили с ними?

— Да, и весьма серьезно.

— Как их духовный наставник. Что ж, тогда я буду говорить с ними как их временный правитель. Это низкая попытка забрать себе налоги, причитающиеся епархии и короне. Это решение находится в прямом противоречии с законом и общепринятыми правилами, господин Беренгер.

— Вы совершенно правы, дон Видаль.

— Особенно теперь, когда Его Величество изыскивает средства для того, чтобы переоборудовать суда — к большой выгоде города, кстати. К тому же те стражники, которых они выделили, бесполезны — и это еще самое лучшее, что о них можно сказать. Вы можете гарантировать, что будут выделены дополнительные люди, чтобы…

И два титана принялись обсуждать особый и рассчитанный на долгое время план защиты города.

Гостиница, притаившаяся у дороги на достаточном расстоянии как от Жироны, так и от Фигуэрес, не походила на дворец. Она была маленькой, грязной и шумной. Но она была дешевле прочих, к тому же старая, построенная еще римлянами дорога на восток через горные перевалы к Перпиньяну, Монпелье и Авиньону проходила мимо ее порога. В тот понедельник таверна при гостинице была переполнена местными арендаторами, путешественниками и прочими посетителями, про которых трудно сказать что-либо определенное. Музыкант играл нечто громкое и веселое в надежде получить от приезжих монету-другую, или по крайней мере бесплатную выпивку. Большая часть посетителей слушала его с удовольствием, но всем им больше нравилось вливать в глотку оплаченное ими вино, и они явно не торопились делиться с музыкантом.

В торце одного из длинных, установленных на козлах столов, около огня, молча сидели три путешественника — Родриго де Лансия, монах Норберт и элегантный молодой человек не старше двадцати лет. Округлое лицо монаха осунулось и выглядело более измученным, чем месяц назад в Авиньоне. Молодой человек и Родриго подняли головы от своих тарелок с супом, хлеба и сыра, отмечая появление нового гостя и его трех огромных, неуклюжих спутников. Это был Гонсалво. Дон Родриго холодно улыбнулся.

— Дон Родриго, — закричал Гонсалво, спеша присоединиться к ним. — Я услышал, что вы едете впереди, и начал нещадно нахлестывать мою бедную лошадку. Эй, хозяйка! Стакан вина и кусок этого превосходного сыра.

— Добрый вечер, дон Гонсалво. Похоже, вы в отличном настроении.

— В самом наилучшем, — сказал он. — Чем ближе я к дому, тем лучше у меня настроение. А вы едете не в Барселону, дон Родриго?

— Увы, нет, — сказал Родриго, хотя на его лице было написано отнюдь не огорчение. — Я еду повидать кузена, и покину вас завтра на рассвете.

— У вас есть новости по делу вашего кузена? — спросил вновь прибывший достаточно громко, так, что его могли слышать все присутствующие в зале.

— Решение находится в руках Его Величества, поэтому мне ничего не известно, — натянуто ответил он.

— Как раз сейчас в Барселону посылают решение и по моему делу, — прошептал Гонсалво, наклоняясь вперед. — Каждый раз, когда я вижу несущегося во весь опор всадника, мне кажется, что это он везет его. Поэтому я и еду туда, вместо того чтобы отправиться домой.

Родриго ничего не ответил.

Гонсалво поднял стакан и поприветствовал монаха.

— За вас, отец, — бодро произнес он. — Последний раз мы встречались в Авиньоне, не так ли? Был сильный, холодный ветер, как я помню. Сейчас, у огня, разговаривать намного приятнее.

Монах поднял глаза и кивнул, а затем вновь принялся разглядывать стоявшую перед ним нетронутую еду.

Гонсалво повернулся к элегантному молодому человеку.

— А вы, сеньор, тоже путешествуете? Если я не ошибаюсь, я и вас видел в Авиньоне?

— Я был там почти год назад. Если вы были в городе в то время, то, возможно, мы действительно могли там повстречаться. После этого я все время был в Монпелье, сеньор, — вежливо сказал он, — пополняя запасы мудрости и опустошая кошелек. Я еду из Фигуэрес в Жирону, чтобы навестить дядю.

— Ну, тогда вам недолго осталось, — сказал здоровяк. — Вы были бы слишком медлительным попутчиком, господин, — добавил он с грубоватой усмешкой. — С такой скоростью мне понадобился бы год, чтобы добраться до дома.

— Мне пришлось сильно задержаться с отъездом, сеньор, а я предпочитаю не ездить по ночам, поэтому мы встретились случайно. Меня зовут Фортунат, — сказал он, слегка поклонившись.

На его лице промелькнула кривая усмешка, как будто он усматривал в этом какую-то забавную шутку.

— А я — Гонсалво. Без сомнения, вы уже встречались с доном Родриго и добрым монахом, отцом Норбертом. Мы все трое приехали из Авиньона.

— Но не вместе, — заметил монах и снова замолчал.

— До сих пор не вместе, — ответит он. — Хотя я рад буду вашей компании. Я еду со своими слугами. Но когда приходит время для веселых песен или забавных рассказов, это совершенно бесполезные мужланы.

Монах сделал знак, чтобы принесли еще вина.

Плотная и энергичная жена владельца гостиницы, выказывающая прибыльным клиентам незаурядное терпение и уравновешенность, поспешила наполнить их стаканы, а затем отнесла быстро пустеющий кувшин с вином к скамье, в другом углу у камина, чтобы наполнить последний оставшийся пустым стакан. Сидевший там тощий, жилистый человек, неотрывно глядевший на пылающие угли, выглядел не слишком хорошо. Она остановилась.