Его пальцы ловко пробежали сверху вниз по пуговицам куртки. Он раздраженно спросил:

— Что это значит? Что за игру вы затеяли? Что у вас на уме?

Она, не ответив, спокойно направилась через полутемный зал к выходу, словно не слышала его. Он никогда бы не подумал, что вид девушки, покидающей бар, может принести ему чувство такого глубокого облегчения. В расстегнутой на груди куртке, обессиленный, изнемогающий, он оперся одной рукой о стойку и слегка нагнулся вперед в ту сторону, куда она ушла.

На улице у выхода горел фонарь, и он снова увидел ее, когда она там оказалась. Она остановилась недалеко от двери, повернулась и посмотрела на него сквозь разделявшее их пространство долгим, серьезным и многозначительным взглядом. Словно хотела показать, что все это ему не привиделось; более того, показать, что это еще не конец, это только небольшая передышка.

Он повернулся, чтобы закрыть дверь на замок, — она молча стояла на тротуаре, в нескольких ярдах. Она выжидающе повернулась лицом к двери, словно карауля его появление.

Он был вынужден двинуться в ее сторону, к ней, так как именно этим путем он уходил по ночам домой. Они оказались на расстоянии вытянутой руки друг от друга, так как тротуар был довольно узким, а она стояла прямо посередине, не стараясь держаться ближе к стене. По ее лицу, которое она медленно поворачивала по мере того, как он подходил, бармен понял, что она будет молча ждать, пока он пройдет, и, раздраженный этим молчаливым упорством, заговорил сам, хотя минуту назад решил не замечать ее.

— Что вам от меня надо? — свирепо спросил он.

— Разве я сказала, будто мне что-то надо от вас?

Он сделал вид, что идет дальше, потом резко развернулся и, оказавшись лицом к лицу с ней, посмотрел на нее обвиняющим взглядом:

— Вы только что сидели здесь, не сводя с меня глаз! Весь вечер, всю ночь, слышите, вы? — Вне себя от ярости, он колотил кулаком по ладони. — А теперь я вижу, что вы стоите здесь и караулите…

— Разве стоять в этом месте на улице запрещено?

Он угрожающе потряс толстым пальцем:

— Я предупреждаю вас, девушка! Для вашей же пользы…

Она не ответила. Она даже рта не раскрыла, а молчание в споре означает победу. Совершенно сбитый с толку, он повернулся и, тяжело дыша, потащился прочь.

Он не смотрел назад. Не пройдя и двадцати шагов, он, даже не оглядываясь, понял, что девушка идет следом. Догадаться было нетрудно, она, очевидно, и не пыталась скрыть этого. Постукивание каблучков легких туфелек по асфальту отчетливо раздавалось в ночной тишине.

Мимо проплыл перекресток, похожий на застывшую асфальтовую реку, затем другой, третий. Город медленно разворачивался перед ними с запада на восток, и все это время он слышал за своей спиной, не слишком далеко, негромкий стук.

Он повернул голову, в первый раз просто предостерегающе. Она шла непринужденно, словно все это происходило в три часа дня. Походка ее была неторопливой, почти величественной, как умеют ходить женщины — плавно, с прямой спиной.

Он быстро прошел еще несколько шагов и снова обернулся. На этот раз всем телом, и в неожиданном порыве раздражения бросился к ней.

Она остановилась, но не сделала назад ни полушага.

Он приблизился и проревел ей в лицо:

— Поворачивай обратно, ты! С меня хватит, слышишь? Поворачивай, а не то я…

— Мне тоже в эту сторону, — только и сказала она.

И опять обстоятельства были в ее пользу. Если все было наоборот… Но как он, мужчина, мог противостоять ей — позвать полицейского и пожаловаться ему, что одинокая юная девушка преследует его на улице? Курам на смех. Она не оскорбила его, ничего не требовала, она просто шла в том же направлении, что и он. Он был так же бессилен против нее, как и в баре.

Он еще секунду-другую постоял перед ней в угрожающей позе, но в его вызове было скорее желание протянуть время, чтобы с наименьшими потерями выбраться из сложной ситуации. Наконец он круто повернулся, что-то проворчав себе под нос: очевидно, это должно было изобразить воинственный пыл, но на самом деле прозвучало немного беспомощно. Он двинулся прочь, снова направляясь к дому.

Десять шагов, пятнадцать, двадцать. За его спиной, словно по команде, опять послышалось «тук-тук, тук-тук, тук-тук». Безостановочно, как неспешный стук дождевых капель по луже. Она снова шла за ним.

Как и каждый вечер, он завернул за угол и по подземному переходу вышел на лестницу, которая вела на нужную ему платформу. Он остановился наверху, в конце галереи с дощатым полом, ведущей к поездам, и внимательно глядел, не появится ли она из наклонного туннеля.

В приближающемся звуке шагов послышалась металлическая нотка, когда каблуки застучали об обитые железом ступеньки. Через минуту ее голова показалась над промежуточной лестничной площадкой.

Турникет с грохотом захлопнулся за ним, и, оказавшись по другую сторону, он обернулся и приготовился защищаться.

Она миновала лестницу и приблизилась такой естественной, размеренной походкой, словно и не замечала, что он стоит прямо за турникетом, к которому она направилась. Она уже держала наготове монету, зажав ее в пальцах. Она оказалась рядом, лишь турникет разделял их.

Он отвел руку назад и, размахнувшись изо всех сил, уже был готов ударить девушку, от такого удара она наверняка не удержалась бы на ногах и отлетела к перилам. Он ощерился, как собака:

— Убирайся вон! Проваливай, откуда пришла!

Он протянул руку и быстро закрыл отверстие турникета большим пальцем, едва она собралась опустить монету.

Она не протестовала, лишь перешла к соседнему турникету. Мгновенно он опять оказался перед ней. Она вернулась к первому турникету. Он снова передвинулся и загородил ей путь. Задрожали рельсы: приближался один из редких ночных поездов.

Каждый раз, заступая ей дорогу, он держал руку за спиной, наготове для удара. На этот раз он с силой выбросил ее вперед. Такой удар мог бы сбить ее с ног, если бы он достиг цели. Она увернулась в сторону, брезгливо поморщившись, как будто почувствовала неприятный запах. Удар пришелся по воздуху.

Тут же совсем рядом послышался повелительный стук по стеклу. Дежурный по станции высунулся по пояс из боковой двери маленькой запыленной будки:

— Прекратите немедленно! Вы что, хотите помешать пассажирам входить на станцию? Я вам покажу!

Он повернулся, чтобы как-то оправдаться, табу теперь можно было нарушить, так как не он первый искал заступничества.

— У этой девицы, похоже, не все дома: ее надо отправить в психушку! Она увязалась за мной по улице, я не могу от нее отделаться.

Она сказала все тем же бесстрастным голосом:

— Разве вы единственный, кто имеет право ездить по этой ветке?

Он снова воззвал к дежурному, который все еще торчал из своей будки, взяв на себя роль третейского судьи:

— Спросите ее, куда она едет. Она сама не знает!

Ее ответ был адресован дежурному, но скрытый смысл слов предназначался вовсе не ему.

— Я еду на Двадцать седьмую улицу. До Двадцать седьмой улицы, между Второй и Третьей авеню. Я имею право пользоваться этой станцией, не так ли?

Лицо человека, преграждающего ей путь, вдруг побледнело, как будто в названии места, которое она произнесла, было что-то страшное для него. Так оно и было. Он жил именно там.

Она заранее знала, куда он едет. Попытки оторваться от нее были бесполезны.

Дежурный объявил свое решение, сделав величественный жест рукой:

— Проходите, мисс.

Монета сверкнула в ее руке, и она прошла через соседний турникет, не дожидаясь, пока бармен освободит ей дорогу. Он и не подумал отойти в сторону, и уже не из упрямства: мысль о том, что ей известен весь его маршрут, на какое-то время словно парализовала его.

Тем временем подошел поезд, но не на их платформу, а на противоположную. Затем он скрылся из виду, и станция снова погрузилась в полумрак.

Она медленно прошла к внешнему краю платформы и остановилась там, ожидая; наконец, появился и он, держась на некотором расстоянии позади. Так как оба смотрели в одну сторону, откуда должен был появиться поезд, он мог ее видеть, а она его нет.