— Что ж, ради этого стоило приехать, — признал Берджесс.

Они, следуя друг за другом, миновали один лестничный пролет. Руки скользили по перилам.

— Он хочет, чтобы его не привлекали за обман. Боится полиции.

— Мы что-нибудь придумаем, если дело стоит того, — проворчал Берджесс.

Вторая площадка.

— Еще одна, — предупредил Ломбард, не дожидаясь вопроса.

Они берегли дыхание для следующего марша.

Третья площадка.

— Что стряслось со светом здесь, наверху? — выдохнул Берджесс.

Ломбард сбился с шага, словно его толкнули.

— Странно. Когда я спускался, там горела одна лампочка. Либо она перегорела, либо кто-то специально ее выкрутил.

— Вы уверены, что лампочка горела?

— Абсолютно. Я помню, у него в комнате было темно, но через открытую дверь проникал с лестницы свет.

— Лучше я пойду первым. У меня есть карманный фонарик. — Берджесс обогнал его и пошел впереди.

Должно быть, его мысли все еще были заняты погасшей лампочкой, когда на промежуточной между этажами площадке, на повороте, где лестница меняла направление, он вдруг пошатнулся, неуклюже взмахнул руками и рухнул на четвереньки.

— Осторожно, — предупредил он Ломбарда. — Отойдите назад.

Луч его фонарика метнулся наверх, освещая пространство между стеной и нижней ступенькой. Там наискосок лежала неподвижная, нелепо изогнутая фигура. Ноги свисали с последних ступеней, туловище целиком лежало на площадке, а голова, повернутая назад под неестественно острым углом, опиралась затылком о стену. На одном ухе болтались чудом не разбившиеся очки.

— Это он? — пробормотал Берджесс.

— Он, — коротко ответил Ломбард.

Берджесс наклонился над телом, что-то ощупывая, потом, выпрямившись, произнес:

— Шея сломана. Умер мгновенно.

Он посветил вверх, вдоль лестницы, затем поднялся по ней, внимательно глядя под ноги.

— Несчастный случай, — сделал вывод полицейский. — Оступился на верхней ступеньке, полетел вниз головой и с размаху ударился о стенку на площадке. Видны характерные следы на краю верхней ступеньки.

Ломбард медленно подошел к нему и горестно простонал:

— Нашел время для несчастного случая. Теперь у него ничего не узнаешь… — Он вдруг замолчал и при свете фонарика испытующе взглянул на детектива: — А вам не кажется, что тут дело нечисто?

— Мимо вас или мимо того парня никто не проходил, пока вы ждали у двери?

— Нет, ни туда, ни обратно.

— И вы не слышали звука падения?

— Нет, иначе мы бы вошли и посмотрели. Но пока мы вас ждали, через виадук по крайней мере дважды проходили длинные составы, а они грохочут так, что вы не слышите даже собственных мыслей. Может, тогда это и случилось.

Берджесс кивнул:

— Поэтому, вероятно, и другие обитатели дома ничего не слышали. Видите: слишком много здесь совпадений, чтобы можно было заподозрить нечто иное, кроме несчастного случая. Он мог десять раз удариться головой о стену и остаться в живых, мог даже свалиться и не сломать при этом шею. Он совершенно случайно погиб на месте, на это нельзя было рассчитывать.

— Хорошо, а лампочка? Сдается мне, тут тоже слишком много совпадений, а? Я знаю, что говорю: с лампочкой было все в порядке, когда я спускался по лестнице, чтобы позвонить вам. Если бы свет не горел, мне бы пришлось идти ощупью, а я спустился очень быстро.

Берджесс провел фонариком вдоль стены, пока не обнаружил лампочку. Она висела на кронштейне, торчащем из стены.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он, разглядывая лампочку. — Ведь его считали слепым; в любом случае, он большей частью ходил с закрытыми глазами, что в общем-то одно и то же, — так при чем же тут лампочка? Разве ему помешала бы темнота? По идее, в темноте он должен был увереннее двигаться, чем при свете, так как не привык полагаться на свои глаза.

— Может быть, в этом все и дело, — возразил Ломбард. — Может быть, он выбежал второпях, чтобы удрать, пока я не вернулся, и в спешке забыл закрыть глаза, оставил их открытыми. А с открытыми глазами он, наверное, чувствовал себя ничуть не лучше, чем вы или я в темноте.

— Ну, теперь вы окончательно запутались. Для того чтобы ослепить его, свет должен был гореть. А ваша версия строится на том, что свет не горел. И в любом случае, чего ради это стоило делать? Как можно было рассчитывать, что он оступится и, более того, сломает себе шею?

— Согласен, но все же какой-то странный несчастный случай. — Ломбард с досадой взмахнул рукой, делая шаг вниз. — Одно могу сказать: не нравится мне, что он произошел именно сейчас. Я не смогу от него ничего узнать…

— Сами знаете: такие вещи случаются весьма некстати.

Ломбард в раздражении спускался по лестнице, тяжело топая по ступеням.

— Все, чего от него можно было добиться, исчезло навсегда.

— Не отчаивайтесь. Может быть, вам удастся найти еще кого-нибудь.

— Но то, что знал он, утрачено. А эти сведения были под рукой, только и ждали, чтобы их нашли. — Он остановился на площадке, где лежало тело, и неожиданно обернулся. — Что случилось? Что это значит?

Берджесс указал на стену:

— Лампочка опять загорелась. Ваши шаги на лестнице встряхнули ее. Вот и объяснение тому, что произошло раньше, — когда он упал, что-то разъединилось. Проводка, видимо, неисправна. Так что свет тут ни при чем. — Он тронул Ломбарда за локоть. — Вы должны держаться в стороне. Я сам доложу о происшествии. Никто не должен знать, что вы каким-то образом замешаны в этой истории, если вы хотите продолжать.

Ломбард в подавленном настроении вышел на улицу, легкость исчезла из его походки, Берджесс остался наверху, рядом с неподвижным телом на площадке.

На клочке бумаги, который дал ей Берджесс, было написано:

И два номера телефона. Один — номер полицейского участка, действовавший до определенного часа. Второй — его домашний номер, если ей понадобится позвонить после окончания рабочего дня.

Он заявил:

— Я не могу подсказать вам, как действовать. Вам придется решать на месте. Может быть, ваша интуиция поможет вам больше, чем я. Только не бойтесь и не теряйте головы, и все будет в порядке.

В конце концов Кэрол нашла единственную возможность. То, что она придумала, теперь глядело на нее из зеркала. Исчезло наивное, мальчишеское выражение лица. Не было и озорной пряди, пересекавшей чистый лоб. Вместо этого появилась копна медных волос, завитых и так сильно залитых лаком, что вся прическа напоминала металлическую каску. Обычно она предпочитала свободную молодежную одежду струящихся очертаний. Теперь же она натянула нечто столь облегающее, что, хотя ее никто не видел и она находилась одна в своей собственной комнате, ей стало немного не по себе. И к тому же платье ужасно короткое, такое, что стоило только сесть… Ладно: надо привлечь его внимание во что бы то ни стало. Бесстыдные красные пятна румян на щеках, заметные издалека, как запрещающий сигнал светофора, только значение подразумевалось прямо противоположное: «Вперед!» Нитка бус позвякивала на шее. Носовой платок, сверх меры украшенный кружевом и пропитанный такими едкими духами, что у Кэрол защипало в носу, когда она прятала его в сумочку. Она в первый раз в жизни подвела глаза синей тушью, от чего веки сразу набрякли.

Скотт Хендерсон смотрел на все эти приготовления из рамки около зеркала, и ей стало стыдно.

— Ты бы и не узнал меня, дорогой, не правда ли? — с грустью сказала она. — Не смотри на меня, дорогой, не смотри на меня.

И наконец, последний ужасный штрих, чтобы впечатление доступности было полным. Она приподняла ногу и натянула шелковую розовато-сиреневую подвязку с розочкой так, чтобы ее было видно. По крайней мере, когда она сядет.