Грета замолчала.

Хотя она говорила быстро, не глядя на Софию, ее слова не были похожи на обычную болтовню, в них чувствовалась глубокая искренность. София не знала, что и думать.

В темном чулане, куда ее проводила Грета и где она должна была провести опасное путешествие, ей вдруг стало тесно и душно. Ей казалось, что с каждой волной, поднимавшей еще стоящий на якоре корабль, пол скрипит, а потолок опускается с глухим треском.

Но вскоре эти глухие, неприятные звуки вдруг перекрыл громкий, пронзительный и ужасный крик, какого Софии не приходилось слышать ни из уст больных, ни из уст потной Берты, ни из уст ссорящихся монахинь. Она сжалась в комок, как и Грета.

— О Небеса, уже несколько недель принцесса Изамбур молчала, а теперь опять началось! — испуганно прошептала Грета, охваченная святым благоговением. — Я могла поклясться, что это снова произойдет, поскольку недавно приходил священник, чтобы прочитать с ней молитву, и едва он к ней приблизился...

Она замолчала и вылетела из комнаты, не обращая внимания, на Софию, которая последовала за ней к комнате принцессы, чего раскосая девушка не должна была допускать.

Перед Софией открылось самое жуткое зрелище, когда-либо виденное ею.

София ожидала, что Грета что-то предпримет. Но девушка, обычно такая разговорчивая, держалась от принцессы Изамбур на расстоянии и смотрела на нее с таким уважением, будто это была сама Мадонна.

Другие женщины, которые находились в комнате принцессы, вели себя тихо и тоже не вмешивались в происходящее. Необычное поведение Изамбур, поразившее Софию, казалось, никого не удивляло. Ее крик они воспринимали с той невозмутимостью, с какой мясник слышит визг зарезанной свиньи. Однако у Софии было впечатление, что звуки, издаваемые принцессой, были куда более неприятными, чем поросячий визг.

— Да, королевская семья Дании необычная, — пробормотала одна девушка и доверчиво подмигнула Софии. — Король Кнут, брат Изамбур, тоже очень своенравный и нетерпеливый, вопит, когда ему что-то не нравится, и любит бросаться с кулаками даже на служителей церкви.

Другая с ухмылкой кивнула.

— Когда ему было шестнадцать лет, — начала она, возбужденно сверкая глазами, — он в гневе избил священника. После этого он год должен был отбывать наказание, поститься, ежедневно посещать мессу и пешком отправиться в собор в Роскильде.

— И все же, — продолжала первая девушка, — его нрав намного спокойнее, чем у его отца. Подумайте только, король Вальдемар жестоко избил собственного шурина.

София в замешательстве смотрела то на одну, то на другую, не в силах понять, почему никто не заботится о принцессе Изамбур.

— Да, при таком отце, — невозмутимо продолжала датчанка, — не удивительно, что Изамбур странная. Его звали Вальдемар, а его русскую жену Софией, и хотя она была заботливой, послушной и родила девятерых детей, он превратил ее жизнь в ад. Я думаю, Изамбур своими странными припадками с самого рождения стремится спастись от его гнева.

— София из России привезла с собой брата, — продолжала другая. — Тот мог смириться с холодным климатом Дании, но не с одиночеством, поэтому попытался согреться под крылышком Кристианы, сестры-красавицы Вальдемара. София предупреждала его о гневе мужа, но влюбленный ничего не хотел слушать. В конце концов Вальдемар до смерти забил сестру, а Бурусия велел кастрировать, ослепить и отрубить руку и ногу. Остаток жизни он провел в монастыре и не мог произнести больше ничего, кроме имени убитой возлюбленной, Кристианы.

— Да, можно подумать, что Изамбур в него, хотя он совсем других кровей.

Обе девушки замолчали, а София так и не поняла, что же происходит у нее на глазах.

Принцессе Изамбур было шестнадцать лет, и выглядела она как любая девушка ее возраста. У нее были серо-голубые глаза, а волосы такие светлые, что казались белыми. Туго сплетенные косы, еще не покрытые вуалью, поскольку она пока была незамужней, были такими тонкими на концах, что походили на нитки. Ее кожа, видневшаяся из-под серого, узкого корсета, была гладкой и упругой, но бледной.

Это простое лицо теперь исказила дьявольская гримаса. Издав душераздирающий крик, девушка изогнулась, глаза вылезли из орбит, изо рта закапала белая пена. Ее тело била крупная дрожь.

— О Небеса! Что случилось с этим созданием, почему она так кричит?

— Я ведь уже говорила, она не от мира сего, — к Грете после долгого молчания снова вернулся дар речи. — Одни объясняют это безумием ее отца, другие — проклятием ослепленного и изуродованного Бурусия, которое лежит на ней, а остальные — такие, как я — связывают это с историей о русалке. Как бы то ни было, Изамбур красива внешне, но она не произнесла за свою жизнь ни одного слова. Она не умеет писать, да и веретено не удержит. Чаще всего она сидит с отсутствующим видом, как будто парит над миром, не касаясь ногами земли. А иногда — это случается редко и чаще всего тогда, когда к ней слишком близко подходит мужчина, — она начинает кричать невыносимо, ужасно и долго. Я думаю, что в такие моменты ее устами говорят древние боги, которых христианские священники хотят изгнать из нее.

Грета с благоговением кивнула, тем самым подтверждая, что принудительное исправление и перевоспитание не лишили ее старых верований и что принцесса Изамбур для нее, скорее, не дьявольское создание, а персонаж мрачных сказок, которого следует уважать еще больше, чем воплощенного христианского бога.

— Как дочь русалки, — продолжала она шепотом, — она страдает так же, как те, кто никогда не могли ходить по земле, разве что испытывая невероятную боль. Когда наш земной мир слишком грубо касается ее, она начинает так неистово кричать, что хоть беги.

Софии преданность и благоговение Греты были чужды. В ней поднялась ярость, может, не такая неистовая, как крики Изамбур, но не менее сильная.

Ее судьбу связали с женщиной, которая была рождена безумной. От Софии ожидали того, что она будет достаточно умной и ловкой в беседе, чтобы думать и говорить за принцессу и помогать ей во всех жизненных ситуациях. А прежде всего, София должна будет скрыть от короля Филиппа слабоумие его невесты и заключить союз, поскольку другой дочери у датского короля нет. Если ей это не удастся, то не только политика Кнута разобьется вдребезги, а Изамбур с позором отвергнут, но и у нее самой никогда не будет достойной жизни.

О, как Арнульф мог так поступить с ней? За что судьба постоянно наказывает ее?

— Она слабоумная! — яростно воскликнула София. — Слабоумная, которую хотят отдать в жены королю Франции!

Несмотря на то что в ее голосе слышались бессилие и ярость, он был несравненно тише, чем крик принцессы. От этого она окончательно потеряла надежду посвятить свою жизнь написанию хроники об Изамбур и учению. Она решительно направилась к принцессе.

— Нет! — вскрикнула Грета, и в ее голосе послышался неподдельный страх. — Нет! Не трогай ее! Обычно она ведет себя тихо и покорно, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Но только немногим людям она позволяет прикасаться к себе. Я вхожу в их число и только поэтому могу прислуживать ей и еду с ней во Францию. Если к принцессе прикоснешься ты, она закричит еще громче.

Но Софию ничто не могло остановить. Раз уж ее благополучие зависело от безумной, ей следовало подчинить ее себе и заставить играть по своим правилам.

Она схватила принцессу за худую руку и встряхнула ее так сильно, что та перестала дрожать, и София прокричала ей в искаженное гримасой лицо:

— Я Рагнхильда фон Айстерсхайм, некоторые называют меня Софией. Я позволила привязать себя к вам лишь потому, что мне обещали поучительную и интересную жизнь. Не думайте, что вам удастся разрушить ее и утащить меня в ад безумства. Прекратите! Прекратите! Немедленно прекратите так невыносимо кричать!

Воспоминание о суматохе сопровождало Роэзию вплоть до наступления сумерек.