Майкл смеялся. Над чем? Иранский фильм про то, откуда берутся террористы. Ни убийств, ни крови, ни фанатичной мусульманской злобы. И ни капли юмора. Хлеб и улица. Хлеб плоский и тонкий, называется лаваш, улица длинная, безлюдная, состоящая из одних глиняных стен, называются они дувалами. Мальчик несет лаваш вдоль дувала. А на пути собака, никак не называется, а лежит себе и смотрит. Мальчик боится пройти мимо нее. Он стоит в бесконечном глиняном коридоре и ждет, не придет ли откуда спасение. Нет, не приходит.

Мальчик решается бросить собаке кусок лаваша, и она не только пропускает его, но бежит рядом, виляя хвостом. Провожает до дома, но в дом ее не пускают. Она лежит у порога, а в просвете бесконечного глиняного коридора появляется другой мальчик, с какой-то другой едой. Увидев собаку, застывает на месте... Хлеб, улица и собака. Виртуозное упражнение на тему выбора героя и его пути в жизни. Вероятно, будущего шахида. Им станет один из двух мальчиков, неясно только какой, ясно, что именно он будет определять правильную точку зрения на военную картину мира.

Ясно также, что третье существо заведомо ущербно, исключено из числа претендентов на почетную роль - это бездомная собака, голодная, неприкаянная и потенциально озлобленная. Но ей отдано видимое пространство улицы, отчего картина мира в глазах будущего героя существенно искажается. Террор здесь - всего лишь метафора. Собака, которой надлежит выбрать героя. А ему суждено умереть во имя Аллаха и пророка его Мухаммеда.

Майкл пил свое пиво, словно собрался на корню пресечь возможное возникновение жажды в настоящем и будущем, а в промежутках между глотками смеялся. «Еще один ящик пива, и он в могиле», - мрачно заметила Грейс. Майкл не услышал реплики. Таращился на голодную собаку, ожидая, наверно, что сейчас она станет показывать цирковые номера. Однако ничего подобного не происходило. И вообще - ничего в фильме не происходило. А был ли мальчик?

Джоан молча терзалась. Не знала, как ей сказать Майклу, что агенты ФБР забрали у нее его настольную книгу «Постоянный конфликт». На экспертизу, пояснили они. Ну как же, вдруг этот бездарный перепев Ницше служит ключом к шифровкам Уайтхеда в московский центр, погрязший в ядерных играх с Ираном? Джоан терзалась: а вдруг так оно и есть? Правда, непонятно: если Майкл в чем-нибудь замешан, то почему ФБР обходит его дом стороной, а если чист перед законом, почему не оставят в покое ее, Джоан Салливан? Все правы какой-то своей правотой, но собрание частных истин не складывается в общую правду - она непроницаема, как лицо мальчика на фоне столь же непроницаемого дувала. И не имеет значения, что мальчиков двое. Показывают всегда только одного, потому что у них одно лицо на двоих. И судьба одна. Как и у всех мусульманских мальчиков, которым не дано существовать за пределами мультипликационной действительности, где нет ничего настоящего, кроме хлеба, улицы и собаки. Такое кино.

- Майк, ты шпион? - вдруг спросила она.

- Я патриот Америки, - не раздумывая, ответил мгновенно протрезвевший Майкл. - А почему ты спрашиваешь?

- Меня попросили следить за тобой.

- И ты согласилась? Сколько тебе заплатили?

- Не хами! Я не участвую в торгах с ФБР.

- Ага, - мотнул головой Майкл, - тебя нельзя купить частями, ты - существо цельное и... одноразовое. Восторженно примерил, разочарованно выбросил.

- Майк! - вскинулась Грейс. - Что ты несешь?!

- А что я такого сказал? - пробормотал снова нетрезвый Майкл. - Ничего такого...

- Молчи, урод! Ты уже достал меня и всех!.. - Джоан, дорогая, не обращай внимания... Знаешь, этот опившийся патриот Америки когда-то давно признался мне, что влюблен в тебя. Пьяный был, как вот сейчас, но сказал правду. И с тех пор не может простить мне, что признался. Ты не представляешь себе, как давно это было, а он все равно бесится.

- Заблуждения всегда приятнее истины, потому и живут долго, - философски изрекла Джоан, хотя внутри у нее все кипело, взбудораженное хамскими репликами Майкла.

- Я не шпион, - сказал вдруг он, - я придумал им «карикатурную войну» между Европой и Азией, в которой должна победить Америка, а они повели за мной слежку. Я им пытаюсь доказать, что мы, настоящие американцы, могущественны, наша культура служит бесстрашным, а они нам подсовывают эту иранскую галиматью, эту бутафорскую притчу с мальчиком и собакой, в которой отсутствует главный герой современности...

- Ну да, - молвила Грейс, - тебя забыли позвать.

- Э, нет! - Майкл сделал мощный глоток пива. - Не собака тут должна быть - что собака! Она пойдет за тем, кто ей даст кусок хлеба. Мальчик должен был встретить на своем пути кобру, и она его завораживает. Так обстоит дело на Востоке. Там все неизменно, как первозданный хаос, и никто не задает глупых вопросов о смысле жизни, потому что знает - ответов нет и не может быть. При чем здесь собака, интересуюсь?

- А хлеб? - спросила Джоан.

- Хлеб они отнимут у европейцев. Кобра должна напугать сонную Европу, и она будет униженно просить прощения. Но смысл «Удара кобры» растворился в бессмыслице массового сознания.

- Майк, у меня забрали твою книгу. Сказали, на экспертизу. Тебе это чем-нибудь грозит? Она ведь для служебного пользования, как я понимаю.

- Грозит? Не больше, чем мой компьютер, который до сих пор мне не вернули. Видите ли, улика против грабителя должна быть представлена в суде. А шуба и цацки Грейс, выходит, не улика. Их они вернули без вопросов.

- А что в твоем компьютере? - спросила Джоан.

- Все! - взревел Майкл, едва сдерживая пивную отрыжку. - Весь мир в моем компьютере. Я заново поделил глобус между странами и народами. Как торт разрезал. «Удар кобры» - это мощный прыжок с поля печальной необходимости на просторы неограниченных возможностей. Я руководствовался не географией, а геополитикой со всеми составляющими гибридной войны - терроризмом, национализмом, мнимыми суверенитетами, религиозными распрями, торговыми конфликтами, спорными границами, сферами влияния, дезинформацией, экономическими санкциями и прочими атрибутами необъявленной войны. Но главным импульсом к переделу мира в пользу Америки был и остается терроризм. Башни ВТЦ на Манхэттене стали нашим вкладом в дело террора, первым и последним.

- А Ирак? Сколько там гибнет наших солдат!..

- Сколько бы ни погибло, американцы ко всему привыкают. Тем более, что им не обо всем говорят. Их больше интересует, сколько дробинок всадил Дик Чейни в этого несчастного адвоката, и как он отвертится от суда. Интересно ведь, правда?.. А он отвертится, можешь не сомневаться...

- Как и ты, Майк?..

- Как и я, - ухмыльнулся Майкл Уайтхед. - Потому что я не мальчик с иранской улицы. Я режиссер виртуального фильма под названием «Кобра проснулась». Успех предрекают, но «Оскара» не дадут.

- Чокнутый! - заключила Грейс.

Контора в Лэнгли пишет. Она же, как правило, и читает. Портер Госс читал отчет оперативного директората, самого закрытого из всех структур ЦРУ, о том, что ФБР ведет наружное наблюдение за Майклом Уайтхедом и его окружением, не предпринимая никаких активных шагов, но и не оставляя отставного резидента своим навязчивым вниманием. Дочитав до конца, задумался. Его спонтанный наезд на директора Национальной разведки Джона Негропонте, видимо, вывел из себя этого дилетанта от дипломатии, и он вознамерился выяснить роль Уайтхеда в секретной операции «Удар кобры».

Между тем роль эта сводилась к тому, что через бывшую агентуру Майкла в мусульманских общинах Лондона удалось быстро найти подходящих кандидатов в «имамы», после чего, собственно, и разгорелась «карикатурная война», переросшая затем в гибридную. Все остальное - плод тщеславного вымысла. Уайтхеда, мнящего себя спасителем Америки, но не сумевшего устроить собственную жизнь.

Верно говорят, что хорошо в Америке быть человеком «не обладающим основными знаниями». Можно короче и проще: как хорошо быть идиотом!.. Уайтхед показал себя именно таковым, став самым слабым звеном в цепочке подготовительных мероприятий, предшествовавших операции, и если его арестует ФБР, молчать не будет, поскольку изначально был недоволен тем, что его якобы используют втемную, не принимая во внимание героическое прошлое и не рассчитывая на еще более героическое будущее.