Дженна услышала осторожное покашливание и обернулась: в дверях кухни стоял отец.

— Можно мне тоже лимонаду? — улыбнулся Рандольф.

Дженна кивнула, нашла в шкафу еще один стакан и налила отцу прохладного напитка. Рандольф выглядел смущенным. Раньше Дженна не видела его таким.

— Я хотел поговорить с тобой, — начал он.

— Я тебя внимательно слушаю. — Дженна не очень понимала, о чем пойдет речь, но и причин отказываться выслушать отца тоже не было.

Рандольф помолчал.

— Дженна, мне очень больно от того, что происходит, — наконец произнес он. — Я глубоко сожалею о боли, что причинил тебе и Тайрену.

— Вот как? — Она не смогла удержаться, и вопрос прозвучал сухо. — Почему на тебя вдруг снизошло озарение?

Отец потер лоб.

— Мне очень в этом помогла Теное, — вполголоса объяснил он. — Когда мы стали жить вместе, когда я понял, что люблю ее, я посмотрел на свою прошлую жизнь и ужаснулся. Я так много причинил людям зла. И среди этих людей были мои собственные дети. Но я не знал, как сказать тебе, не знал, поверишь ли ты, что я раскаиваюсь в совершенном мною. Марта советовала поговорить с тобой, позвонить, но я все не мог решиться. И тут ты приехала на свадьбу, и я не хочу упускать шанс доказать тебе, что все не так, как прежде.

Глаза Дженны защипало. Ну вот, опять слезы… В последнее время она стала заправской плаксой.

Может ли она верить ему?

— Как я могу верить тебе, папа? — Задав прямой вопрос, она рассчитывала на столь же прямой ответ.

— Я не знаю, — беспомощно сказал он. — Все, что я мог, я сказал. Я люблю тебя, Дженна, и очень люблю Синди. Я так сожалею, что не исполнил своего обещания, что вообще отослал тебя в Окленд. Насколько было бы проще, сумей я понять тогда, как вы с Тайреном любите друг друга. Но в тот момент я не способен был этого осознать. И только когда в моей жизни появилась Теное, я понял, каким глупцом был все эти годы.

Рандольф смотрел на нее так искренне, что не верить ему больше не было сил. У Дженны словно огромный камень с души свалился. Она подошла к отцу и обняла его.

— Папочка… — Как она мечтала о том, чтобы произнести это слово, чтобы обнять отца искренне, без затаенного страха и злости. Действительно, простить — это правильно и хорошо.

— Дорогая дочка… — Он крепко обнял ее в ответ. — Может быть, мы сумеем хоть немного исправить то, что было сделано.

— Не знаю. — Дженна вспомнила о жестоких словах Тайрена.

В ту ночь, приехав домой в слезах, она не выдержала и рассказала об этом Марте и отцу. Марта уверяла ее, что все будет хорошо. Но как можно было такое предположить после того, что Тайрен сказал?

Синди будет с ним, а вот она, Дженна, — вряд ли.

— Отец! — на кухню вбежала сияющая Марта. — Сестренка! Фархад только что звонил мне, его самолет сел в аэропорту! Через полтора часа мой жених будет здесь!

Марта просто светилась от счастья.

— Как здорово! — воскликнула Дженна, сразу позабыв о своих проблемах. Ну вот, теперь можно расслабиться, жених приезжает, и свадьба сестры состоится, несмотря ни на что. Дженна улыбнулась и заговорщически подмигнула отцу. Тот ответил широкой радостной улыбкой.

Тем временем Тайрену позвонили, и он помчался домой. У Таюки начались роды. Кири и Синди вместе с Дженной поехали следом на ее машине, а сейчас все сидели рядом с Тайреном на полу денника. Жеребенок только что увидел свет. Ему помогали два ветеринара.

Синди подпрыгнула на коленях Тайрена и восторженно защебетала:

— Какая она красивая! Маленькая лошадка!

— Да, вот такая, — сказал Тайрен, обнимая дочку. — Давай назовем ее Нала. Как тебе, нравится?

— Да, нравится! — воскликнула Синди и обернулась к Дженне. — Мамочка, я была такая же, как Нала, когда народилась?

Тайрен чувствовал взгляд Дженны на себе, когда она нежно заговорила:

— Нет, мое солнышко. Ты была розовая и совсем крошечная, и заулыбалась, когда я посмотрела на тебя.

Ее слова кольнули Тайрена. Как бы он хотел видеть собственными глазами, как его ребенок вступает в мир. Но прошлого не изменить. Синди теперь с ним, и он вполне может считать себя счастливым. Только это имеет значение.

Он смотрел, как жеребенок пытается встать на шаткие ножки, и вдруг понял очень отчетливо, что его злость исчезла. Вместо нее он ощутил глубокий страх. Страх, что эти три человека могут разлюбить его.

Бабушка, дочь и женщина, которую он будет любить вечно.

Как же прав был судья Сорроу! Да, любовь — это дар, а он все время отказывался принять от Дженны этот дар. Любовь терпелива, к чему он никогда не был готов. Любовь светла. Она позволяет людям прощать, не губя их души.

— А это что за лошадка? — спросила Синди, показывая пальчиком на черного жеребца в соседнем деннике.

— Это конь. Он папа маленькой Налы, — объяснил Тайрен.

Синди вздохнула.

— Что такое, Маленькое Солнышко? — спросила Кири.

— Я тоже хочу папу! — простодушно заявила Синди.

Тайрен посмотрел на Дженну. Ее глаза были влажными. Она улыбнулась и кивнула. Пришло время их маленькой дочке узнать правду.

— Солнышко, у тебя есть папа, — проглотив комок в горле, проговорил Тайрен.

Глаза Синди расширились.

— Правда? А где же он, мама? — Она вопросительно посмотрела на Дженну.

— Здесь. — Тайрен приподнял Синди и повернул на своих коленях так, чтобы она смотрела ему прямо в лицо. — Он перед тобой, Синди.

Сделалось совсем тихо. Даже Таюка и жеребенок словно замерли.

Синди некоторое время задумчиво рассматривала Тайрена.

Потом ее личико посветлело, и она радостно обхватила его руками за шею.

— Ты довольна, Маленькое Солнышко? — спросил Тайрен и с усилием сглотнул. Впервые за много лет он боролся со слезами.

Синди прильнула к нему и прошептала:

— Я каждую ночь просила Бога, чтобы ты был мой папа. Сильно-сильно просила.

— Значит, твое желание исполнилось. — Он поцеловал ее в щеку. — И мое тоже. — Он крепко прижал Синди к себе и сказал Дженне: — Нужно поговорить о многом. Объяснить, простить. Пойдем в дом и уложим спать нашу дочку. И потом поговорим.

Дженна смогла лишь кивнуть.

Кири улыбалась.

Они уложили Синди в постель, вышли на веранду и уселись на диванчик-качели. Солнце давно село, и сумерки пахли цветами. Теми ночными цветами, которые в изобилии распустились вокруг дома. Их общего дома.

— Вообще-то этот дом я построил для тебя, — сказал Тайрен. Теперь он мог произнести эти слова легко и свободно. Как будто исчезла ледяная рука, сжимавшая его горло, и все вдруг стало реальным, достижимым. Так хорошо наконец-то говорить правду и делать то, что хотел.

— Что? — Дженна с восхищением посмотрела на него. В лунном свете он был потрясающе притягательным. Его темные волосы, гладкая смуглая кожа. Она знала его лицо до последней черточки. В Окленде, лежа ночами без сна, Дженна вспоминала Тайрена. И видела его не менее отчетливо, чем сейчас.

— Ну да, я все время думал о тебе. — Он повернул к ней лицо. — Я надеялся, что смогу тебя забыть. Но сейчас понимаю, что, построив этот дом, я сделал все, чтобы получилось в точности наоборот.

Она взяла его руку.

— Я тут ни при чем.

— Я люблю тебя, Дженна.

Она коснулась его лица, почувствовав приближение слез. Но сейчас она если и заплачет, то только от радости. От осознания того, что то, о чем она так давно мечтала, вдруг начало происходить здесь и сейчас.

— Я люблю тебя тоже.

— Я всегда любил… и всегда буду любить тебя. — Он прижался щекой к ее ладони, а потом поцеловал. — Я очень сожалею.

— О чем? — удивилась Дженна. — О чем можешь сожалеть ты?

— У меня не было отца, но была мать, которую я любил всем сердцем. И была Кири. Она учила меня, что любовь — это свет и счастье, она всегда была мягкой со мной, всегда была рядом. Я принимал ее любовь, как должное. После того как мы с Кири покинули ферму твоего отца, я посчитал, что путь любви слишком мягок и не приносит нужных результатов. Чтобы выжить, нужно ненавидеть. И я ненавидел. Но вместе с тем, я ни на минуту не переставал любить тебя, хотя и всячески отрицал для себя это.