Тело Даны еще ныло от неудовлетворенной страсти.

— Да, — согласилась она, хотя сердце больно кольнуло при мысли, что речь между ними идет о сексе, и ни о чем ином.

Но сегодня вечером, торопливо напомнила она себе, все будет иначе. Они проведут вместе несколько часов, смогут понять, что произошло с ними за эти годы и чего они хотят друг от друга. В Дане пробуждалась надежда на новое начало… надежда склеить то, что они когда-то разбили.

Кейн вернулся на свое место, взял со стула ее портфель и положил на стол.

— Тебе нужно будет снять копии с подписанных документов, — сказал он, возвращая ее на землю из мира грёз.

— Еще раз спасибо, Кейн! — радостно поблагодарила Дана и, открыв портфель, начала складывать туда бумаги.

Вдруг в голове ее сверкнула одна мысль… сказать по правде, довольно грязная мыслишка. Но Дана не привыкла скрывать свои сомнения — не стала молчать и сейчас.

— Скажи, на твое решение не повлияло то, что… что…

Его лицо затвердело, глаза стали холодными, как камень.

— У меня нет привычки покупать женщин.

— Нет, конечно нет!.. Тебе и не нужно… — пробормотала Дана, с ужасом понимая, что вслед за одной ужасной ошибкой совершает другую. Разумеется, Кейну нет нужды платить женщинам. Они, должно быть, в очередь выстраиваются, чтобы залезть к нему в постель! Отчаянно желая объяснить свое подозрение, она поспешно добавила: — Дело в том, что мой отец…

— Я — не твой отец, — холодно ответил Кейн.

Еще один промах! Зачем было упоминать человека, которого Кейн ненавидит — и вполне справедливо? Не доверяя больше предателю-языку, Дана взмолилась о прощении красноречивым взглядом.

Губы Кейна чуть дрогнули в невеселой улыбке.

— Все в порядке, Дана. Твой проект принят. Контракт заключен. Дальше все зависит от тебя.

Она судорожно вздохнула.

— Спасибо, Кейн… за то, что веришь в меня.

Твердо решив держать рот на замке, Дана защелкнула замок портфеля и встала, готовая уйти.

— Значит, увидимся сегодня в девять?

— Я человек слова, — сухо ответил Кейн и, проводив ее до выхода, распахнул перед ней дверь.

Дана замешкалась: страшно было покидать Кейна теперь, когда между ними осталось так много нерешенного. Она подняла глаза — в них плескалась сотня вопросов, ждущих ответа.

— До вечера, — твердо сказал он.

И она поняла, что должна удовлетвориться этим обещанием.

Итак, до вечера.

Наклонившись к детской кроватке, Кейн нежно поцеловал дочку в лобик и прошептал:

— Спокойной ночи, моя маленькая.

В огромных карих глазах ребенка сверкнул упрек.

— Папа, я не маленькая! Мне уже три годика!

— Действительно. — Он улыбнулся. — Прости, все время забываю, что ты уже большая. Спокойной ночи, Джессика.

Малышка повернулась на бок, сунула кулачок под щеку и закрыла глаза.

— Спокойной ночи, папочка, — сонно пробормотала она.

Кейн погладил дочь по тугим черным кудряшкам, странно и некстати напомнившим ему кудри Даны. Нет, в Джессике нет ничего от Даны. Она принадлежит только ему. Его дочурка, радость его жизни. Он прошел через ад, чтобы сохранить ее, и никакие силы их не разлучат.

— Сладких тебе снов, — прошептал он, окидывая взглядом детскую: яркие картинки на стенах, ночник, плюшевый мишка у изголовья, стопка детских книжек на тумбочке.

Для него Джессика навсегда останется «маленькой». Невинным, беззащитным созданием, которое он должен беречь и охранять. Кейн подошел к дверям и перед тем, как выключить свет, оглянулся на дочь в последний раз.

В этот миг его поразила неожиданная мысль: быть может, и Генри Андервудом владело такое же необоримое желание защитить «свою маленькую дочку»? Может быть, в Кейне он видел захватчика, готового похитить дочь, украсть ее невинность, разлучить с отцом?

Кейну вспомнился тот ужасный день, когда Генри застал их с Даной в постели. Он помнил все: сверкающие злобой глаза старика, его грязную брань, удар кулака, хруст собственной сломанной челюсти, отчаянный крик Даны…

Нет, никогда он не подвергнет свою Джессику такому испытанию! Они с дочерью будут доверять друг другу. Он не станет унижать ни ее, ни тех, кто ей дорог. Джессике не суждено узнать материнскую ласку — но Кейн сделает все, чтобы заменить ей мать. Он всегда будет рядом, готовый прийти на помощь, но не будет строить ее жизнь по своей указке. А когда Джессика расправит крылья, не станет насильно удерживать ее в гнезде.

Непомерная родительская забота слишком часто отравляет жизнь детям. И не одни отцы повинны в этом грехе, мрачно думал Кейн, поднимаясь в свою спальню, чтобы захватить пиджак перед тем, как идти в соседнюю квартиру к матери. В воспитании сына Глэдис Уильямс обходилась без рукоприкладства, но слова ее ранили куда больнее ударов.

«Вспомни, сколько я для тебя сделала!» — вновь и вновь повторяла она. И это действовало. Скрипя зубами и сожалея о том, что родился на свет, Кейн все же поддавался этому эмоциональному шантажу и делал не то, к чему стремился сам, а то, чего хотела мать. Став взрослым, он научился противостоять матери, однако затяжная война нанесла непоправимый ущерб их отношениям. Кейн любил мать, но не доверял ей — и боялся, что этого уже не исправить.

Глэдис, уже в халате и в ночной рубашке, сидела перед телевизором в кресле на колесиках. Рядом, прислоненные к дивану, стояли ее костыли. Кейн жалел мать, но не чувствовал себя виноватым из-за ее болезни — и это сильно раздражало Глэдис. Она была из тех людей, которым нравится возбуждать в окружающих ощущение вины.

— Мама! — негромко позвал Кейн от порога. — Я ухожу.

— За ужином ты мне ничего не сказал. — Глэдис нахмурилась.

— Не хотел при Джессике. Не могла бы ты заглянуть к ней, прежде чем ляжешь спать, и оставить дверь открытой на случай, если она проснется и ей что-нибудь понадобится?

В вопросе присмотра за Джессикой на Глэдис можно было положиться: она была любящей и надежной бабушкой. Но Кейн старался пореже обращаться к матери с просьбами. Впрочем, если сегодня все пройдет гладко, возможно, подобные просьбы участятся.

— И когда вернешься? — недовольно поинтересовалась Глэдис, раздосадованная скрытностью сына. Обычно Кейн рассказывал о своих планах куда больше.

Он пожал плечами.

— Думаю, через несколько часов.

— А куда ты идешь?

— Мама, это мое дело, — спокойно, но твердо ответил Кейн.

— Хорошо, дорогой, — натянуто улыбнувшись, отступила мать. — Желаю приятно провести вечер.

Он кивнул.

— Спасибо. Спокойной ночи.

— И тебе, дорогой.

Ну для меня-то эта ночь спокойной не будет! — думал Кейн, ощупывая в кармане брюк пакетик с презервативами, купленный сегодня по дороге домой. Какая жалость, что сегодня утром в кабинете у него не было чем защитить себя! И он, и Дана сгорали от страсти, искушение забыть о защите было почти невыносимым… но Кейн знал: ничто не стоит риска нежеланной беременности. Это он уже проходил, и второй раз такого ада не вынесет.

А Дана явно не намерена в ближайшем будущем обзаводиться детьми. Сейчас ее интересует только успех в бизнесе. Неплохая задумка это «Детское такси»: может быть, использовать его для утренних поездок Джессики в садик? Правда, сейчас ее возит на занятия няня; но почему бы не поддержать Дану в новом деле? Ее стремление к независимости от отца заслуживает уважения.

Теперь-то Генри Андервуд не назвал бы меня голодранцем, думал Кейн, вертя на пальце связку ключей от двух машин — «форда», в котором няня возила Джессику и его мать, и «кадиллака», который водил он сам. Конечно, он еще далеко не так богат, как отец Даны, однако зарабатывает достаточно, чтобы обеспечить себе и своим близким удобную и привольную жизнь.

Например, большой дом с обширным земельным участком в престижном пригороде. Отдельная квартира для матери, снабженная всеми удобствами, призванными облегчить жизнь инвалиду. Няня, домоправительница, садовник. Оглядываясь назад и вспоминая, кем он был и кем стал, Кейн ощущал гордость за свои успехи.