— Белинда, вы нарочно настраиваете сами себя на поражение, а ведь на самом деле вы не такая.

— Я — серая, забитая мышь, на которую никто никогда не обращал внимания, а если и обращал, то говорил только неприятные вещи…

— Вы — серая забитая мышь…

— Что?!

— … которой делает комплименты Тревор Хант и с которой собирается выпить на брудершафт Джош Белью. Вы — неприметная особа, которой с первого раза удалось то, о чем долгие годы мечтают почти все представительницы нашей бизнес-элиты.

— Что именно?

— Поставить на место миссис Блэквуд. Наконец, вы — безвольная и слабая натура, которая заставила своего босса прочесать все окрестные буреломы, и даже дыхание при этом не сбила. И еще…

— Что же еще?

Она уже приняла его шутливый тон и теперь смотрела на него, слегка улыбаясь. Румянец смущения еще играл у нее на скулах, но было видно, что слова Мэтью ей приятны.

Мэтью Карлайл не отводил взгляда. Когда слабая женщина демонстрирует вам отвагу укротителя тигров, стыдно потакать собственной неуверенности. И к тому же всю жизнь его учили говорить правду.

А, кроме того, если он этого сейчас не скажет…

— Вы очень красивая.

И он наклонился и поцеловал ее прямо в губы.

На этом лимит храбрости закончился, и Мэтью Карлайл с позором бежал в свою комнату.

Она не вошла — ввалилась в свою комнату. Вяло скинула с ног мокасины, прошла по пушистому ковру и буквально упала в мягкое кресло. Взгляд упал на бутылку шерри — и рука машинально потянулась за рюмкой.

Ей просто необходимо выпить чего-нибудь бодрящего!

Приличные женщины не пьют, сурово напомнил внутренний голос. А и наплевать, откликнулось второе я.

Это все равно не она. Не Белинда Карр. Белинда Карр, очень возможно и даже наверняка, была приличной женщиной. Шерри не пробовала, по лесам с начальством не блуждала, миллионершам не грубила.

И никогда, ни при каких обстоятельствах не целовалась с боссом!

Она со стоном закрыла глаза, прижала ледяные пальцы к губам. Ужас! Смерть и преисподняя.

В первое мгновение она даже не поняла, что случилось, а во второе мгновение Мэтью Карлайл уже исчез за дверью своего номера.

Он поцеловал ее.

Он сказал, что она красивая.

Нет, сначала сказал, потом поцеловал.

Внутренний голос презрительно фыркнул.

Это обычный дружеский поцелуй, дуреха великовозрастная. Так все делают.

Нет, не все. И потом, он поцеловал ее в губы! Дружеский поцелуй — это в щеку. Отеческий — в лобик. А в губы — это в губы.

Он сказал, что она красивая!

Белинда торопливо налила себе шерри, расплескивая густую жидкость по блестящей полировке.

Если бы все происходило чуть медленнее, чуть… постепеннее! Так ведь нет! Еще сегодня утром — не может быть! — она сидела на своей кухне и была уверена, что никуда не едет. Еще вчера — целая вечность! — была счастлива своим решением уйти с работы.

А еще сутки назад мистер Мэтью Карлайл был для нее совершенно абстрактной, смутной и немного пугающей фигурой, силуэтом за прикрытыми окнами стеклянного кабинета в «Бэгшо Индепендент». Человек в идеальном костюме. Большой Босс.

Все изменилось, и на ее губах горит огнем короткий, но выразительный поцелуй, первый мужской поцелуй в ее длинной жизни.

Все изменилось, и она больше не узнает себя в зеркале. Она иначе ходит, иначе смотрит, иначе разговаривает, у нее полный шкаф платьев, которые она никогда в жизни не носила…

Кстати, а как они выглядят, хорошо бы выяснить.

Это тоже наверняка было последствием шока — ее дальнейшие действия. Прежняя Белинда Карр погасила бы свет и забилась бы в самый дальний и самый темный угол комнаты, напилась бы валерьянки и горячего чаю из ромашки, постаралась бы забыть все, как страшный сон, но Белинда Новая залпом опрокинула в себя шерри и решительно направилась к стенному шкафу.

Мэтью Карлайл стоял под душем и старательно изгонял из головы абсолютно все мысли, особенно касающиеся женщин с серыми глазами и мягкими губами.

С точки зрения логики, ничего сверхординарного не произошло. Симпатичная женщина, ну понравилась, ну захотелось поцеловать… Поцеловал — чего такого?

Беда в том, что Мэтью Карлайлу было совершенно несвойственно такое поведение. Ни при каких обстоятельствах он не терял головы, не выходил из себя, вел себя только так, как предписывали правила хорошего тона, и всегда, всегда точно знал, какая реакция за каким событием должна следовать. Он и сюда летел, практически до минуты представляя свою жизнь, на ближайшие пять дней. Приезд, душ, легкий отдых, работа с бумагами, ужин, сон. Завтрак, переговоры, прогулка, обед, легкий отдых, работа с бумагами, дурацкий костюмированный ужин, сон. И так далее, точно по плану.

Все разрушилось, сложилось, как карточный домик, после тревожного звонка, когда он ослабевшей рукой поднял трубку телефона у себя в кабинете. Все пошло кувырком, как только он услышал звонкий девчоночий голос Белинды Карр, а потом увидел сказочный домик с красной крышей, и ее саму, пушистую и теплую, в зеленом облаке махрового халата и в теплых белоснежных носках.

Все изменилось, пока они разговаривали над облаками — точнее, под облаками — обо всем, что, казалось, было тщательно похоронено на кладбище по имени Избирательная Память и Железная Воля Мэтью Карлайла.

И все окончательно рухнуло в тартарары, когда он стоял посреди леса и смотрел, как она смеется, запрокинув голову, и в русых волосах запутались листья и травинки.

Точно! Именно в лесу он и потерял голову, это он помнил.

Его теперешний поступок — следствие отравления типично городского организма свежим воздухом. Так себя ведут только те, кто пьян этим воздухом с утра до вечера, читай — дикари и рейнджеры. Бог ты мой, что теперь подумает мисс Карр! Не говоря уж о том, что она — его подчиненная. В какое положение он ставит ее, в какое поставил самого себя, что наделал!

Таким образом, душ превратился в некое подобие китайской пытки, к концу которой Мэтью дошел до таких глубин самоуничижения, какие и не снились отшельникам, предающимся самобичеванию в безлюдных пустынях. Яростно растеревшись жестким полотенцем, он торопливо затянул на шее идеальный узел галстука — словно пояс верности замкнул.

Сейчас он пойдет к мисс Карр и попросит у нее прощения. По возвращении выпишет ей щедрые сверхурочные и добавит из собственного кармана — чтобы не возникло никаких слухов. И больше ни разу, ни на секунду, даже в мыслях не позволит себе ни намека на вольность!

Мэтью Карлайл сдул с лацкана невидимую пылинку и решительно направился к двери.

Чужая, незнакомая женщина, хорошенькая и загадочная, повела голыми плечами и отбросила густые темные волосы назад новым, незнакомым жестом, исполненным грации и скрытого кокетства. Повернулась вполоборота, оценивающе посмотрела на себя сбоку и со спины. Улыбнулась.

Это было черное платье, черное, как ночь, черное, как бездна, черное, как сама Тьма. Оно было из натурального шелка, с вставками в виде узких полос бархата, прошитого серебряной нитью. Оно было прямым, не приталенным и держалось на тонких витых тесемках, из которых только две крепко держались на плечах, а остальные небрежно спадали по руке. Густая бахрома, тоже черная с серебром, декорировала все швы, и потому при каждом движении по телу женщины пробегала изящная волна темноты.

Это было удивительное платье, и оно очень шло Белинде Карр, потому, что это именно она сейчас придирчиво разглядывала свое отражение в зеркале.

В пакетах, словно в сказочных орешках, таились несметные сокровища. Продавщицы бутика в аэропорту постарались на славу. Белинда не поверила своим глазам, разложив «униформу» на кровати. Помимо черного платья-коктейль, здесь были еще темно-зеленое, оливковое и бордовое вечерние платья, элегантный брючный костюм золотисто-песочного цвета, очень симпатичный комбинезон цвета хаки, юбка в сдержанно-цыганском стиле, блузки с пышными рукавами и маленькими воротничками, пушистый кремовый свитер и трикотажная юбка к нему, а также целый отдельный пакет с чулками, шарфиками, палантинами, крошечными сумочками, заколками для волос, шпильками и булавками. И все это было таким изящным и красивым, что Белинда едва не завизжала от восторга. Нет, она, конечно, не изменила своему богатому внутреннему миру, — но вещи были слишком хороши, чтобы просто смотреть на них, не испытывая сильных чувств. Потом она распотрошила коробки с обувью и с трепетом сунула ногу в изящную лодочку на высоком — немыслимо! — каблуке. Разумеется, в этом нельзя не только ходить, но даже стоять, однако просто посмотреть…