— Ты разрешила!

— Не знаю я. Вот обживемся в Англии, ты с ним подружишься и сам спросишь.

— А может, лучше ты, а? Лиза?

— Все, ну тебя. Ужасные какие вопросы задает! Теперь мне точно надо в туалет. Пойдем?

— Пойдем.

Сзади послышались пыхтение, возня, а потом Джон сделал вид, что сам проснулся. Повернулся и посмотрел на свою новую семью.

— Вы куда?

— Мы на минуточку. Брюсу надо в туалет.

— Еще чего! Ты первая сказала, что хочешь писать.

— Брюс!

— Я понял, не ссорьтесь. Сейчас я вас пропущу.

Через пару минут Лиза вернулась, и Джон поспешно приподнялся, пропуская ее на место. Ее волосы скользнули по его щеке, аромат жасмина осторожно защекотал ноздри…

Она потеряла равновесие всего на секундочку, начала клониться на него, и он совершенно машинально поймал ее. Импровизированное объятие длилось не дольше трех секунд, но эффект был потрясающий.

Джону казалось, что он обжегся. Поймал танцующий огонь голыми руками.

Лизе показалось, что ее ударило током. Не сильно, но ощутимо, так, что по позвоночнику побежали хрупкие змейки, стало тепло в желудке и ослабли ноги…

Смущенные, растерянные, они сидели рядом и старательно смотрели в разные стороны. Вернувшийся Брюс с интересом посмотрел на них и изрек:

— У вас вид, как у детей, поссорившихся в песочнице. Можно мне пройти?

— Да. Конечно.

— Проходи. И не язви, будь любезен.

— Не буду. А когда будут кормить?

— Ух, что это за ребенок! Сейчас будут.

И действительно, принесли еду. Как это и бывает за трапезой, неловкость постепенно рассосалась, и за десертом они уже совершенно спокойно разговаривали. Точнее, Брюс и Лиза задавали вопросы, а Джон отвечал.

— Мы приземлимся в Хитроу?

— Да. Переночуем в Лондоне, а с утра двинемся на север.

— Ох. Для севера у Брюса маловато вещей…

— У нас будет целый вечер для необходимых покупок, а север в Англии — понятие относительное. Она вся на севере, особенно относительно Батон-Руж.

— Да уж. Я помню. Холод и холод. И еще холод. И дождь.

— Ну, вы же были зимой…

Олух и олух. И еще раз олух. Сейчас она догадается, что ты подслушивал.

— Мистер Карч наябедничал про мои разъезды?

Пронесло. Впредь надо осторожнее.

— На самом деле я мало где была. Мы катались с компанией, в основном по клубным вечеринкам. Клубы во всем мире одинаковые, так что Лондон, Париж или Рио — без разницы.

— Прожигали жизнь?

— Было дело. Теперь это в прошлом.

— Теперь она ого-го! А когда мы только познакомились, шагу не могла ступить сама.

— Брюс…

— Ну что — Брюс! Это же правда! Мистер Брайтон…

— Вот что, давай-ка мы как-то определимся с именами. Можешь звать меня дядей, если тебе так удобнее.

— А вам как удобнее?

Джон Брайтон усмехнулся.

— Меня всю жизнь звали просто Джон. И, как правило, — на «ты».

Брюс почесал нос.

— А если я буду вас так называть?

— Я обрадуюсь.

— Правда?

— Правда.

— Тогда я буду пробовать. Не сразу, конечно…

— Ну к Лизе же ты быстро начал обращаться по имени.

— Ха! Так то Лиза! Ее трудно звать иначе.

Джон Брайтон посмотрел Лизе прямо в глаза и ответил очень тихо:

— Это точно…

И от этого странного взгляда его серо-зеленых глаз, от тихого, низкого голоса, от задумчивой интонации Лизу внезапно бросило в жар. Вернулось смущение, прежняя скованность охватила всех троих, и, чтобы хоть как-то ее смягчить, Лиза упросила Брюса пустить ее на время к иллюминатору. Правда, секундой позже сообразила, что это выглядит как бегство, но было уже поздно.

Пейзаж за бортом лайнера был прекрасен, но несколько однообразен — океан облаков во все стороны и ослепительная синева чистой стратосферы наверху. Лиза упрямо вперилась в белую груду облаков и задумалась. Ее томили какие-то странные и не совсем осознанные мысли и желания…

В шестнадцать лет она уже была такой же взрослой, как и сейчас, в двадцать три. А в двадцать три умудрилась сохранить почти все черты характера шестнадцатилетнего подростка. Честно говоря, до появления в ее жизни Брюса Лиза вообще не задумывалась о своем возрасте и том, что ему надо как-то соответствовать.

В шестнадцать лет у Сары Коннелли были уродские пластинки на зубах, прыщи на висках и перхоть. Голос Джимми Ханта то и дело давал петуха. Марлен не отпускали даже на школьные вечера. Остальные члены их будущей компании были немного старше и значительно самостоятельнее.

Лиза Кудроу в шестнадцать лет оказалась полностью предоставлена самой себе. Отныне все ее опыты над собственной жизнью оставались только на ее совести.

От природы жизнерадостная, добросердечная и смешливая, Лиза никогда не делала эти опыты опасными. Ей нравилось проводить время с друзьями, но ничего порочного в ее пристрастиях не было. Она целовалась с парнями, однако дальше дело не заходило довольно долго — до девятнадцати лет.

Четыре года назад в Ницце она влюбилась насмерть — и как многие первые любовные опыты, этот имел трагический финал.

Избраннику Лизы было двадцать семь лет, он еженедельно делал маникюр, увлекался йогой и звал всех девушек «лапулями». Скорее всего — это она сейчас понимала — потому, что не способен был запомнить их по именам.

Еще он был умопомрачительно, кукольно красив, изящен, хорошо воспитан и богат — все вкупе делало его лакомым кусочком для всех девиц побережья, но он выбрал Лизу, и она немедленно ослепла и оглохла от гордости и счастья.

Не случись с ней приступа слепоглухоты, она бы даже в свои неполные девятнадцать поняла бы, что для Бертрана она — всего лишь очередная куколка с красивым личиком, и вообще, не тот он человек, с которым нужно связываться…

Но окружающие девицы так отчаянно и явно завидовали, а Бертран был так невозможно хорош, что Лиза отключила мозг и три дня ходила за Бертраном, как овечка на привязи, а на четвертый он пригласил ее в свой номер на шампанское.

В теории Лиза знала, КАК ЭТО ПРОИСХОДИТ, но на практике еще не пробовала и немного волновалась. Будь она хоть немного опытнее, ее насторожило бы странное недовольство Бертрана на одной из ранних, так сказать, стадий процесса. Кукольный красавец был явно обескуражен тем, что эта крошка не понимает его намеков и совершенно ничего, судя по всему, не умеет.

На самом деле Бертран последние два сезона был все ближе к мысли, что несколько больше ему нравятся мальчики. Девочки тоже ничего, но с ними много скучной возни, потом они все время чего-то требуют… Лизу он решил затащить в постель просто от скуки, ничего больше.

Было немного больно, очень-стыдно и как-то странно. Девушку удивила и шокировала откровенная брезгливость, с которой Бертран торопливо удалился в ванную, едва закончив… как же это назвать-то, господи?

Никаких поцелуев, никаких нежных слов — растерянная и смущенная Лиза завернулась в простыню и гадала, что ей лучше предпринять: тихо уйти или дождаться Бертрана.

Надо было уходить! Вернувшийся герой-любовник старательно отводил глаза, суетился, подбирал ее одежду и совал ей в руки. Когда Лиза сделала попытку обнять его, ее первый мужчина отшатнулся прочь.

— Нет! То есть… я хотел сказать… тебе сегодня больше нельзя. Это вредно после… первого раза.

— Но, Бертран…

— Иди, лапуль! Мне еще надо вызвать горничную… надо поменять постельное белье и вообще. Я устал. Я хочу отдохнуть.

Уже у самой двери он протянул капризным и недовольным тоном:

— И вообще — надо предупреждать. Я бы не связался с тобой, если б знал, что ты девственница! Не вздумай докучать мне впредь, поняла?

Она прорыдала у себя в номере всю ночь и весь следующий день, а потом умыла опухшее лицо ледяной водой, нацепила на нос самые темные очки, собрала чемодан и уехала из Ниццы, приказав себе забыть о своем позоре и о мерзавце Бертране навсегда.

С тех пор у Лизы не было серьезных отношений ни с кем. Психотерапевт — если бы она к нему ходила — нашел бы причину этого в психической травме, нанесенной Бертраном, но у психотерапевта такая работа.